Политическая мысль России

  Введение 

  Любимая тема в российской мысли и по сей  день – об особом пути России. Спор славянофилов и западников, касающийся всех сторон жизни общества, столь  традиционный и все еще не прекратившийся, в современной ситуации может  включать в себя и следующий аспект: насколько вписывается Россия в  контекст современного постиндустриального  общества? То социальное устройство, к  которому она стремится и те ценности, которые она исповедует, имеют  только национальное значение или являются общечеловеческими и, следовательно, должны легко соотноситься с мировым (во всяком случае, европейским) контекстом.

  Более узкий политический аспект проблемы может быть проявлен следующим образом. Несомненно, что политическое устройство современной России не является совершенным. Оставим в стороне вопрос о том, что совершенство в жизни вещь вообще маловероятная, и сформулируем проблему более четко: противоречия и недостатки в политической системе нашей страны - это «чисто русские» неумение построить нормальную демократию и столь часто поминаемая в литературе молодость демократических институтов, находящихся в процессе трансформации, или закономерный результат развития демократических систем, неизбежный для «худшего» и, вместе с тем, единственно возможного способа построения государства в современных условиях. Иначе говоря, наши проблемы – это «проблемы переходного периода» или отражение, хотя и в модифицированной форме, общецивилизационных процессов трансформации демократии?

  Политическая  ситуация в России

  Современная политическая ситуация в России коренным образом отличается от ситуации начала 90-х годов. Сейчас государственная  бюрократия решает политические задачи без унизительного заискивания  перед олигархами, поставив их в  положение исполнителей.

  В этом, пожалуй, главное отличие нынешней политической ситуации от прежней. Если раньше в симбиозе паразитической олигархии и коррумпированной бюрократической верхушки ведущую роль играла олигархия, то сегодня положение изменилось в пользу бюрократической верхушки. Она диктует олигархам правила игры и определяет каждому из них свое место, сохраняя им присвоенные богатства в обмен на политическую лояльность и определенные повинности.

  Этот  поворот произошел не только потому, что нынешний глава государства, в отличии от прежнего, стремиться управлять, а не править. Главная причина – закончилась приватизация государственного имущества. Делить больше стало нечего, и начался передел ранее захваченной у государства собственности. Ведь главным источником богатства и доходов в созданной «либерал-реформаторами» системе политико-экономических отношений является не труд, не знания и не предпринимательская инициатива, а банальное присвоение чужого – будь то государственное имущество, природные ресурсы или завышение цен монополистами. Пока шло обогащение за счет приватизации, олигархические кланы мирно уживались с государством, отстегивая чиновникам соответствующую мзду в обмен на присвоение государственных ресурсов. Когда раздел советского наследства в основном завершился и начались схватки за передел, государственный аппарат со своей системой судебной власти и принуждения оказался в центре этой борьбы и роль бюрократической верхушки в принятии решений существенно возросла.

  Каких последствий можно ожидать от этих изменений? Для общества в целом  «от перемены мест слагаемых сумма  не меняется». Действительно, от того, что в симбиозе паразитической олигархии  и коррумпированной верхушки ведущая  роль перешла к последней, тенденции  загнивания и деградации не изменились. Но для конкретных лиц перемены оказались  судьбоносными. Если раньше олигархи считались  «всемогущими», добиваясь посредством  денег любых нужных им государственных  решений, то сегодня они должны либо угождать бюрократической верхушке, либо бежать из страны[1].

  Эти изменения имеют и определенные экономические последствия. При  всей неэффективности сложившейся  системы политико-экономических  отношений в ее рамках выросли  некоторые успешные бизнес-структуры, дающие большие доходы. Именно они становятся наиболее привлекательным объектом бюрократического произвола и вымогательства. Чем эффективнее работает предприятие, чем больше оно дает прибыли, тем больше вымогательств и поборов со стороны коррумпированных контрольных органов и тем энергичнее попытки захвата такого предприятия со стороны конкурентов с опорой на административный ресурс. Таким образом. Унижтожаются стимулы к экономической эффективности и подавляются немногие сформировавшиеся зоны экономического роста. Главным смыслом «крупного бизнеса» остается вывоз капитала за рубеж.

  Из  политических последствий следует  выделить установление полного административного  контроля за СМИ. Если раньше контроль над СМИ принадлежал олигархическим кланам, которые, конкурируя друг с другом за политическое влияние, допускали определенную свободу слова, то сегодня вся политически значимая информация подвергается жесткой административной цензуре, а федеральные СМИ – прямому контролю со стороны президентской администрации.

  Также под контроль президентской администрации  перешли политические партии, претендующие на представительство в парламенте. Раньше трудно было себе представить, чтобы руководители оппозиционных  политических партий договаривались о  выдвижении своих кандидатов на президентские  выборы со своим главным соперником. Сегодня даже руководство КПРФ согласовывает  свои политические решения, получая  в обмен на политическую лояльность доступ к СМИ и финансовым ресурсам, административную поддержку в «раскрутке»  согласованных с Кремлем кандидатов.

  В то же время можно свидетельствовать  по собственному опыту – самостоятельность  в принятии важных политических решений  карается жестким административным нажимом. Неугодные своей самостоятельностью политики всеми способами, в том  числе противозаконными, вытесняются  из политического пространства. Распространение  клеветнических и оскорбительных материалов, блокирование доступа к СМИ, шантаж политических партнеров далеко не полный перечень противозаконных приемов  в отношении неугодных политиков  и политических организаций. Фактически страна стоит на пороге политических репрессий.

  В первые четыре года Путин немало потрудился для того, чтобы укрепить роль России на международной арене и у  себя в регионе. Однако, оппоненты российского президента обвиняют его в том, что он создал режим жестко управляемой демократии, что подразумевало взятие в свои руки контроля на СМИ и разгон политического инакомыслия.

  А в условиях отсутствия политической альтернативы, возможно, Путину одному придется переживать не только победы, но и возможные неудачи второго  срока.

  Нас погубит «элита»

  Политическая  ситуация в России обманчива - обманчиво  спокойна, обманчиво стабильна, обманчиво  успешна. Многие говорят о "новом  застое", о "возвращении брежневизма", о "закате политики". Критики президента говорят о "диктатуре", сторонники - что "Россия сосредотачивается". Но внимательным аналитикам трудно отделаться от впечатления, что в воздухе повисла какая-то неприятная тревога. Политическая линия Путина с самого начала первого срока была четко направлена на усиление позиций федерального центра перед лицом самоуправства выборной региональной власти - "губернаторской фронды". После событий в Беслане Путин поставил в этом вопросе точку: назначение губернаторов законодательно закрепляет окончательную победу Центра. Роль региональных элит настолько понижена, что в общем контексте российской политики она может быть приравнена к бесконечно малой величине. По сути, главным и единственным административным субъектом в такой ситуации оказывается элита Федерального центра. Какими полномочиями ни обладал бы президент, единолично править он не может, и, следовательно, федеральная элита сегодня становится главной опорой и инструментом в проведении путинской линии в общероссийском масштабе. В самом грубом приближении федеральная элита состоит из двух основных сегментов: постсоветское чиновничество и либерал-реформаторы. И те, и другие отчасти занимали свои посты и до Путина, отчасти были завезены из города на Неве. Эти два сегмента - все, что есть у Путина в наличии. И на них сейчас держится судьба нашей страны.

  Постсоветское чиновничество сформировано в условиях последней фазы упадка советского общества. И это накладывает на них соответствующий  отпечаток. Психология этих людей по типу консервативна и гиперконформна. Они не интересуются никакими идеями, готовы поддержать любую власть. Их интеллектуальный и культурный уровень ниже среднего. При этом они отличаются пассионарностью и изобретательностью только в одном - в реализации личного материального благополучия, в поддержании социального и административного статуса. Кабинеты и должности - это их "джунгли", где они мастера выживания, интриг, подсидок и толкания локтями. Самое главное: они являются носителями единственного опыта, сформировавшего их как тип - "опыта стагнации". Оптимальное для них существование - это неопределенность, спокойствие, заторможенность. Даже если оказываются в критической ситуации, они неспособны реагировать остро и активно[2].

  Постсоветский чиновник смутно патриотичен, не склонен  к переменам. Его социальная функция  сводится к зажиму инициативы, идущей снизу, и саботажу инициативы, идущей сверху. Всячески ограничивая творческую активность подчиненных, они присваивают  ее результаты в том случае, когда  не замечать их невозможно, но в усредненной, смягченной манере. Приказания начальства они выполнять не спешат, с одной стороны, потому, что не могут и не хотят, а с другой, потому, что привыкли к постоянному изменению курса наверху. Много десятилетий в качестве наказания за провалы в работе их либо повышают, либо переводят на другое место. Эти чиновники несут на себе дух разложения государства что было сущностью социально-политического и административного процесса в последние десятилетия СССР. Эта категория федеральной элиты, составляющая процентов 80 от всего чиновничества, способна только к стагнационным стратегиям. Требовать от них исполнения мобилизационной задачи бессмысленно. Их каменные лица невозмутимы, даже когда их кидают в пропасть.

  Вторая  категория федерального чиновничества, значительно меньшая - либерал-реформаторы ельцинского призыва и их санкт-петербургские аналоги. Это совсем иной социальный и психологический тип: крайне активные, деятельные люди, обладающие интеллектуальным и культурным уровнем выше среднего, но сознательно инвестировавшие свою энергию в политику, бизнес, власть.

  Они стремятся во всем отличаться от постсоветских  чиновников, даже в том случае, если являются их родственниками или протеже. Их тип - усиленная имитация западного  человека. Они копируют Запад, в первую очередь, США с их динамизмом, подвижностью, прагматизмом, целеустремленностью  и т.д. "Эгоизм" возводится ими  в теорию, социал-дарвинизм служит эрзац-идеологией, они видят общество в духе фон Хайека как "социальные джунгли", в которых нет друзей и врагов, есть только конкуренты, оптимизация и прибыль. Россию они не любят и презирают, но считают, что и из нее можно и нужно извлекать "быстрые деньги".

  Либерал-реформаторы тоже имеют немалый чиновничий и властный опыт активного разрушения государства с параллельным коммерческим использованием продуктов распада. Будучи апологетами свободного рынка и частной собственности, эти чиновники сделали карьеры и состояния не столько на свободной конкуренции и духе частного предпринимательства, поднимаясь по логическим ступеням капитализма, сколько на ловкой эксплуатации развала государства, на умелой коррупции, находчивости в юридическом оформлении, политическом прикрытии и административном протежировании процесса приватизации. Все, что они имеют, они получили от государства, фактически приватизировав его. Либерал-реформаторы сращены с олигархатом, неотделимы от него. Они носители духа энергичного присвоения и не способны по определению решать никакой иной задачи.

  В отличие от постсоветских чиновников, которые инстинктивно тяготеют к  коррупции под конформистско-патриотическим прикрытием, либералы по своей инициативе идут навстречу Западу, стремятся интегрироваться в западный экономический и политический истеблишмент.

  По  сути, их повестка дня в отношении  России есть подраздел западной, точнее американской, повестки дня. Они выполняют  американскую миссию не как оплаченные агенты, но как естественное проамериканское  лобби. Запад (США) для них "идеальная  родина". Видя под собой растерянный  народ и смутившуюся бессильную интеллигенцию, перед собой - постсоветских  чиновников с нечленораздельной  повесткой дня, а над собой - нерешительную  и колеблющуюся власть, либерал-реформаторы только укреплялись в своих установках[3].

  Этот  тип российского чиновника столь  же непригоден к созидательной деятельности на укрепление государства, как и  первый. Они - носители опыта активного  разрушения, слома. И умеют только разобрать на части и продать  на стороне то, что им не принадлежит (поделившись со сторожами). Сложив обе составляющие, мы получим как  раз формулу Путина: "патриотизм+либерализм", причем ее устойчивость гарантируется тем, что он, в отличие от Ельцина, не стал поддерживать только либерал-реформаторов и признал стиль и интересы постсоветского чиновничества. Его официальная легитимация и принесла привкус "нового застоя". Этим людям отдана полнота власти в стране. На фоне снижения роли партий и парламента, при назначаемых губернаторах, страна вверена именно такой федеральной элите. И самое тревожное, что в таком ее состоянии, в самом ее происхождении она наследует совершенно негативный управленческий опыт: опыт поражения, разложения и демонтажа. Эта элита не выиграла ни одной исторической баталии, не решила ни одной серьезной государственной проблемы, не создала никакого позитивного нового направления в общественном или национальном развитии. Она, конечно, хищная и цепкая, жадная и злая, этого не отнимешь. Но эти активные социал-дарвинистские качества применяются ее представителями только для индивидуального обогащения или личной карьеры. По сути дела, нынешняя федеральная элита совершенно безразлична к судьбам государства, народа и общества. Она антинародна, антигосударственна и антиобщественна. Она являет собой в обеих ипостасях перевернутый образ самого Путина, это его "темный двойник". Путин - активный, волевой, созидательный государственник, а нынешняя федеральная элита никак ему не соответствует. С такой элитой Путин может только топтаться на месте, сохраняя статус-кво. Да и то при условии, что Запад предоставит России для этого благоприятную возможность. Но и на Западе отношение к России начинает меняться. Показательно, что после Беслана попытка Кремля воззвать к солидарности США и Европу, которые также стали жертвами терроризма, дала обратный результат. Запад верен "двойному стандарту": когда поддержка со стороны России нужна Штатам, Путина принимают в антитеррористическую коалицию. Когда Россия апеллирует к тому же в момент своей беды, ей читают нравоучения. А политические шаги Путина после бесланской трагедии вызвали настоящий шквал негодования. Снова вернулся арсенал терминов времен "холодной войны" - "тоталитаризм", "реваншизм", "империализм" и т.д. Можно припомнить слова одного из главных идеологов американских неоконсерваторов Р. Перла, сказавшего: "С Россией возможен только один разговор: "Мы выигрываем, вы проигрываете. Распишитесь здесь".