Макиавеллизм и проблемы нравственности в политике

Далее, тот самый Ельцин, который сделал себе карьеру президента России выступлениями за демократию западного типа, когда парламент стал угрожать его личной власти, ничуть не смущаясь приказал расстрелять его из пушек, хотя это был законно избранный орган законодательной власти, и более того, с точки зрения права парламент не нарушал тогда действовавших законов. Таким образом, под красивые слова о спасении демократии в России Ельцин, по сути, одним ударом покончил с реальным парламентаризмом и установил   режим своей авторитарной власти. Никогда уже больше после 1993 года российский парламент не решался прямо и открыто идти против президента, даже если президент издавал самые « драконовские» указы и нарушал им самим установленную конституцию, и это несмотря на то, что всю эпоху Ельцина в парламенте была значительная оппозиционная фракция. Даже когда президент уже был чрезвычайно слаб и практически недееспособен, и то парламент не осмелился объявить ему импичмент, памятуя о кровавых событиях 1993 года.  Впрочем, решения парламента уже много и не значили, Ельцин в любой момент мог любую свою инициативу осуществить в обход парламента, президентским указом. Сегодня часто говорят о Путине как о «душителе парламентаризма», но почему-то забывают, что в реальности Путин лишь довел до логического завершения дело Ельцина.

Но еще более ярко макиавеллизм Ельцина проявился в его национальной и государственной политике. В 1991 году Ельцин пошел на беспрецедентный шаг – денонсировал союзный договор и фактически разрушил СССР вопреки воле его народов, выраженной на референдуме. Более того, Ельцин  пообещал региональным представителям в самой Российской Федерации «столько независимости, сколько они смогут проглотить». Очевидно, все это было оправдано только желанием получить высшую власть в России. Разрушением СССР Ельцин устранил своего главного соперника – Горбачева, который таким образом стал президентом без страны. Обещанием суверенитета обрел поддержку среди регионов в России, которые в принципе могли бы сделать выбор и в пользу какого-нибудь другого кандидата на пост первого президента РФ. Когда же Ельцин обрел власть, он стал постепенно «забирать назад» свое обещание, по той же причине, по какой он его и дал: если  сначала это обещание способствовало его приходу власти, то потом оно стало угрожать его власти. Такое ощущение, что здесь Ельцин буквально следовал совету, данному в «Государе»: «…разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание».

Сначала в 1992 году Ельцин подписал Федеративный договор с главами субъектов Федерации, и, прежде всего, с главами нацобразований, стоявших ближе всего к отделению от России. Национальные элиты ликовали, так как договор давал им самые широкие права, они и сами не понимали, что уже проиграли первый раунд игры: Ельцин добился, чтобы доля «проглоченного» ими суверенитета не превышала критическую, за которой следовал бы распад РФ и, значит, конец власти Ельцина на территории РФ. Затем Ельцин развязал войну против Чечни. Быстрой победы не получилось, война растянулась на много лет, но это не значит, что она в целом была неудачной. Одной из ее главных целей для Ельцина было не только «усмирить Чечню» и вернуть ее в пространство Российской Федерации, но и  напугать остальных региональных баронов и, прежде всего, глав национальных образований, дабы они задумались о последствиях дрейфа к полному суверенитету. И надо заметить, что этой своей цели Ельцин вполне достиг. С тех пор ни в Татарии, ни в Башкирии, ни в других национальных регионах регионах уже не было серьезных попыток «проглотить суверенитета» больше положенного.

Но пиком «лисьей политики» Ельцина стала, конечно, так называемая приватизация госсобственности. В действительности ее правильнее было бы назвать  разделом госсобственности между небольшой группой людей, близких к власти, так как несмотря на ее идеологические лозунги, с самого начала она проводилась, таким образом, чтоб достичь указанного результата. К сожалению, в среде патриотической оппозиции не существует до сих пор правильного понимания сути «приватизации». Оппозиционеры считают ее рискованным экономическим экспериментом, причиной которого был с одной стороны «либеральный догматизм» команды Гайдара, желающей даже ценой огромных потерь внедрить в России капитализм западного типа, невзирая на российскую специфику, с другой стороны – интересы Запада, манипулировавшего приватизаторами с целью ослабить Россию.  Разумеется, все это присутствовало, но не это определило характер «приватизации». Если бы главным фактором был догматизм Гайдара, и стоявшие за ними силы Запада,    тогда бы приватизация продолжалась до логического завершения, каковым стало бы, разумеется, полное разрушение экономики России, так как – и тут оппозиционные аналитики совершенно правы – эта «приватизация», равно как и реформы Горбачева проводились без знания о реформируемой стране и ее жизненном укладе и они были обречены на неуспех. Причем, Гайдар и его команда пошли бы до конца, а их покровители на Западе поддерживали бы их в этом намерении в силу желания покончить с ядром разрушенного Советского Союза – Российской Федерацией (о чем недвусмысленно свидетельствуют заявления архитектора американской  внешней политики З. Бжезинского).     

Однако уже в 1994 году Ельцин смещает Гайдара, и назначенное Ельциным новое правительство Черномырдина фактически начинает проводить политику по постепенному замедлению и даже почти замораживанию темпов приватизации. Это факт говорит о многом. Прежде всего, отсюда очевидно, что Ельцин, при всем влиянии на него «западных экспертов» и российских радикал - либералов, обладал реальной властью, а не был марионеткой в их руках. Причем, власть его была настолько сильна, что он мог до некоторой степени идти против них. Конечно, Гайдар отделался «почетной отставкой» и остался в политике, а Запад продолжал влиять на высшее руководство России, прежде всего, в области внешней политики нашей страны, но влияния Ельцина, по крайней мере, хватило на то, чтобы отлучить явную креатуру Запада и радикал - либералов от прямой власти. Естественно, Ельцин это сделал не потому что он как-то особо любил и берег Россию (если б в нем был хоть гран патриотизма, он никогда бы не пошел на роспуск СССР), причина тут та же самая – властолюбие,  Ельцин не захотел оказаться в той ситуации, которую он сам сконструировал для Горбачева – ситуации президента без страны.

Но факт ухода с политической сцены правительства младореформаторов по инициативе Ельцина говорил еще и о том, что он обладал чуткой политической интуицией. Поддержку мятежного парламента народными массами в Москве, причем, настолько упорную, что против них пришлось применять армию, и  провал радикал – либералов на последовавших за октябрьскими событиями выборах в новый парламент Ельцин расценил – и совершенно правильно – как провал либеральной политики вообще и как утерю либералами той популярности и поддержки в народе, которую они имели в конце 80-х – начале 90-х. И Ельцин, который пришел к власти на лозунгах перехода к «демократии» и безбрежных свобод, в определенной мере отмежевывается от либералов, когда союз с ними стал невыгоден, и даже становится более консервативнее: теперь он делает ставу на силовиков и на «хозяйственников» вроде Черномырдина.

 Ельцина, как мы уже  выяснили, интересовало лишь укрепление  личной власти, какие-либо попытки  объяснить его действия исходя  из идеологии – либерализма, демократизма, апологии рынка, думаем, наивны и  непродуктивны. Итак, истинное предназначение операции по приватизации – создать клан крупных собственников, которые своими богатствами были бы обязаны лишь Ельцину, и, более того, зависели бы от него еще и потому, что приобрели эти богатства преступным путем, даже с точки зрения тогдашних буржуазных законов, что открывало широкие возможности для их шантажа. Тут Ельцин опять будто строго следовал рекомендациям Макиавелли. Философ в «Рассуждениях о первой декаде Тита Ливия» писал, что если кто-либо хочет установить единоличную твердую власть, то он должен окружить себя «дворянами», причем, он оговаривается, что под «дворянами» он понимает тех, кто живет доходами с поместий и не забоится о том, чтобы трудом зарабатывать себе на жизнь. По словам итальянского мыслителя: «…желающий же создать монархию или самодержавное княжество там, где существует большое равенство, не сможет этого сделать, пока не выведет из сказанного равенства  значительное количество людей честолюбивых и беспокойных и не сделает их дворянами по существу, то есть пока он не наделит их замками и имениями, не даст им много денег и крепостных с тем, чтобы окружив себя дворянами, он мог бы, опираясь на них сохранить свою власть, а они с его помощью могли бы удовлетворять свою жадность и честолюбие, в этом случае все прочие граждане оказались бы вынуждены безропотно нести то самое иго, заставить переносить которое способно лишь насилие». Существенно, что Макиавелли говорит здесь именно о переходе от республики, где наличествовало «большое равенство» в доходах к тирании, где создание клана избранных «дворян» или выражаясь современным языком олигархов путем ограбления народа, делает власть тирана прочной и исключает необходимость в военном насилии.

Итак, Ельцин в 1992 году нуждался в опоре для своей власти. На народ он рассчитывать не мог. Умелый политик-популист, игравший на  слабостях масс так виртуозно, что на миг он заставил поверить миллионы людей, что он – беспринципный аппаратчик из элиты КПСС – демократ и оппозиционер, Ельцин знал цену этой вере. Народ очень легко переходит от  обожания своих кумиров к их «оплевыванию» и ниспровержению. Рассчитывать на поддержку народа может лишь тот политик, который заботится о пусть скромном, но равномерном  благополучии народа и его безопасности, а Ельцина это интересовало меньше всего, потому что это был едва ли не самый длинный путь к власти. Надеяться на радикал-либералов Ельцину тоже не приходилось. Ельцина, как мы уже говорили, такой вариант развития событий – президент без страны - не устраивал. И Ельцин решил создать себе поддержку, сделав из завлабов, режиссеров, партфукционеров средней руки миллионеров и олигархов, лично преданных ему. И, кстати, полагаем, первоначально так и было, они вышли из-под контроля уже потом, когда Ельцин превратился из жестокого и хитро интригана в глубоко больного и недееспособного человека.

                                                   Ельцин как лев

А от Ельцина все же не отнять того, что хитрость и умение обходить «аппаратные капканы», Ельцин совмещал с решительностью и молниеносностью там, где это требовала ситуация.  Лучший пример этого – ситуация с Верховным Советом в октябре 1993 года. По сути дела тогда возникло положение, которое в политике называется «двоевластие». С одной стороны был президент Ельцин – глава исполнительной власти, с другой стороны – избранный Верховным Советом президент Руцкой и стоявшее за ним руководство «мятежного парламента» (которое кстати, не имело никаких намерений «реставрации социализма»: все они – от Хасбулатова до Руцкого были соратники Ельцина по августу 1991 года, по сути, это была классическая ситуация грызни между «победившими революционерами» и если бы взял верх Руцкой -  я в этом глубоко убежден – он бы быстро отмежевался бы от рядовых просоветских защитников «Белого дома» и продолжил капиталистические реформы…). Конституционный суд, пока на него не было оказано давление, признал правоту ВС, РПЦ выступила с инициативой переговоров между конфликтующими ветвями власти. Вступи Ельцин в переговоры, с каждым днем переговорного процесса его полнота власти таяла бы и таяла…

И вдруг  Ельцин, называвший себя демократом, поступает точно в согласии со словами одного немецкого националиста, который на слова: «генерал, против вас рейхстаг!»  иронично и высокомерно ответствовал: «да, но за меня рейхсвер!». Демократ Ельцин, пользуясь верностью ему верхушки армии и МВД, приказывает расстрелять из пушек законно избранный парламент, причем, можно предположить, от него исходил и дополнительный приказ: поступать с защитниками ВС с предельной жестокостью, невзирая ни на какие права и законы (трудно поверить, что зверства ОМОНА и солдат в октябрьские дни были какой-либо «самодеятельностью»). Ельцин прекрасно знал, что расстрел парламента в центре Москвы будет показан в прямом эфире всеми российскими и западными телеканалами. Собственно на это и был весь расчет: противники Ельцина должны были из этой жестокой бойни, сознательно превращенной в шоу, уяснить: к чему приводят попытки сместить президента Ельцина. Как мы уже замечали, большинство «оппозиционеров», урок поняли: российская Госдума, на словах ультрарадикальная, никогда уже не выступала против президента. Лидеры регионов также поняли цену ельцинским словам о демократии.

Но обратим внимание и на следующий факт: жестокость и грубая сила, примененная Ельциным, была строго дозированной. Руководители «парламентского мятежа» отделались небольшими тюремными сроками и скоро вернулись в политику (тот же Руцкой умудрился даже стать губернатором и там проявил себя абсолютно также, как и большинство его соратников по августовской «либеральной революции» 91-го, все его словеса о патриотизме, оказывается, мало что стоили…). Те же руководители регионов, которые в октябрьские дни колебались и склонялись к поддержке ВС, даже не были строго наказаны. Основной удар пришелся по прямым участникам октябрьского восстания… Как будто Ельцин действовал строго в согласии с рекомендацией Макиавелли из «Государя»: «Жестокость применена хорошо в тех случаях – если позволительно дурное называть хорошим – когда ее проявляют сразу и по соображениям безопасности, не упорствуют в ней… и плохо применена в тех случаях, когда поначалу расправы совершаются редко, но со временем учащаются, не становятся реже. Действуя первым способом можно … удержать власть, действуя вторым - невозможно». Разумеется, Ельцин вряд ли читал это место из «Государя», но чутье политика подсказывало ему, до каких пор следовало быть, и что еще важнее – казаться  жестоким и непреклонным. Он интуитивно понимал, что излишняя мягкость и нерешительность приводит к тому, что политика начинают воспринимать как слабую фигуру и сначала приближенные, а затем и народ выходят из подчинения, те же, кто и так стоял в оппозиции становятся смелее и напористее. Излишняя же жестокость также не приводит к желательному результату – усмирению мятежников: поняв, что им терять нечего, и они будут наказаны в любом случае, мятежники становятся упорными и непреклонными. И Ельцин добился того, что с одной стороны конкретное восстание в Москве было быстро утоплено в крови, а его руководители так и не стали сильной и бессменной оппозицией.

Обратим еще раз внимание на то, что Ельцин при этом умудрился использовать и оставить ни с чем всех своих союзников. Либеральная интеллигенция, которая с экранов ТВ и со страниц газет требовала расстрела парламента, оказалась, как всегда обманутой. А Ельцин сразу же после октябрьских событий, напуганный восстанием в Москве (кому как не ему – главе  августовских событий 1991 года знать, что революции делаются в Москве, толпами, вышедшими на улицу, а провинция послушно принимает новую власть при должной ее расторопности и хитрости) вывел гайдаровскую команду либералов из правительства…

Теперь, дав общую характеристику Ельцину как политику, мы можем с легкостью дать ответ на главную загадку российской политики новейшего времени     - какой режим пришел на смену советскому в России в правление Ельцина? Сам Ельцин и его соратники называли его «демократией». Действительно, он имел многие внешние черты западных режимов, которые также именуют себя «демократиями»: парламент, СМИ, напрямую не подчиненные государству, многопартийность и т.д. Однако определение демократии ведь вовсе не состоит в том, что  к демократическим режимам относятся все режимы, пусть хоть внешне похожие на Запад (хотя некоторые наши либералы, кто по наивности, а кто и по злому умыслу, практически это и утверждают, конечно, в несколько иных выражениях).