Второй период творчества: философско-моралииаторские сатиры

Маковкой, не побоишься принять  и удары жестокой

Плети; достоин вполне ты и пира, и друга  такого.   

Не щадит Ювенал и самих императоров, но, конечно, уже умерших. Квинтэссенцией безумств и преступности остается для него Нерон. Подстать ему и «лысоголовый Нерон», т. е. Домициан, перед которым Рим «пресмыкался». В 4-й сатире изложена история, обнажающая нравы императора и его присных. Любимец Домициана Криспин, «развратник», «нечестивец», «злодей», «гнусная личность», «угодничая перед хозяином», потчевал того диковинными рыбами внушительных габаритов, за которые выкладывал из казны немалые суммы. Однажды императору была преподнесена камбала таких размеров, что не умещалась ни на одном блюде. Для решения обозначившейся «проблемы» был созван совет вельмож, на котором вполне серьезно обсуждалось, резать ли рыбу на куски или подавать ее целиком. В итоге постановили изготовить невиданное доселе блюдо, могущее вместить данный экземпляр. Описывая подобное высокое заседание, иронизируя над его участниками, Ювенал давал понять, до какого пресмыкательства перед императором, замаранным преступлениями, дошла римская знать. 
 
   На фоне роскоши верхов особо бедствен удел людей искусства и науки (7-я сатира). Богачи, не жалеющие средств на собственные извращенные прихоти, отказывают в материальной поддержке поэтам, историкам, адвокатам, риторам и знатокам грамматики. Ювенал упоминает Стацила, автора поэмы «Фиваида», имевшей успех, вынужденного перебиваться сочинением низкопробных либретто для мимов; риторов Лесимаха и Секунда Карринатского, из которых первый повесился от голода, а второй отравился. Единственно, на кого остается уповать Ювеналу, так это на императора Адриана. 

Только  в Цезаре – смысл и надежда словесной науки.     

Объект обличения  Ювенала – преступность, которая  приобрела угрожающий размах, выражаясь  в поджогах, клятвопреступлениях, святотатстве (13-я сатира); кровожадность, доходящая до людоедства, при полном отсутствии сострадания, того, что отличает человека от зверя (15-я сатира); привилегии, которые даруются военным (неоконченная 16-я сатира). 
   Бичуя укоренившиеся в обществе пороки, Ювенал видит причины в особенностях столичной жизни; она порождает алчность и тщеславие, властолюбие и скаредность. Основа же многих нравственных уродств в том, что общество поклоняется новому богу – деньгам, которые «спасают от бесчестья» и «побеждают». Поэт иронизирует: 
 
…Еще роковая Деньга обитает не в храме,

Мы  не воздвигли еще алтарей, и монетам не создан

Культ, как Верности, Миру, как Доблести или Победе. 

2. Против морального  разложения. 

Если предшественники  Ювенала нередко объясняли свое обращение к сатире внутренней склонностью  к этому жанру, который они  предпочитали другим, то Ювенал заявляет, что писать сатиры его вынуждает  всеобщее разложение нравов.

 В поле зрения Ювенала процесс морального разложения, поразивший римское общество, с которым, как писалось, безуспешно пытался бороться в законодательном порядке Август. Эту тему затрагивал в осторожной форме в сатирах Гораций. Ювенал же дает волю гневу. 2-я сатира направлена против лицемерия, пропитавшего общественную жизнь: распутники прикидываются философами: «порочность громят словесами Геракла, о добродетели речи ведут – и задницей крутят». Безнравственность не осуждается и не наказывается, ибо «кроет разврат круговая порука». Дело доходит до всякого рода извращенных браков и бесстыдства: хваленые добродетели Рима, удостоверенные подвигами на поле брани, безнадежно забыты. Нравственное падение римлян могло бы смутить даже покоренных ими варваров. 
 
…Те, кого мы победили, не делают вовсе того, что 
Ныне творит народ-победитель в столице… 
   

Эта тема развивается  в 6-й сатире, где Ювенал обличает женщин, погрязших в пороках. Замужние матроны «блудят» с актерами и гладиаторами, осаждают певцов и музыкантов, «прелюбодействуют», демонстрируя «извращенную похоть», забыли о стыдливости. Они исполнены самомненья, непостоянны, властолюбивы, жадны до роскоши, склонны к мотовству. Светские дамы озабочены исключительно собственной наружностью, подвергают настоящим пыткам служанок своими многочасовыми, изнурительными туалетами. Не желают рожать детей, обременять себя семейными обязанностями. В моде суеверия, разного рода зелья, с помощью которых жены дурманят мужей, вытягивают у них деньги, а иногда вгоняют в могилу. 
   В сатирах Ювенала немало эпизодов, описывающих самые одиозные формы морального падения. Символом грязи являются для него уже упоминавшаяся Мессалина, одна из жен императора Клавдия. Она не только при живом муже откровенно меняла любовников; любительницу острых ощущений, ее можно было встретить в самых низкопробных борделях. 
   Первый период творчества Ювенала завершается 10-й сатирой, «переходной» по своему характеру: в ней намечается философско-назидательная тональность, отличающая второй период творчества поэта. Ювенал констатирует неспособность многих людей познавать истинные блага, отличить их от ложных и «сбросить всех заблуждений туман». Пример тому – человеческие молитвы, в которых люди просят того, что может оказаться для них и излишним, и губительным. Таковы мольбы о богатстве, власти, таланте оратора или полководца, долголетии или красоте детей. На самом деле, как это иллюстрируется многими историческими и мифологическими примерами, в каждой из названных добродетелей – своя негативная сторона. Тот, кто просит у Юпитера о долгих годах, забывает о «тяжких невзгодах» глубокой старости, о том, как безобразится внешний вид человека. Желающий красоты своему чаду не должен забывать об опасности, исходящей от развращенных богачей, – немало юных красавцев было загублено ненасытностью Мессалины. Необходимо уповать на богов, просить у них крепкого духа в здоровом теле. Надежды же возлагать на то, что она, Фортуна, посчитает для тебя полезным. 

IV. Второй период творчества: философско-моралииаторские сатиры. 

В поздних сатирах  обличительные мотивы уже сочетаются с модными сентенциями, размышлениями в духе философии «золотой середины». Здесь Ювенал близок к Горацию. Бескомпромиссный обличитель в ранних сатирах, он теперь не одобряет крайности во всем. В 11-й сатире, посвященной пирам, поэт рассуждает о том, что угощение должно соответствовать достатку, что простая трапеза в сельской тиши много приятней роскошного городского чревоугодия вкупе с непристойными представлениями.  
   В 14-й сатире обсуждается проблема воспитания. Судьба детей, их характер во многом зависят от родительского примера.

 
Воля природы  всегда такова: и  скорее, и легче 
Нас совращает пример пороков домашних, и прямо 
В душу нам входят они под влиянием старших… 
От недостойных вещей воздержись! 
 
   И далее:

 
Доброе дело –  народу, отечеству  дать гражданина, 
Если его создаешь ты полезным для родины, полным 
Для земледельца работ, для военных и мирных занятий. 
Больше всего будет значить, каким ты наставишь наукам, 
Нравам его. 
   

Пагубно пристрастие  к богатым постройкам, тяга к роскоши. От родителей дети способны унаследовать вредоносные суеверия. Огорчительно, если в чадах пробудится скупость, которая принимает патологические формы, побуждая людей «в нищенской доли влачить свою жизнь ради смерти в богатстве». Давно замечено: «жадность к монете растет соответственно росту богатства». Дурные наставления корыстным чадам скверно отзовутся на самих же родителях. Нередки случаи отцеубийств. Богатое наследство, полученное детьми, станет источником новых тревог и забот; придется жить «со страхом», постоянно охранять имущество. Отсюда проистекает совет, сформулированный Ювеналом:

 
Столько имей, столько  просят и жажда, и  голод, и холод, 
Сколько еще до тебя, Эпикур, в твоем садике было довольно, 
Сколько еще до тебя получали Сократа пенаты, 
Мудрость не скажет того, что противно бывает природе. 
    

Идеал Ювенала  – и в этом он не был одинок среди писателей – «добрые  старые» римские нравы. Истинное благородство приобретается достойными делами и утрачивается из-за дурного  поведения. История Рима пестрит  примерами, когда из среды патрициев  выходили люди, себя запятнавшие пороками. Те же, кто прославил свое государство  подвигами и самопожертвованием, оказывались плебеями по происхождению. Затронутая здесь тема естественного благородства человека – поистине вечная: она пройдет через всю мировую литературу и с особой силой зазвучит в эпоху Возрождения. 

Надо  молить, чтобы ум был здравым в  теле здоровом.

Бодрого духа проси, что не знает страха пред смертью,

Что почитает за дар природы  предел своей жизни,

Что в состоянье терпеть  затрудненья какие угодно, —

Духа, не склонного к  гневу, к различным  страстям, с предпочтеньем

Тяжких  работ Геркулеса, жестоких трудов —  упоенью

Чувством  любви, и едой, и  подушками Сарданапала.

Я указую, что сам себе можешь ты дать; но, конечно,

Лишь  добродетель дает нам дорогу к спокойствию  жизни.    

V. Стиль Ювенала. 

Одна из наиболее выразительных черт Ювенала –  его патетика, возвышенная декламационность. Но сила негодования, его одушевлявшая, диктовалась самим предметом, на который он обрушивал свой гнев. 
 
Разве когда-нибудь были запасы пороков обильней, 
Пазуха жадности шире открыта была и имела 
Наглость такую игра? 
 
    Поэта возмущает в современниках подобная концентрация зла. Отсюда проистекает его склонность к гиперболизации, сгущению красок, которые «пропитывают» его стиль: риторические вопросы, восклицания. Обличительный пафос «соседствует» с натуралистическими подробностями, зарисовками и сценами, характеризующими римское общество. Ювенал добивается эффекта с помощью амплификации, нагнетания впечатляющих подробностей, развернутых сравнений. 
 
Еще более часто 
Душат богатства людей, когда с чрезмерной заботой 
Их накопили, и ценз, что имущество все превосходит, 
Как из Британии кит простых превосходит дельфинов. 
 
    Афористичность, как отмечалось, присущая Горацию, Овидию, Марциалу, – приметная черта также ювеналова стиля. Назовем его крылатые выражения, ставшие и сегодня принадлежностью нашей повседневной речи:  

• Надо стремиться к тому, чтобы в здоровом теле был здоровый дух.
• ...Нежнейшее сердце Дать человеку в удел замыслила, видно, природа, Коль наделила слезами. Суд прощает воронов, но не прощает голубок.
• Тому возмездием за преступление был крест, а этому царская диадема.
• Никакая медлительность не бывает слишком велика, когда речь идет о смерти человека.
• Ни одна добродетель не искупает пороков.
• Первое наказание для виновного заключается в том, что он не может оправдаться перед собственным судом.
• Плохие люди опасаются проступков, страшась наказания, хорошие — из-за любви к добродетели.
• Познай самого себя.
• Посвяти жизнь служению истине.
• Путник, у которого ничего нет при себе, может распевать в присутствии разбойника.
• Быстро осыпается недолговечный цветок жизни.
• Высказать слова своей души.
• Детству следует оказывать величайшее уважение.
• Добродетель хвалят, но она мерзнет.
• Месть есть наслаждение души мелкой и низкой.
• Мудрость не скажет того, что противно природе.
• Мудрый соблюдает меру и в достойных делах.
• Надо молить, чтоб ум был здравым в теле здоровом.
• Бодрого духа проси, что не знает страха пред смертью...
• Духа, что к гневу склонен, страстей неразумных не знает.
• Ты можешь обнаружить страдание души, сокрытой в больном теле, как можешь обнаружить и ее радость: ведь лицо отражает и то и другое.

VI. Ювенал в веках. 

Поэзия Ювенала  содержит ценный в познавательном отношении  материал для характеристики римского общества его времени. Вот почему на него охотно ссылаются историки, культурологи, изучающие античный мир. 
 
   Поэт становится популярным в эпоху Возрождения, прежде всего у писателей, в творчестве которых решительно проявлялось сатирическое начало (Рабле, Ульрих фон Гуттен). В эпоху Просвещения, когда критика феодального общества обострилась, пример римского сатирика был особенно значим. Его любили многие писатели: Свифт, Вольтер, Байрон, Гейне, Щедрин. М. Горький писал: «Появились ювеналы, свифты, Вольтеры, в праздничную жизнь врывался злой смех, сеял мрачные мысли и догадки о бессмысленности жизни в ее данных социальных формах».

В России первые известия о сатирах Ювенала восходят к эпохе Петра I. Однажды царь увидел сборник сатир римского поэта  у одного немца и заинтересовался  их содержанием. Ему прочитали отрывок  из десятой сатиры со знаменитым афоризмом "в здоровом теле здоровый дух" (mens sana in corpore sano). Эти стихи настолько понравились Петру, что он выписал себе Ювенала в голландском переводе и заставлял читать себе.  
     Хорошо знал римского сатирика и подражал ему Антиох Кантемир, который в своих сатирах бичевал современную ему русскую действительность. Обличительные сатиры Кантемира распространялись в России только в списках и были изданы почти два десятилетия после смерти поэта. Многие стихи Кантемира звучат как очень близкий или почти дословный перевод Ювенала.  
     О Ювенале одобрительно отзывался основоположник русского романтизма В. А. Жуковский, но он видел в нем только поэта-моралиста. Иначе смотрели на Ювенала декабристы, для которых римский сатирик — живой вдохновенный пример политического бунтаря и республиканца. В 1826 году на допросе декабристов, когда у арестованных допытывались, у кого они заимствовали свои революционные взгляды, называлось среди других имя Ювенала. Не случайно, одним из проявлений политического свободомыслия пушкинского Онегина, героя романа в стихах "Евгений Онегин", было то, что он мог "потолковать о Ювенале". Для А. С. Пушкина Ювенал — олицетворение мужественной бичующей сатиры.  
     Первое упоминание имени Ювенала в стихах А. С. Пушкина относится к 1814 году в стихотворении "К другу стихотворцу", первом печатном стихотворении Пушкина. В стихотворении "Лицинию" (1814 год) есть такие стихи:        

 О муза пламенной сатиры! Приди на мои призывный клич!  
        Не нужно мне гремящей лиры, Вручи мне Ювеналов бич.