Творчество Лермонтова

С тех пор Лермонтов считал Кавказ своей поэтической родиной.

Постоянная самоуглубленность  и душевная сосредоточенность способствовали раннему взрослению чувств и мыслей.

1.3. Годы учения в Москве. Юношеская лирика

В 1827 году бабушка привезла его из Тархан в Москву для продолжения образования. После отличной домашней подготовки в 1828 году Лермонтов был принят сразу в IV класс Московского университетского Благородного пансиона. Четырнадцатилетний отрок оказался в самом центре русского «любомудрия». Всеобщее увлечение немецкой классической философией, творчеством Шиллера и Гёте, постоянный самоанализ, стремление к личному совершенствованию, разработка своего «я» — вот к чему жадно устремилась тогда Россия.

Член литературного  кружка С. Е. Раича, будущий профессор Московского университета С. П. Шевырев поучал на страницах «Московского вестника»: «Говори чаще с самим собой,— о, как эта беседа богата мыслями! Она требует напряженного внимания, а ты знаешь — степенью внимания измеряется гений человека. Тот мудрец истинный, кто умеет говорить с самим собой».

Всем предшествующим жизненным опытом, кратким по времени, но глубоким по сути, душа Лермонтова радостно откликается на этот призыв, на этот общественный запрос. Он очень интенсивно работает. Поток стихов заполняет одну тетрадь за другой. Все эти стихи связаны между собой и напоминают своеобразный лирический дневник Лермонтовкой души, занятой напряженным самоанализом. Слово «дума» является в них ключевым: «боренье дум», «тревоги ума», «пытки бесполезных дум», «всегда кипит и зреет что-нибудь в моем уме». Он считает самосознание «божественным огнем души», даром Творца. «Назвать вам всех, у кого я бываю? — спрашивает юный Лермонтов в одном из своих писем и отвечает:— Я сам та особа, у которой бываю с наибольшим удовольствием... В конце концов я нашел, что лучший мой родственник — это я сам».

Сквозная тема творчества Лермонтова юных лет о двойственности человека, о борьбе в его душе «небесных» и «земных» начал, порождена  атмосферой умственной жизни Москвы начала 1830-х годов. В январском номере журнала «Атеней» за 1830 год Н. И. Надеждин писал: «Дух человеческий есть гражданин двух противоположных миров. Как свободная сила разумения, он есть дух чистый, бессмертный — пришлец от обители горней незримой земле; но сей дух облечен вместе плотью, слепленной из земного брения,— есть обитатель дольней видимой вселенной. Сия двойственность, различая самое себя через самосознание, составляет основное начало полного человеческого бытия».

В творчестве Лермонтова эта двойственность человека осознается как источник трагического душевного противоречия. В стихотворении «Ангел», которое мы приводили, душа помнит о своей небесной родине, тянется к ней, «скучные песни земли» не могут заменить ей «звуков небес». И потому душа, скованная земными оковами, страдает и тоскует об утраченном рае, стремится к совершенству, но никогда не достигает его.

Поэт не сомневается  в бессмертии души и в том, что, отделившись от тела, она вернется на свою небесную родину. Русский поэт и религиозный философ Серебряного века Д. С. Мережковский писал: «Когда я сомневаюсь, есть ли что-нибудь, кроме здешней жизни, мне стоит вспомнить Лермонтова, чтобы убедиться, что есть».

Но одновременно в  поэзии Лермонтова появляется другой, совершенно противоположный мотив  — любви к грешной земле.

Примирить «землю» и  «небо», увидеть в земной красоте  отблеск лучей небесной славы  Лермонтов еще не может. Он видит  причину этого разлада в помраченной  грехом природе человека, находит  «корень мук в себе самом». А  в счастливые мгновения он готов примириться с небом и поверить в возможность союза его с землей.

Здесь Лермонтову раскрывается смысл земной жизни Он заключается  в совершенствовании себя и мира, в постепенном выявлении человеком его божественной сущности.

Однако мгновенные прозрения или просветы вновь сменяются у Лермонтова сомнениями. Конфликт «земного» с «небесным», периодически возобновляясь, пройдет через все его творчество и достигнет максимальной степени напряжения в двух зрелых романтических поэмах — «Демон» и «Мцыри» То неустойчивое и переменчивое состояние духа, в котором находился Лермонтов-поэт, Белинский называл «рефлексией». Это «переходное состояние», «в котором человек распадается на два человека»: «один живет, а другой наблюдает за ним и судит о нем». «Тут нет полноты ни в каком чувстве, ни в какой мысли, ни в каком действии: как только зародится в человеке чувство, намерение, действие, тотчас какой-то скрытый в нем самом враг уже подсматривает зародыш, анализирует его, верна ли, истинна ли эта мысль, действительно ли чувство. И человек, плененный противоречиями собственной природы, кружится и бьется внутри себя самого, переходя от одного состояния к другому и нигде не находя для себя полноты и самоуспокоения».

Лирика Лермонтова во многом предвосхищает Достоевского: она разрушает иллюзию человеческой «самодостаточности»^ подрывает ренессансную веру в неизменную и добрую природу человека, лишь искаженную враждебными ей внешними обстоятельствами. Отдаваясь последовательному и бесстрашному самоанализу, Лермонтов обнаруживает корень противоречивости и дисгармоничности внутри самого человека, совмещающего в своей глубине «священное с порочным». Главный источник мук и бед он усматривает не во внешних обстоятельствах, а в болезненном состоянии, в котором находится человеческая душа. Именно в этом заключается одна из ключевых особенностей лирики Лермонтова, которая получит свое продолжение и развитие в творчестве Достоевского и Толстого.

В 1830 году Лермонтов завершает  свое обучение в Благородном пансионе и поступает на нравственно-политическое отделение юридического факультета Московского университета. Открывается период страстного увлечения Лермонтова английской литературой и творчеством Байрона. В стихотворении «Не думай, чтоб я был достоин сожаленья...» (1830) поэт равняется на Байрона, соотносит с ним свои идеалы и мечты.

Однако меру лермонтовского «байронизма» нельзя преувеличивать.

В чем же проявилась «русскость»  души Лермонтова и что отличает ее от Байрона?

Современный исследователь  творчества Лермонтова С. В. Ло-минадзе  обращает внимание, что стихотворению «Нет, я не Байрон...» предшествует «Поле Бородина» (1830—1831), первый подступ к зрелому произведению Лермонтова «Бородино». В этом стихотворении, еще глубоко романтическом по колориту, уже проступают коренные приметы народной войны.

В лирическом голосе автора уже чувствуется психология русского солдата, готового принять смертный бой ради спасения национальных святынь. Отсюда и молитвенно сосредоточенная  тишина русских дружин перед боем:

И вот оказалось, что  для Лермонтова его «русская душа* означала несравненно больше, чем для Байрона душа «английская». В 1815 году войска англичан с помощью прусских союзников разбили армию Наполеона при Ватерлоо. Для Англии эта победа была сопоставимой с русским Бородино. Сразу же после этой победы Байрон написал стихи «Прощание Наполеона». Подзаголовком «с французского» он застраховал себя от английской цензуры и, вероятно, от неизбежных недоумений своих соотечественников-англичан. Наполеон Байрона в отличие от исторического Наполеона, просившего пощады у победителей, мечтает о реванше, о кровавой мести врагам-англичанам. При этом Байрон ему глубоко сочувствует. Прощаясь с Францией, байроновский Наполеон говорит:

Можем ли мы себе представить  русского поэта, который бы с лирическим сочувствием описал мечты Наполеона о новой кровавой мести, затеваемой им против России и ее народа?

У Лермонтова в его  стихах наполеоновского цикла («Наполеон», «Эпитафия Наполеона», «Святая Елена», «Воздушный корабль», «Последнее новоселье») нет и намека на эстетизацию его воинственных замыслов. Наоборот, основная тема у Лермонтова — это Наполеон поверженный, страдающий в изгнании, на «острове уединенном», уже оставивший «и честолюбие, и кровь, и гул военный». Он тоскует о «Франции милой», которая не заслужила, чтобы «великий жизнь окончил в ней». В «Воздушном корабле» высокий дух императора томится в одиночестве и каждый раз, в день скорбной своей кончины, навещает далекую родину и тщетно ищет там своих друзей.

Глубокая печаль, которой  наполнены эти строки, далека от скорби Байрона по поводу заката воинской славы императора. У Лермонтова речь идет о другом. Не байронический сверхчеловек, а незаурядная личность, обреченная на одиночество.

Поэтому романтический  образ Наполеона-изгнанника в поэзии Лермонтова не вступает в конфликт с патриотической темой «народной войны» в стихах «Два великана», «Поле Бородина», «Бородино». В них Наполеон предстает в ином освещении, как завоеватель и «трехнедельный удалец», поверженный «русским великаном» («Два великана», 1832).

Но «русскою душою» Лермонтов не отказывает побежденному врагу в сострадании и сочувствии, в признании его достоинства и силы.

Глава 2. Творчество Лермонтова

2.1. Петербургский период жизни и творчества Лермонтова 1830-х годов

В 1832 году Лермонтов вынужден был оставить Московский университет из-за конфликта с некоторыми профессорами. Он едет в Петербург в надежде продолжить обучение в столичном университете. Но ему отказываются зачесть прослушанные в Москве предметы. Чтобы не начинать обучение заново, Лермонтов, по настоятельным советам родных, не без колебаний и сомнений, избирает военное поприще. 4 ноября 1832 года он сдает экзамены в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. «Два страшных года» — так определил Лермонтов время пребывания в учебном заведении, где «маршировки», «парадировки» и прочая военная муштра почти не оставляли времени для занятий серьезным литературным творчеством.

В 1835 году Лермонтов оканчивает школу  и направляется корнетом в лейб-гвардии  гусарский полк, расквартированный под Петербургом в Царском Селе. Теперь он много работает: пишет драму «Маскарад», повесть «Княгиня Литовская», поэму «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова», стихотворение «Бородино».

В этот период формируются общественные убеждения Лермонтова, его взгляды на исторические судьбы России, тяготеющие к зарождавшемуся к концу 1830-х годов славянофильству. Как и Гоголь, Лермонтов выносит из школы московских «любомудров» взгляд на человечество и нацию как на единую индивидуальность. Подобно отдельному человеку, каждая нация в своем историческом развитии проходит фазы детства, юности, зрелости и старости. Исторический процесс представляется ему сменой «избранных» народов, находящих в процессе развития свою оригинальную идею, которой они обогащают мировую историю. «Мы должны жить своею самостоятельною жизнью и внести свое самобытное в общечеловеческое,— говорит Лермонтов своему новому петербургскому приятелю А. А. Краевскому.— Зачем нам тянуться за Европою, за французами?»

Лермонтову кажется, что западноевропейская культура вступает в полосу необратимого кризиса, что в мировой смене народов, играющих в определенные исторические периоды главенствующую роль, Западу приходит черед уступить место другому, более молодому народу. Об этом пишет Лермонтов в стихотворении «Умирающий гладиатор» (1836).

Россия, по Лермонтову, молодая, выходящая  на мировую историческую сцену страна: она «вся в настоящем и в  будущем. Сказывается сказка: Еруслан  Лазаревич сидел сиднем 20 лет  и спал крепко, но на 21-м году проснулся от тяжкого сна и встал и пошел... и встретил он тридцать семь королей и семьдесят богатырей и побил их и сел над ними царствовать... Такова Россия».

В этот период Лермонтов работает над поэмой «Сашка», в которой  он пишет о Москве как сердце России проникновенные слова.

В мировоззрении Лермонтова укрепляется  историзм: прошлое России интересует его теперь как звено в цепи исторического развития национальной жизни.

Этот историзм особо отметил  Белинский в «Песне про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова»: «Здесь поэт от настоящего мира не удовлетворяющей его русской жизни перенесся в ее историческое прошедшее, подслушал биение его пульса, проник в сокровеннейшие и глубочайшие тайники его духа, сроднился и слился с ним всем существом своим, обвеялся его звуками, усвоил себе склад его старинной речи, простодушную суровость его нравов, богатырскую силу и широкий размет его чувства и, как будто современник этой эпохи, принял условия ее... общественности, как будто бы никогда и не знавал о других,— и вынес из нее вымышленную быль, которая достовернее всякой действительности, несомненнее всякой истории».

Готовясь к поединку с нанесшим его семье бесчестье Кирибеевичем, купец Калашников просит любезных братьев, в случае его поражения, выйти на бой за «святую правду-матушку».

Православно-христианское сознание купца органически связывает  между собою то, что с таким  трудом удавалось сделать Лермонтову: земная сила зависит от чистоты и  святости, «небесное» и «земное» взаимопроницаемы. Молодые братья Калашникова «свежей  силою», потому что на них «меньше грехов накопился». Избыток физических сил и безгрешность в народном понимании взаимосвязаны: чем безгрешнее человек, тем сильнее он в битве.

С этими убеждениями  в эпоху Ивана Грозного был  связан обычай судебного поединка, называемого «полем». Когда правду трудно было установить следствием, истец и ответчик шли на «поле», на взаимный поединок.

Характерен и другой мотив в психологии православного  русского человека: купец Калашников верит, что «святая правда-матушка» на его стороне, но не дерзает с полной уверенностью утверждать свою победу: «А побьет он меня — выходите вы». Калашников знает, что Кирибеевич не живет по «закону Господнему», «позорит» чужих жен, «разбойничает» по ночам. Но, выходя на честный бой с «басурманским сыном», он боится впасть в гордыню и с полной уверенностью предрекать свою победу. Божий Промысел знать никому не дано, и русский праведник сознает свою малость перед волей Божией. С. В. Ломинадзе, которому принадлежат эти точные наблюдения, обратил внимание и на то, что такой же духовный тип русского человека воссоздается Лермонтовым в стихотворении «Бородино» и «Поле Бородина», ранней его редакции.