Сатира в творчестве М.А.Булгакова (по повестям: «Дьяволиада», «Роковые яйца», «Собачье сердце»)

      «Дьяволиада», при всей локальности темы и будто бы «случайности» гибели главного героя, Короткова, не сумевшего вернуть своему сознанию утраченную ценность мира, на его глазах рассыпавшегося в осколки, - заявила мотив, который будет развиваться на протяжении всего творчества писателя: мотив действительности, которая бредит. 

      3. Повесть «Роковые  яйца».

      Вслед за «Дьяволиадой» появились «Роковые яйца». Это произведение вышло в  свет в феврале 1925 года, а в мае  журнал «Красная панорама» публиковал журнальный, сокращенный вариант повести, до № 22 под названием «Луч жизни».

      В отличие от «Дьяволиады», вторая повесть  Булгакова была встречена с большим  вниманием, она обсуждалась как  в «закрытых», частных письмах  профессиональных писателей, так и на страницах широкой печати. Любопытно при этом отметить, что литераторами повесть оценивалась весьма высоко, в печати же голоса критиков разделились: кому исключительно весь рассказ по душе, кому конец повести написан плохо, а кто считает этот рассказ смешным.

      Острая  социальность повести Булгакова  привела к тому, что вокруг «Роковых яиц» развернулись критические сражения. Отзывы, яркие, дающие порой удивительно  глубокие интерпретации творчества писателя, свидетельствуют о точности «попадания» нового произведения Булгакова в болевые проблемы литературно-общественного процесса середины 1920-х годов.

      Сам автор, по свидетельству мемуариста, оценивал повесть скромно, несмотря на то, что и пять лет спустя, в 1930 году, «Роковые яйца» все еще пользовались успехом, вместе с фединскими «Городами и годами» были в числе наиболее спрашиваемых книг.

      В повести явственно прослеживаются, по меньшей мере, три смысловых слоя, тесно связанных друг с другом. Конечно, это повесть фантастическая, повесть-утопия, повесть-сатира. Но не менее заметны и связи «Роковых яиц» с авантюрным романом, приключенческим жанром, сложно переосмысленным.

      3.1. Сюжет повести

      Главный герой произведения, гениальный зоолог Персиков, досконально владеющий своим предметным знанием, открывает «красный луч», дающий невиданный эффект мгновенного созревания, размножения и увеличения в размерах амеб. Перед нами – эволюция, проходящая молниеносными темпами. Одновременно с открытием профессора Персикова начинается куриный мор, уничтоживший всех кур в стране. Зоолога призывают на помощь. Вступают в действие социальные и идеологические мотивировки, рожденные десятилетия назад, но прочно укоренившиеся и в наши дни.

      Тут появляется персонаж с красноречивой  фамилией Рокк, в руках у него бумага из Кремля. Между ними идет разговор: «Я,- говорит Персиков,- не могу понять вот чего: почему нужна такая спешность и секрет?

      - … вы же знаете, что куры  все издохли до единой.

      - Ну так что из этого,- завопил  Персиков, - что же, вы хотите их  воскресить моментально, что ли? …

      - Я вам говорю, что нам необходимо  возобновить у себя производство, потому что за границей пишут  про нас всякие гадости. Да.

      - Ну, знаете, - загадочно ответил Рокк  и покрутил головой».³

      Решительность, олицетворенная Роком, дает катастрофический результат. Заметим, что самого Рока, виновника бесчисленных бедствий и человеческого горя, спасает прежняя, дореволюционная профессия, которой он, в отличие от новой – директора совхоза,- владеет.

      Персиков  не сможет вмешаться в затеянный  Роком эксперимент, хотя и предполагает его разрушительные последствия.

      «Знаете что, - молвил Персиков,- вы не зоолог? Нет? Жаль … из вас вышел бы очень  смелый экспериментатор … Да …».⁴

      «Очень  смелый экспериментатор», но не зоолог, это говорит о незнании Роком  элементарных вещей, например, как отличить яйца. Рокк не сумел отличить яйца змей, крокодилов и страусов от куриных. Безграмотность одного человека, завладевшего открытием, стала причиной катастрофы, разразившейся над всей страной, и причиной гибели гениального ученого.

      Вместо  кур из яиц вылупились чудовища, которые съедали все живое  вокруг. Змеи были примерно в пятнадцать аршин и толщиной в человека. Их было огромное количество. Они выползали  из окон, из дверей, из-под крыши здания.

      Крокодилы – существа на вывернутых лапах, коричнево-зеленого цвета, с огромной острой мордой, с гребенчатым хвостом, похожие на страшных размеров ящерицу.

      И еще страусы – страшные гигантские голенистые птицы.

      Происходило массовое уничтожение всего живого. Остановить этих гигантских чудовищ  было невозможно. Люди потеряли голову и, не разобравшись в происходящем, убили профессора.

      3.2. Смысловые пласты  повести.

      Но  гибель ученого означает и гибель найденного им «луча жизни». «Как ни просто было сочетание стекол с зеркальными  пучками света, его не скомбинировали второй раз, несмотря на старания Иванова. Очевидно, для этого нужно было что-то особенное, кроме знания, чем  обладал в мире только один человек – покойный профессор Владимир Игнатьевич Персиков». Булгаков сказал о том, что незаменимые люди – есть, задолго до того, как эта мысль, в качестве уже новонайденной, стала, наконец, укореняться в сознании общества, долгое время убежденного в обратном.

      И, наконец, еще один важнейший смысловой  пласт повести: Булгаков с его  приверженностью к описанию современных событий в их непременной соотнесенности с «большой» историей,- в сниженном, пародийном варианте будто повторяет в ней путь (финал) наполеоновского похода. Змеи наступают в «Роковых яйцах» по дорогам, по которым некогда шли на Москву французы.

        Эксперимент Рока происходит в начале августа («зрелый август» стоит в Смоленской губернии), события разворачиваются  с невероятной быстротой, в середине августа «Смоленск горит весь», «артиллерия обстреливает Можайский лес», «эскадрилия  аэропланов под Вязьмою» действовала «весьма удачно» и, чуть позже: Смоленск «загорелся во всех местах, где бросили горящие печи и начали безнадежный повальный исход».

      В каждой повести, кроме устойчиво  повторяющихся, очевидно, важнейших  для писателя, мотивов и тем, обращает на себя внимание  своеобразные «скрепы», сигналы, будто соединяющие, сплавляющие творимые миры различных произведений – в целостный и единый художественный космос.

      4. Повесть «Собачье  сердце».

      Третья  повесть Булгакова «Собачье сердце»  была написана в январе-марте 1925 года. 7 марта Булгаков читает первую часть «Собачьего сердца» на «Никитинском субботнике». 21 марта – там же прочтена вторая часть повести.

      К отечественному читателю повесть «Собачье сердце» пришло спустя более шестидесяти  лет после ее создания, в 6-й книжке журнала «Знамя» 1987 года.

      Любопытна московская топография произведения, вновь свидетельствующая об определенной автобиографичности ее.

      4.1. Краткое содержание  повести и анализ  эпизодов.

      Путь, которым следует Шарик за своим  обретенным божественным хозяином, прочерчен Булгаковым со свойственной ему точностью: от кооператива Центрохоза к пожарной Пречистинской команды … мимо Мертвого переулка … в Обухов переулок, в бельэтаж.

      На  улицу Пречистенки и Обухова  переулка в бельэтаже жил Н.М.Покровский, родной брат матери М.А.Булгакова, врач-гинеколог и бывший ассистент знаменитого московского профессора гинекологии В.Ф.Снегирева. Этот Н.М.Покровский и был прообразом главного героя повести «Собачье сердце», Филиппа Филипповича Преображенского.

      Фаустианская тема гомункулуса взята Булгаковым в неожиданном ракурсе. Лабораторное существо, явившееся на свет в результате эксперимента – «первой в мире операции по профессору Преображенскому».

      В повести есть эпизод, стоящий многословных рассуждений «общего плана», который передает и объясняет мастерство Преображенского. Это описание операции, кульминационная сцена первой части «Собачьего сердца».

      У Преображенского «зубы … сжались, глазки приобрели остренький колючий  блеск … оба заволновались, как  убийцы, которые спешат … лицо Филиппа Филипповича стало страшным … сипение вырывалось из его носа, зубы открылись до десен», он «зверски оглянулся … зарычал … злобно заревел … лицо у него … стало как у вдохновенного разбойника … отвалился окончательно, как сытый вампир. … сорвал одну перчатку, выбросив из нее облако потной пудры, другую разорвал, швырнул на пол и позвонил …».⁵ Пот, «хищный глазомер», темп, страсть, отвага, виртуозность, риск и напряжение, которое можно сравнить с напряжением скрипача либо дирижера, - таков Филипп Филиппович в «деле», где слиты воедино и человеческая сущность, и высочайший профессионализм.

      Новоиспеченному «трудовому элементу» бросаются  в глаза обеды с вином и  «сорок пар штанов», его идейному наставнику Швондеру – «семь комнат, которые каждый умеет занимать»; годы исследовательской работы владельца этих благ, сотни операций и ежедневный интеллектуальный тренинг ему не видны.

      К профессору являются члены домкома, с головой ушедшие в круглосуточное произнесение правильных и революционных  речей, заместив ими практическую и будничную работу. И эти, по саркастическому определению профессора, «певцы» и выступают … с требованием «трудовой дисциплины» от человека, в отличие от них не оставляющего работы ни на один день – что бы ни происходило вокруг.

      Под знамена социальной демагогии, устаивающейся много быстрее и легче, нежели навыки созидательной деятельности, становится Шариков. Он начинает не с задачника и грамматики, а с переписки Энгельса с Каутским, мгновенно «выходя» на самую что ни на есть животрепещущую для него проблему «социальной справедливости», понимаемую как задача «дележа» на всех.

      Десятилетия назад потрясение вызвала ленинская  мысль, заостренная в формуле  о каждой кухарке, которая должна учиться управлять государством. Сначала было услышано, что это должна «каждая кухарка». И лишь со временем внимание переместилось на другую часть фразы: «должна учиться». Но чтобы начать учиться, нужно было осознание необходимости это делать. Шариков-Чугункин, «стоящий на самой низкой ступени развития», не способный и в минимальной мере оценить всю сложность обсуждаемого предмета («конгресс, немцы … голова пухнет …»),  вступает в полемику с людьми, потратившими на размышления о проблеме годы и годы, на равных, без тени сомнений.

      Профессор предвидит нехитрый ход шариковских рассуждений.

      «- Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?

      Шариков пожал плечами.

      - Да не согласен я.

      - С кем? С Энгельсом или с  Каутским?

      - С обоими, - ответил Шариков».⁶

      и далее Шариков формулирует вульгарную идею дележа на всех поровну, то есть излагает ту самую ложно понятую идею социальной справедливости, которая овладевает умами лишь на соблазнительной стадии дележа, а отнюдь не созидания, накопления того, что лишь много позже станет возможным делить. Профессор делает попытку, впрочем, тщетную, наглядно объяснить это Шарикову.

      Очевидно  резкая деградация интеллекта, совершающаяся  на наших глазах: бесспорно, бродячая дворняжка стоит на неизмеримо более  высоком уровне развития, нежели «вселившийся»  в ее тело Клим Чугункин.

      Вспомним, что именно устами Шарика дается нам  первая и чрезвычайно выразительная  характеристика профессора Преображенского  как «человека умственного труда», который спокоен и независим  оттого, что «вечно сыт». Бродяжничающий пес наблюдателен и социально грамотен (стоит лишь вспомнить его разграничения между «господином», «товарищем» и «гражданином»), добр и осведомлен в медицине (о девушке, пробегавшей мимо подворотни, куда он прячется от вьюги, он чуть покровительственно и сочувственно замечает: «верхушка правого легкого не в порядке»), не лишен остроумия («ошейник - все равно что портфель», - сострит он чуть позже). Шарик с уважением относится к графу Толстому, замирает, когда слышит арию из «Аиды», не любит жестоких людей. Он может поделиться с нами отношением к «свободе воли», вспомнить, причем во вполне уместном контексте, о «Садах Семирамиды» и т.д. Собственно, словарь, интонации и темы рассуждений Шарика – это лексика и размышления интеллигентного человека.