Роль искусства в жизни человека (по произведениям Пушкина, Гоголя, Куприна)

      Поэт  не показал, что будет с Сальери  после убийства, совершённого им. Утратит  ли он свой талант? Но его дарование  достигло полного развития уже к моменту появления в искусстве Моцарта, дальше он развиваться не может. Осознание того, что он - не гений, лишь может ускорить его падение. Однако дальнейшая судьба Сальери вне рамок пьесы. В трагедии тема утраты таланта или даже гения звучит только в связи с совершением злодейства, только оно, безусловно, губительно для художественного дара.

      1.2. "Портрет" Н.В. Гоголя.

      Противопоставляя Пушкина и Гоголя, Ю. Айхенвальд писал: "У врат нашего литературного царства стоят они оба, ... светлый и тёмный, благодарный и отчаявшийся. ... Пушкин, признательный к своему гению, в божественной наивности любуясь своим дарованием, ... неколебимо и радостно верит, что он "памятник воздвиг себе нерукотворный", ... а Гоголь ... страдал от своего таланта, от своего назначения, которое было ему указано свыше".

      Айхенвальд, отмечая "мучительное сознание ответственности", столь характерное для Гоголя, применил к писателю образ живописца, автора чудесного и страшного портрета из его повести. Художник-монах оказывается одним из воплощений Гоголя.

      Отождествление  Гоголя с его героем столь же знаменательно, как и отождествление Пушкина  с его Моцартом - отождествление, ставшее общим местом в русском общественном сознании. При всей относительности такого применения художественных образов к их создателям, бесспорным является использование писателями собственной личности как материала для своих созданий. Гоголь, боготворивший Пушкина, тем не менее, считал, что пришла другая эпоха: "... нельзя служить и самому искусству, как ни прекрасно это служение, - не уразумев его цели высшей и не определив себе, зачем дано нам искусство; нельзя повторять Пушкина. Нет, не Пушкин и никто другой должен стать теперь в образец нам: другие уже времена пришли. Теперь уже ничем не возьмёшь - ни своеобразьем ума своего, ни картинной личностью характера, ни гордостью движений своих - христианским, высшим воспитаньем должен воспитаться теперь поэт". В "Портрете" Гоголь попытался воплотить в живых образах это своё убеждение.

      Чаще  всего исследователи творчества Гоголя обращают пристальное внимание на первую часть повести. Бесспорный историко-социальный аспект её легко укладывается в господствующие концепции творческого метода писателя. Вторая часть истолковывается обычно в том же ключе. Г.А. Гуковский считал, что "... дьявольское наваждение, обуревавшее современное Гоголю человечество, - это власть денег, это капитализм... Во второй части - эта же тема дана в символических обобщениях; ей придано расширительное толкование". М.Б. Храпченко отмечал: "Утверждая действительность в качестве единственного объекта искусства, писатель в этом произведении защищал мысль об особой важности для художника религиозно-христианских воззрений, вне которых, по его мнению, невозможно совершенное познание мира в его целостности". И.П. Золотусский переводит разговор об этой повести в нравственно-философский план: "В страсти к искусству, говорит Гоголь, много искушающей прелести увлеченья - но только в соединении с любовью к добру, к светлому в человеке может просветить она и творящего, и тех, для кого он творит. Иначе и сами ангелы на его картинах будут смотреть дьявольскими глазами".

      Итак, интерпретации подвергаются, как правило, только два образа: Чартков и художник-монах. Но в повести есть и третий живописец - безымянный соученик Чарткова по академии. Если в пушкинской системе персонажей два музыканта-антагониста - гений и талант, гений и жрец, гений и ремесленник, - то Гоголю показалось необходимым сопоставить и противопоставить трёх героев. Рядом с погибающим под властью золота, продавшим душу дьяволу Чартковым помещён некий идеальный гений, живущий правильно и достигший совершенства, а во второй части рассказана история создателя портрета.

      Уже подход к конструированию системы  персонажей различен в двух произведениях. Пушкин использовал реальные характеры  исторических лиц, достаточно широко известных, Гоголь - традиционные для романтической повести тридцатых годов полностью вымышленные фигуры живописцев. Тема искусства и художника была одной из центральных в эпохе романтической литературы. В повести Полевого "Живописец" судьба художника рассматривается в двух аспектах - эстетическом и социальном. Герой видит изменение отношений художника и общества в ходе истории. В древности, по его мнению, они были едины в поклонении прекрасному, в эпоху средневековья их соединяла религия, современность разрушила духовную связь между ними: "Художник есть такой же работник, как слесарь, кузнец, плотник". В повести Полевого тоже есть противопоставление искусства и ремесленничества: искусство возвышает человека, но в глазах общества он измеряется только своим социальным положением. Гений не может изменить того обстоятельства, что он всего лишь сын бедного чиновника.

      Не  случайно Гоголь изображает гениального  живописца. Для него скульптура, живопись, музыка связаны с определёнными историко-символическими эпохами. Скульптура, "чувственная, прекрасная", "прежде всего посетила Землю", "сохранила одну идею, одну мысль: красоту, гордую красоту человека. ... Она родилась вместе с языческим, ясно образовавшимся миром, выразила его - и умерла вместе с ним". Живопись "была выражением всего того, что имеет таинственно-высокий мир христианский ... она продолжает жизнь за границы чувственного, она похищает явления из другого, безграничного мира, для названия которых нет слов ... вся она требует сочувствия, а не наслаждения ... вся тайная гармония и связь человека с природою - в ней одной. Она соединяет чувственное с духовным." Музыка - "принадлежность нового мира. Она осталась нам, когда оставили нас и скульптура, и живопись, и зодчество". "Чувственная, пленительная скульптура внушает наслаждение, живопись - тихий восторг и мечтание, музыка - страсть и смятение души". "Великий зиждитель мира ... дикому, ещё не развернувшемуся человеку... уже вдвинул мысль о зодчестве. ... Древнему, ясному, чувственному миру послал он прекрасную скульптуру ..., - и весь древний мир обратился в фимиам красоте. ... Векам неспокойным и тёмным ... дал он вдохновенную живопись, показавшую миру неземные явления, небесные наслаждения угодников. Но в наш юный и дряхлый век ниспослал он могущественную музыку - стремительно обращать нас к нему". Гоголь написал эти заметки в 1831 году, они, по-видимому, были отражением настроений эпохи, но и выражали взгляды самого Гоголя на искусство, оформившиеся спустя десятилетие, в начале 1840-х годов, когда была создана вторая и последняя редакция повести "Портрет".

      В первой части повести противопоставлены два художника, одновременно учившиеся в Академии, оба талантливые, но избравшие разные жизненные дороги. Один "от ранних лет носил в себе страсть к искусству, с пламенной душой труженика погрузился в него всей душою своей, оторвался от друзей, от родных, от милых привычек ... погрузился он в труд и в не развлекаемые ничем занятия" - как Сальери. Он учится, подражая великим мастерам, прежде всего Рафаэлю, как Сальери - Глюку.

      Другой, Чартков, получив внезапно деньги, "оделся с ног до головы, ... накупил духов, помад, нанял ... великолепнейшую квартиру на Невском проспекте, ... объелся без меры конфектов в кондитерской, ... выпил бутылку шампанского, которое тоже доселе было ему знакомо более по слуху. Прошёлся по тротуару гоголем...". Точнее было бы написать моцартом, ибо ведёт он себя, как гуляка праздный.

      Чартков быстро "сделался модным живописцем во всех отношениях. Стал ездить на обеды (ср.: "Послушай: отобедаем мы вместе ..."), сопровождать дам в галереи и даже на гулянья (ср.: "Представь себе ... меня ... с красоткой ...")... и утверждать гласно, что художник должен принадлежать к обществу". Чартков заявляет: "Этот человек, который копается по нескольку месяцев над картиною, по мне, труженик, а не художник. Я не поверю, чтобы в нём был талант. Гений творит смело, быстро ... Я, признаюсь, не признаю художеством того, что лепится строчка за строчкой; это уж ремесло, а не художество." (Ср.: "Намедни ночью // Бессонница моя меня томила, //И в голову пришли мне две, три мысли. // Сегодня их я набросал..."). У Гоголя гений ведёт себя, как Сальери, а погибший талант - как Моцарт.

      Жреческое начало, присущее Сальери, в описании соученика Чарткова по Академии приобретает черты мученического служения, подвижничества, а бескорыстная лёгкая весёлость Моцарта оборачивается продажей дьяволу души очарованного золотом, поддавшегося бесовским соблазнам Чарткова. Любопытно, что с образом Чарткова связаны тропы из сфер и живописи, и литературы ("лепится строчка за строчкой"), и музыки ("жизнь его уже коснулась тех лет, когда ... могущественный смычок слабее доходит до души и не обвивается пронзительными звуками около сердца"). Гоголь явно стремится к обобщению. Любопытно также, что невольный соперник Чарткова благоговеет перед "великими учителями" в искусстве, а он сам дерзко критикует гениальных художников прошлых веков.

      Соблазнённый  дьяволом Чартков "узнал ту ужасную муку, ... когда талант слабый силится выказаться в превышающем его размере и не может выказаться; ту страшную муку, которая делает человека способным на ужасные злодеяния. Им овладела ужасная зависть, зависть до бешенства". Он узнал ту муку, которой мучался пушкинский Сальери. Но Сальери убил создателя музыки, сохранив способность наслаждаться его произведениями. А Чартков уничтожает "всё лучшее, что только производило художество", стремясь уничтожить само искусство. Сальери совершил злодейство и этим погубил свой талант. Чартков погубил свой талант, свою душу и поэтому совершает злодейства.

      Чартков не смог сохранить и усовершенствовать  свой священный дар; инструментом его  совращения с истинного пути стала  картина большого мастера, хочется сказать: гениального художника. Но Гоголь, создавший великолепный образ живописного портрета, всячески убеждает читателя, что "это было уже не искусство. ... Здесь не было уже того высокого наслажденья, которое объем лет душу при взгляде на произведение художника, как ни ужасен взятый им предмет ...". Картине не хватает "непостижимой, скрытой во всём мысли", "нет в ней чего-то озаряющего". Она представляет собой слишком точную копию с натуры, способную ожить - оживает же ужасный старик. Благодаря искусству живописца оживает действительность - но, не преображённая божественной идеей добра, она воплощает и несёт зло.

      Феномен оживающего портрета содержит и более  сложную мысль, не декларированную  в повести. Оживает не реальность - оживает её мистический смысл, её идея: не ростовщик является Чарткову, а дьявол в одном из своих материальных воплощений. В картине нет нравственно-философской оценки зла с точки зрения добра, нет приговора дьяволу с позиции бога. (Ср. у Пушкина: "Поэзия выше нравственности - или по крайней мере совсем иное дело. Господи Иисусе! какое дело поэту до добродетели и порока? разве их одна поэтическая сторона.")

      Портрету  как воплощению и носителю зла  противостоит гениальная картина, написанная безымянным соучеником Чарткова. Описание портрета выполнено так, что, по словам Белинского, в нём есть "какая-то непобедимая прелесть, которая заставляет вас смотреть на него, хотя вам это и страшно". И поэтому трудно поверить, что "это не искусство". Оживает не только ростовщик - живым образом повести становится его портрет. А вот противопоставленная ему картина остаётся невидимой для читателя, не воспринимается как нечто живое, не обладает ни выпуклостью, ни динамикой живого художественного образа. Гоголь отказался от попыток создать образ того, что видят зрители и Чартков, а также образ картины, как это было с портретом ростовщика. Описание художественного произведения в данном случае преследует иные цели. Писатель, во-первых, характеризует мастерство живописца: "Всё тут, казалось, соединилось вместе: изученье Рафаэля, отражённое в высоком благородстве положений, изучение Корреджия, дышавшее в окончательном совершенстве кисти. Но властительней всего видна была сила созданья, уже заключённая в душе самого художника". Мастерство соединено с даром, ниспосланным душе художника. "Видно было, как всё извлечённое из внешнего мира художник заключил сперва себе в душу и уже оттуда, из душевного родника, устремил его одной согласной, торжественной песнью. И стало ясно даже непосвящённым, какая неизмеримая пропасть существует между созданьем и простой копией с природы".

      Во-вторых, сама картина становится чудом света, вызывая благоговение у всех, видевших её: "... картина между тем ежеминутно казалась выше и выше; светлей и чудесней отделялась от всего и вся превратилась, наконец, в один миг, плод налетевшей с небес на художника мысли, миг, к которому вся жизнь человеческая есть одно приготовление. Невольные слёзы готовы были покатиться по лицам посетителей, окруживших картину. Казалось, все вкусы, все дерзкие, неправильные уклонения вкуса слились в какой-то безмолвный гимн божественному произведению".

      Если  портрет - не искусство, несмотря на мастерство его автора, ибо воплощает и  несёт в себе зло, то картина самоотверженного художника - смысл и воплощение божественного искусства. Она сама становится объектом поклонения. Характерно сравнение картины с невестой: "Чистое, непорочное, прекрасное, как невеста, стояло перед ним произведение художника". На первом месте чистота и непорочность, красота лишь следует за ними. Образ непорочной невесты - один из излюбленных символов церкви. С первого момента о картине говорится как об иконе: "... скромно, божественно, невинно ... возносилось оно надо всем"; "казалось, небесные фигуры, изумлённые столькими устремлёнными на них взорами, стыдливо опустили прекрасные ресницы"; она - божественное произведение. Но это не икона - она выставлена в зале Академии. Отказавшись от создания конкретно-чувственного образа, Гоголь создаёт предельно обобщённый символический образ произведения искусства, предельно же приближенный к божественному первообразцу.

      Пушкинский  гений - творец искусства, равновеликий богу. У Гоголя божественным является произведение искусства, созданное  по законам мастерства, вдохновлённое  божественной, небесной мыслью. Гений лишь приобретает ценой подвижнического служения, ценой всей жизни "небесную кисть" и небесный дар создания, способность воплотить "налетевшую с небес мысль". Главное место в концепции искусства Гоголя занимает художественное произведение, тогда как у Пушкина это место принадлежит гению. Недаром Сальери убивает Моцарта, а Чартков уничтожает картины.

      Восхищённый безделицей Моцарта, написанной так  легко и как бы случайно, Сальери  уподобляет его богу и замышляет убийство. Восхищённый картиной своего бывшего соученика Чартков получает мощный творческий импульс: "... ему хотелось изобразить отпадшего ангела. Эта идея была более всего согласна с состоянием его души". Но падший ангел - это демон. Обратный путь оказывается невозможным - демон не может вернуться к божественному престолу. Чартков окончательно и безвозвратно погубил свою душу, свой талант, так как оказался во власти дьявола и не смог из-под этой власти уйти.