Проблема абсурда и отчуждения в романе Ж.-П.Сартра «Тошнота»

Проблема абсурда и отчуждения в романе Ж.-П.Сартра «Тошнота»

Введение

Роман Жана-Поля Сартра «Тошнота» (фр. La Nausée), написанный им в 1938 году, как самим автором, так и многими исследователями, относится к первому, «мелкобуржуазному» периоду творчества именитого французского писателя, «когда им не были еще открыты истины политической борьбы»1, и когда он всецело отдавался философии и литературе.

«П. Низан писал в «Се Суар» 16 мая 1938 г. по поводу романа Сартра «Тошнота», герой которого открывает свободу своего существования: «Г-н Сартр мог бы быть французским Кафкой… если бы его мысль… не была абсолютно чуждой моральных проблем» (цит. по: Contat M., Rybalka M. Les écrits de Sartre, p. 63) »2. Действительно, у Сартра с Кафкой можно найти нечто общее. Французский писатель-экзистенциалист был весьма близок литературе абсурда и вообще много внимания уделял вопросам абсурдизма. В частности, абсурдность существования – наряду с отчуждением – стала одной из главных проблем в романе «Тошнота».

Проблема эта в принципе остро стояла в литературе первой половины XX века, причиной чему были не только личные пристрастия писателей, но ситуация в мире в целом. «Абсурд идет столько же от человека, сколько от мира»3, – писали одни. «Абсурд вызрел на расчищенном войной пустыре»4, – добавляли другие. И теперь, в этом «стопроцентно отчужденном мире возможно, вероятно, лишь абсурдистское искусство или рутинная, «постапокалиптическая» игра с прежними моделями»5. Сам термин «отчуждение» (как и синонимичные или близкие ему по смыслу дефиниции «отстранение», «alienation», «entrangement» и др.) также возник в литературе и философии в начале XX века и быстро начал «набирать популярность».

В романе Сартра обе эти темы – абсурдности существования и человеческой отчужденности – и вовсе, по мнению некоторых исследователей, являются смыслообразующим ядром произведения.  «Сочинения вроде «Тошноты» просто рассыплются, обратятся  в  ничто, если вынуть из них философское содержание, связанное со всей тканью романа вполне однозначно»6, – пишет Михаил Антонович Киссель в своей работе «Философская эволюция Ж.-П. Сартра». Хотя лично я не во всем могу с ним согласиться. Нельзя сказать, что без «философского содержания» роман совсем уж лишился бы всякого смысла, – в конечном счете, важны все его составляющие, ведь и «экзистенциальная идея абсурдности бытия остается «пустой», пока не наполнится конкретным содержанием художественного видения мира»7.

Как бы там ни было, стоит признать, что «сартровская «Тошнота» столь  же необходима  для понимания  его философских воззрений, как и отвлеченно-философский трактат «Бытие и Ничто»8. Но, помимо неоспоримо большого значения для философии Сартра, необходима она и для понимания общих тенденций литературы и всего его творчества в целом. Во многом именно поэтому роман «Тошнота» и основные проблемы, рассмотренные в нем, стали темой этой работы.

Проблема абсурда и отчуждения в романе Ж.-П.Сартра «Тошнота»

Абсурд понимается Ж.-П.Сартром, прежде всего, как осознание бессмысленности и иррациональности существования. Именно в таком ключе подходит Сартр к рассмотрению проблемы абсурдности в своих художественных произведениях, в которых он анализирует смысл экзистенции человека, его тревожное состояние и чувство одиночества. «Целый ряд его героев живут будто взаперти, мучаясь своим одиночеством и в то же время оберегая его, желая его. Именно от внешнего мира защищаются они в своем затворничестве, в этом болезненном компромиссе, и не могут найти освобождения ни в бегстве, ни в любви, ни в бунте, ни в творчестве. Мучается от осознания абсурдности своего существования, от глубокой неприкаянности и разлада с миром и герой романа «Тошнота» (Антуан Рокантен). Прошлое Рокантена полно событий. В нем и путешествия, и интересная работа, и любовь к женщине. Но... это все в прошлом, о котором он почти не вспоминает, боится вспоминать, так как всплывают лишь обрывочные картинки, и он не знает уже точно, что эти картинки означают – воспоминания или вымысел»9.

К Рокантену, находящемуся в таком состоянии приходит Тошнота. И с ее появлением «просто человек» превращается в экзистенциалистского героя: «Для этого не нужны идеи и чрезвычайные происшествия – нужно, например, не отрываясь смотреть на пивную кружку, что и делает Рокантен. Он внезапно обнаруживает, что мир «есть», что он «вне»10. Сама по себе Тошнота Рокантена – понятие абсурдистское, она возникает от пока еще не до конца осознанного факта, что «вещи «есть» и что они не есть «я». И одновременно оттого, что «я» не есть вещь, оно «ничто». «Существование предшествует сущности, сознание «нигилирует» вещи, их преодолевает, без чего оно и не может быть собой. Рокантен улавливает и «бытие» и «ничто», улавливает отсутствие смысла, т.е. абсурдность существование. Отсутствие смысла влечет за собой неоправданность, все начинает Рокантену казаться «излишним»; обычные вещи преобразуются, становятся неузнаваемыми, пугающими»11.

С осознанием Рокантеном «бытия» в роман из философии самого Сартра вторгается тема абсурдности этого бытия. «Бессмыслица  факта, «радикальная  случайность»  человеческого  существования, чуть ли не  каждое мгновение  подверженного неожиданностям, которые невозможно предвидеть и тем самым избежать, –  необходимое,  по мнению  Сартра,  следствие из простого признания  того обстоятельства,  что бытие и сознание  не одно и то  же»12. Бытие и сознание четко разделены, и бытие – по сути своей – случайно. Для атеиста Сартра Бога нет, а значит, бытие не просто имеет случайную природу, оно необъяснимо, логически неоправданно, беспричинно, приходит из ниоткуда и уходит туда же. «Я хочу сказать, что – по определению – существование не является необходимостью. Существовать – это значит БЫТЬ ЗДЕСЬ, только и всего; существования вдруг оказываются перед тобой, на них можно НАТКНУТЬСЯ, но в них нет ЗАКОНОМЕРНОСТИ»13, – пишет Антуан Рокантен в дневнике словами, собственно, Сартра и даже визуально отмечает ключевые моменты своего открытия. Существование, бытие лишено закономерности, оно просто есть. И тогда необходимость существования обессмысливает всю человеческую жизнь, тогда под пером Рокантена – а если быть точнее, то, опять же, под пером Сартра – «рождается слово Абсурдность – совсем недавно в парке я его не нашел, но я его и не искал, оно мне было ни к чему: я думал без слов о вещах, вместе с вещами. Абсурдность – это была не мысль, родившаяся в моей голове, не звук голоса, а вот эта длинная мертвая змея у моих ног, деревянная змея. Змея или звериный коготь, корень или коготь грифа – не все ли равно. И, не пытаясь ничего отчетливо сформулировать, я понял тогда, что нашел ключ к Существованию, ключ к моей Тошноте, к моей собственной жизни. В самом деле, все, что я смог уяснить потом, сводится к этой основополагающей абсурдности. Абсурдность – еще одно слово, а со словами я борюсь: там же я прикоснулся к самой вещи. Но теперь я хочу запечатлеть абсолютный характер этой абсурдности»14.

И абсурдность эта действительно абсолютна, всеобъемлюща. Если лишена смысла человеческая жизнь, то и все, что бы ни делал или хотя бы ни пытался делать человек, тоже совершенно бессмысленно. Более того, «в мире абсурда, этом царстве «Ничто», где согласно определению, «ничего не происходит» (ничего и не может произойти), т.е. ничего такого, что хотя бы в малейшей степени повлияло на сущность земного удела, неизбежно завершающегося смертью, которая обессмысливает в этой единственно истинной и значимой в системе абсурда перспективе всякое действие и деятельность, действие <…> оказывается невозможным»15.

Во многом, именно поэтому Рокантен оставляет идею написать книгу, посвященную маркизу де Рольбону. И именно поэтому, даже задумываясь о том, чтобы пожить полной, интересной, «настоящей» жизнью, он не предпринимает никаких действий, не пускается в какое-нибудь путешествие, которые раньше были для него не редкостью. Ведь – по мысли Рокантена – «приключения  возникают  тогда, когда о  них рассказывают, а не когда соответствующие  события действительно совершаются: приключения есть в книгах  и разговорах, но они никогда  не происходят на  самом  деле. Вот это любопытное  рассуждение  Сартра:  «Чтобы  самое  тривиальное  событие  стало приключением,  все, что  вы  должны  сделать, – это начать  рассказывать о нем...  Но  вы  должны выбирать: жить  или рассказывать...  Когда вы живете, ничего  не происходит. Сцена  меняется, люди входят и уходят, вот и все»16.

Так называемая «абсолютная» абсурдность осознается Антуаном Рокантеном, в конце концов, в полной мере, и исследователь философии Сартра Михаил Антонович Киссель этот момент «откровения» героя называет его пробуждением от догматического сна. Рокантен, по мнению Кисселя, буквально повторяет «в своеиндивидуальной биографии всемирно-исторический момент рождения скептицизма в европейской философии  нового времени, момент Монтеня и Юма. Но только его скептицизм не интеллектуального порядка, а экзистенциального: он переживает всем   своим существом, всей кожей и нервами чудовищную абсурдность существования. <…>

Раз открыв этот «безумный, безумный мир», Рокантен уже не может нигде и ни в чем найти точку опоры: все поплыло перед его эмоционально преображенным взором,  все  потеряло привычные очертания и обнаружило новое измерение, не поддающееся освоению и усмирению обычными  человеческими  средствами. Он обращается к самому себе и не находит, как мы можем сами догадаться, «себя»: нет ничего похожего на «дух», или, как говорил Гегель,  «самость»:  только текучие мимолетные  впечатления,  а «мысли»  как таковой и вовсе не найти,  а есть только телесные ощущения да слова, которые тоже  мгновенно  возникают  и  так же  быстро  исчезают»17.

Проблема абсурда у Сартра неразрывно связана с проблемой отчуждения. С точки зрения французского писателя и философа, жизнь человека абсурдна не только потому, что по природе своей бессмысленна и случайна, но и в виду того, что люди живут в чуждом им мире. Человек – и это ясно видно на примере Антуана Рокантена – постоянно чувствует свое одиночество, свою разобщенность с другими людьми. Так, Рокантен разделен со своей бывшей возлюбленной Анни не только расстоянием, но и чем-то большим. Герой, регулярно воскрешающий в своем дневнике воспоминания о ней, от возможности предстоящей им реальной встречи поначалу в восторг не приходит. Да и встретившись спустя четыре года разлуки, бывшие любовники не могут практически ничего друг другу сказать, им попросту трудно общаться, они от этого мира и от других людей оторваны, «отчуждены».

Рокантен вообще практически ни с кем не контактирует и, что самое парадоксальное, страдая от этого одиночества, он намеренно его не нарушает. Он чувствует потребность в том, чтобы кому-либо высказаться, но упорно отвергает Самоучку, и все-таки происходящий между ними откровенный разговор завершается не лучшим образом. Причина подобного поведения Рокантена не в складе его характера или какой-то неприязни к обществу –  хотя нельзя и отрицать, что общество это он это видит не в лучшем свете и вполне сознательно себя от него отгораживает, – нет, дело здесь в другом. По мысли Сартра-экзистенциалиста, лишенный смысла существования, человек просто не может испытывать удовлетворение от соприкосновения с внешним миром, не может испытывать радости общения с другими людьми. Более того, он потерян не только для мира, но и для самого себя. Так, в конечном счете, человек приходит в состояние разлада с самим собой.

И истоки этой проблемы лежат в осознании абсурдности, «которое создает условия для противопоставления сознания миру вещей, так как сознание – это «ничто», постоянный свободный выбор. Сознание – это и есть свобода, тот тяжкий крест, который взваливает на себя герой абсурдного мира»18. Такая – в экзистенциалистском понимании этого слова – свобода неминуемо ведет к одиночеству, сознание – к отчуждению.

Так называемым «субъективным ощущением распада общечеловеческих связей» в данных условиях становится тревога, источником которой является перманентная рефлексия и которая в случае Антуана Рокантена приобретает форму Тошноты.  Именно она – Тошнота, тревога – «открывает человеку отчужденность его от общечеловеческой сущности»19. В этом состоянии Рокантен «рвет все связи, расстается с любимой женщиной, оставляет занятия историей, покидает мир обывателей, которые не живут, а «ломают комедию»20.

Через Тошноту Антуану Рокантену открывается не просто абсурдность существования, но пустота – эта «абсолютная пугающая свобода, которой хочет избежать герой и к которой прикован как к единственной его примете»21. Свобода, которая, выражаясь словами самого Рокантена, «слегка напоминает смерть»22.

Эрих Фромм в своей работе «Человек одинок» пишет, что он сам под отчуждением понимает «такой тип жизненного опыта, когда человек становится чужим самому себе. Он как бы «отстраняется», отделяется от себя. Он перестает быть центром собственного мира, хозяином своих поступков; наоборот – эти поступки и их последствия подчиняют его себе, им он повинуется и порой даже превращает их в некий культ»23. Именно такое отчуждение, как мне кажется, имеет место быть в романе «Тошнота». Рокантен, чуждый не только окружающему миру, но и  самому себе, объясняет это тем, что его, в общем-то, и не существует.

«Страх и омерзение перед абсурдным миром, страх перед миром, наполненным смыслом, – вот два полюса, между которыми глубокая пропасть», – отмечает Т. В. Власова в статье «Одиночество как залог возрождения». – «Эта пропасть – глубочайшее Одиночество Рокантена, в которое он погружен, и которое иногда выталкивает его наверх для очередной попытки найти себя, получить подтверждение себе. Но увы... подтверждения он не находит и будто утрачивает себя. Он пишет в дневнике: «Антуан Рокантен не существует Ни-для-кого. Забавно. А что такое вообще Антуан Рокантен? Нечто абстрактное. Тусклое воспоминание обо мне мерцает в моем сознании... И вдруг «Я» начинает тускнеть, все больше и больше – кончено: оно угасло совсем»24.

Помимо того, что человек отделяется от других людей и от самого себя, при отчуждении реакция на существующее положение вещей способна, по мнению В. Никифорова, принимать и другие формы: «ностальгии, критики, антиутопии, декларирования абсурдности бытия»25. Последнее очень ярко иллюстрируется в романе на примере Рокантена. Кстати, Никифоров обозначает и один из самых показательных в плане отчужденности эпизод произведения:

«Сартр в романе «Тошнота» описывает воскресный день: на мгновение рассказчику кажется, что он мог бы полюбить людей, но… это же их воскресенье, а не его. Воскресенье как зияние, разрыв, когда отчуждение особенно явственно. Семейка в поезде превращается в брюхо мертвого осла, плывущего вниз по реке. Существование – не форма, а «тесто» вещей, монструозная, мягкая маска, неприличная в своей наготе. Остается тошнота. А если превращение? У ребенка открывается третий глаз; кто-то у зеркала открыл рот и увидел вместо языка многоножку; кто-то лег спать в квартире, а проснулся в фаллическом лесу. Вдруг бы все прозрели? Тогда бы он спросил людей: что сделали вы со своей наукой? Со своим гуманизмом? Где ваше человеческое достоинство? Впрочем, и тогда это все будет та же экзистенция. Спасение в одном – в искусстве»26.