Вот по-кимовски слегка дурашливые
строчки, но какая высокая, чистая и печальная
нота в них звучит! «Песня спета, кончен
путь, что же дальше делать? Дальше должен
кто-нибудь по дороге ехать… И не просит
вас никто, и семья не рада, а что делать?
Всё равно дальше ехать надо…»
Поэтика стихов. Стихам Кима присуща свободная,
разговорная интонация, ломающая традиционные
представления о поэзии. Он восстал против
скучного рифмоплётства легко и весело.
Непарламентская лексика в стихах Ю.Кима
– это вызов ханжам, причёсанным, надушенным
салонным стихам. И уж конечно, Юлий Черсанович
не отказывает себе в удовольствии если
не выразиться дословно, то хотя бы скаламбурить:
«А вот практику мы знаем по героям Краснодона
да по «Матери» по горьковской ещё». Игру
слов он вообще любит очень.
Часто речь в стихах Кима идёт
от лица простого работяги, бывшего заключённого
(«Блатная отсидентская» и пр.) Но есть
и стихи, совершенно размягчённые, неприкрыто
лиричные, в которых острый кимовский
почерк даже не угадывается («Первый снег
в Анапке»).
Читаешь Кима: «Из года в год
всё дальше счёт моих друзей ненавещённых…»
Какое благозвучие! Какая классическая
стройность! Но расслабляться нельзя:
усыпив читателя сладкими звуками, озорник
Юлий Черсанович неожиданно ударит в литавры
прямо над ухом разомлевшего простака.
«Всё, что отпущено судьбою на дерзновенные
грехи, на дикий выпад своеволья, - я сублимирую
в стихи». А дальше – подчёркнуто отдельной
строкой: «И напиваюсь алкоголя».
Как уже отмечалось, песни Кима
остро сатиричны. Мишени для своих критических
выпадов он выбирал разнообразные. Например,
«весь цвет литературы СССР», который
вольготно загорает на пляже писательского
Дома творчества в Коктебеле. А те, кто
не сподобился стать членом Союза писателей,
теснятся по соседству друг у друга на
головах и слагают мстительные песни.
Впоследствии Ю.Ким покаялся: «В Коктебеле» (1963)
– «злобная песня, в которой совершенно
несправедливо упоминается очень хороший
писатель». Вот уж действительно, веселье
было безоглядным, доставалось от проказника-поэта
правым и неправым. Через четверть века
Ю.Ким опять запустит камешек в огород
Союза писателей, но уже по делу, и камешек
будет поувесистей. «Письмо в Союз писателей
РСФСР» (1989) – реакция на антисемитские
высказывания националистски настроенных
писательских авторитетов Куняева, Личутина,
Распутина иже с ними. Как человек справедливый
и порядочный, Ю.Ким, конечно, не мог смолчать.
И отбрил «ревнителей России», как всегда,
остроумно и беспощадно. Если бы все были
такие, как Ким, не было бы у нас этого позорящего
великую страну явления – национализма…
Отдал дань Ю.Ким и антимещанским
настроениям: «Потихонечку, легонечку,
немножку в тихий вечер, в мутный час, патефончики,
диванчики, дорожки завоёвывают нас» (1964)
Философское. Но не только пересмешничал
и клеймил Ю.Ким. В стихах он, как и положено
настоящему поэту, размышлял о вечном.
В стихах «Отчего так и тянет, и тянет»,
«Итак, всё понято», «Не ищите в поэзии
мысль!» (это рассуждение близко позиции
Ю.Ряшенцева: поэзия – выплеск эмоций,
передача состояния), «О как мы смело покоряем…»
– раскрывается совсем новый, непривычный
Ким – раздумчивый, неторопливый, лиричный,
усталый и грустный философ. «В своих распутьях
душой лукавой не криви: Бог явлен – здесь.
В тебе да в людях. В малейших проблесках
любви»
Что касается кимовской иронии,
то это не разрушающий всё цинизм, а гоголевский
видимый миру смех сквозь невидимые миру
слёзы. Это та ирония, о которой Гейне сказал:
«Я не знаю, где кончается ирония и начинается
небо». Злая и болевая ирония Кима наверняка
небу ближе, чем приторные и лживые дифирамбы
верноподданных рифмоплётов.
ФОЛЬКЛОРНЫЕ И ЛИТЕРАТУРНЫЕ
ТРАДИЦИИ
В ТВОРЧЕСТВЕ Ю.КИМА.
В стихах наиболее отчётливо
проявились особенности стиля Ю.Кима:
праздничность, не утраченное с годами
мальчишеское озорство, насмешливость,
оптимизм. Он никогда не испытывал подобострастия
ни перед какими авторитетами. В его стихах
то и дело встречается шутливое подражание
и образцам фольклора, и классикам русской
и зарубежной литературы.
Вот стилизация под русские
народные песни с заходом в частушки: «Коса
острая засвищет – лягут синие цветы.
Доставай, купец, полтыщи за тяжёлые труды.
Притупилася литовка, примахалася рука,
подноси, Дуняша, мужу кипячёна молока!..
Ой, кровь горяча – дай-ка лучше первача!»
Или напевный речитатив: «Что же сбудется,
что же станется, с той ли песней, с той
ли девушкой? Может, влюбится да раскается…»
Вот одесско-нэпманские вариации: «Мы
ходим-бродим, ноги движем еле, походка
наша, братцы, такова, - ты понял? – как
будто сто пудов у нас на теле, зато – тук-тук-тук
– голова» («Хулиганская»). А вот напоминание
о флибустьерской вольнице: «По бушующим
морям мы гуляем здесь и там, и никто нас
не зовёт в гости (йо-хо-хо-хо!)» («Пиратская»)
Или шуточная песенка в подражание латиноамериканским
напевам: «Три храбрых кабальеро поехали
в Мадрид, и каждый был тореро, и каждый
знаменит… И каждый песню напевал: - Тра-ля-ля-ля-ля-ля!
И каждый мула погонял: - Но-но, но-но!» Заканчивалась
эта песенка скандированием целого набора
испанских слов, которое пародировало
тогдашнюю всеобщую увлечённость кубинской
революцией (песенка написана в 1956 году):
«Эй, каррамба, Санта Мария, Санта Лючия,
Лиссабонос, Мадридос, Дон Мигуэль де Сервантес,
но пасаран, венсеремос, патриа о муэрте!»
А уж родная цыганочка возникает в стихах
и песнях Кима регулярно («я и раз, и ещё
раз…» - «Моя матушка Россия»)
Песню «Шванке» Ю.Ким услышал,
работая в пионерском лагере. Её пели по-немецки
студенты Института иностранных языков.
Перевода Ким у них не спросил, но мелодию
запомнил и сделал свою стихотворную версию.
Большой любовью Кима пользуются романсы
(«Студенческий романс», «Цыганский романс»),
которые он стилизует с особым тщанием:
«Пусть поплачет скупыми слезами, вспоминая
про те вечера, когда были и мы рысаками,
когда не были мы кучера» («Кучер Афонька»).
Не обошёл он вниманием произведения других
бардов, например знаменитый «Глобус»
М.Львовского: «Говорят, что мир без песен
пресен» («Хорошее настроение»). «Прошёлся»
Юлий Черсанович и по Визбору в «Братской
ГЭС».
В творчестве Ю.Кима много литературных
реминисценций. Чаще всего это откровенное
пародирование классиков. М.Лермонтова: «На ночных кустах
ветки трогая, выхожу один да на дорогу
я. Темнота кругом несусветная, замолчала
ночь беспредметная». С.Есенина: «Не
жалею, как Есенин, и не плачу, не зову на
целину. Ничего, пускай не стою и не значу,
кроме склонности к вину». В.Маяковского:
«Ведь вот же улица – твоя, дома – твои,
твой океан, и прибой, и бережок, что хочешь
– то выдумывай, что взбредёт – твори,
а твоя милиция тебя сбережёт». Ритмический
рисунок и первые строки одной из частей
поэмы «На берегу» напоминают «Воздушный
корабль» М.Лермонтова (вольный перевод
баллады И.-Х.Цедлица): «По синим волнам
океана, за временем следя по часам, на
мой огонёк одинокий стремится Джон Кеннеди
сам…»
Пережив в юности, как многие
его однокашники, увлечение поэзией 20-30-х
годов, Ю.Ким включает в орбиту своей лихой
литературной игры М.Светлова с его «Песней
о Каховке», используя не только прямую
цитату, но и размер, которым написана
«Каховка», - амфибрахий: «Учися, дружок,
не за страх, а за совесть! Лети, наша песня,
лети! Мы мирные дети, но наш бронепоезд
стоит на запасном пути!» («Отцы и дети»).
Кажется, что там виден и Э.Багрицкий с
«Думой про Опанаса», но Юлий Черсанович
эту мысль опровергает: «Это чисто поэтический
штамп. Был такой романс: «Ты лети, моя
песня, лети»…»
При всём уважении к классике
Ю.Ким никогда не относился к ней с рабской
почтительностью. Именно эта независимость
и внутренняя свобода позволила ему создавать
талантливые стихи и песни со своим особым,
живым и ярким художественным миром. В
этом мире особое место занимает А.С.Пушкин.
Влияние его на творчество Ю.Кима было
значительным, а главным проводником этого
влияния Ю.Ким считает Давида Самойлова,
к которому часто приезжал в Пярну. По
словам Ю.Кима, там действовало «странное
поле классических стихотворных размеров»
и возникала «необходимость сочинять
в классических размерах стихи». Ю.Ким вспоминал:
«Уже подъезжая к Пярну я чувствовал, что
песни сочинять не буду. Сразу начинал
четырёхстопный ямб меня долбить». Д.Самойлов –
один из героев самой «пушкинской вещи»
Ю.Кима - поэмы «Дожди в Пярну».
Ссылок на А.Пушкина в поэзии
Ю.Кима множество. В «Стихах, которые я
прочту» обыгрываются строки из «Анчара»
и «Пророка»: «Я поднимаю
кубок пенный за тех, чей жребий непременный
мужать для жизни совершенной не в сфере
радости слепой, не в светском обществе
талантов, но средь анчаров и тарантулов,
на почве, зноем раскалённой, в пустыне
чахлой и скупой». В «Песне современных
пиратов» цитируется «Узник»: «Мы вольные
птицы – пора, брат, пора! Пираты, ни пуха
ни пера!». В «Тосте» - «К Чаадаеву»: «По всем статьям
календаря, товарищ, верь, взойдёт заря».
Монолог главного героя, которым начиналась
пьеса Ю.Кима «Ной и его сыновья», с первой
же строчки отсылал к «Борису Годунову»:
«Достиг я, прямо скажем, высшей власти».
В поэме «Тепло» звучали знаменитые пушкинские
строки: «Друзья мои! Прекрасен наш союз!
Прекрасен наш союз, мои друзья! Особенно
– когда душе неймётся. Пока плывёшь по
морю бытия, на дно не хочешь, - да ведь
как придётся…» Эта поэма, посвящённая
камчатским друзьям-учителям, по словам
автора, «пушкинским духом дружества проникнута
особенно, включая прямую цитату, самую
лицейскую». Юлий Черсанович не смущается
полемизировать с Пушкиным. Берёт его
строчку из «Стансов» и оппонирует: «В
надежде славы и добра гляжу вперёд…»
Слепой вы, что ли? Добра и славы нету в
роли. Вас заморочила игра».
Иногда Ю.Ким обозначает цитату
по всем школьным правилам – кавычками:
«Вокруг меня воздушный шар тепла. И, как
закат, «печаль моя светла…»» («На берегу»).
Самое, пожалуй, главное стихотворение
Ю.Кима, отразившее лицейское представление
о дружбе, - «Девятнадцатое октября» (другое
название «К лицейской годовщине»). Эпиграфом
к нему поставлены строки Пушкина: «Тогда, душой
беспечные невежды, мы жили все и легче,
и смелей». Песня была написана
совместно с композитором Владимиром
Дашкевичем по заказу Юрия Карякина, который
вёл цикл телевизионных передач о Достоевском,
Пушкине и декабристах, для передачи о
лицейских годах Пушкина. «19 октября»,
запечатлевшее горечь первых потерь и
в институтской, и в диссидентской среде,
передавало «ощущение невозможности спасти
гибнущего друга» (Ю.Ким). Этим другом был
поэт-диссидент Илья Габай, которому Ю.Ким
прочёл эти стихи за две недели до его
трагического ухода. «А в памяти друзей
отложилось, что я эти стихи написал уже
после, и строки «И спасти захочешь
друга, да не выдумаешь - как» прямо
касались его гибели. Но гибель произошла
позже. И всё равно эти строки были навеяны
и его судьбой, потому что уже тогда ему
было очень тяжело, и ощущение, что его
надо спасать, не покидало никого из нас.
Мы понимали, что ему грозит чуть ли не
насильственное заключение в психушку,
и строки «И спасти захочешь друга, да
не выдумаешь – как» передавали нашу полную
беспомощность…» «19 октября» явилось
поэтическим выражением того понимания
дружбы, которое присуще друзьям Ю.Кима
– выпускникам МГПИ. Продолжая пушкинскую
тему, Ю.Ким написал пьесу-сказку «Русалка
на ветвях» по мотивам пушкинского вступления
к «Руслану и Людмиле». В ней множество
пушкинских цитат и мотивов.
В отечественной поэзии, как
известно, существуют две основные линии:
светлая и оптимистичная, идущая от Пушкина,
и мрачная, безысходная – лермонтовская.
Ю.Ким относит своё творчество к пушкинскому
ряду. «Это, вероятно, совпадает с моей
натурой. Из этого ряда Юра Визбор, Митя
Сухарев. Думаю, из этого ряда и Булат Окуджава,
хотя элегичность ему присуща более чем
кому-либо. О Давиде Самойлове, Юрии Левитанском
нечего и говорить». Таким образом, удалая
и жизнерадостная Муза Ю.Кима, безусловно,
генетически связана с поэзией и «золотого»,
и «серебряного» веков русской литературы.
О МЕСТЕ ЮЛИЯ КИМА
НА РОССИЙСКОМ ЛИТЕРАТУРНОМ
ОЛИМПЕ.
Однажды Юлий Ким самокритично
признался, что в песне «Кадриль для Матиаса
Руста» он написал: «Здравствуй, киндер
дорогой!». И только много позже узнал,
что «киндер» – это множественное число
в немецком языке, а значит, фраза звучит:
«Здравствуй, дети дорогой!» Из песни слов
не выкинешь, и Юлий Черсанович оставил
всё, как есть, но долго и остроумно вышучивал
собственную оплошность, а завершил отповедь
самому себе словами: «Да я и сам понимаю
своё место на славной горе российской
словесности».
Но как бы ни был строг сам к
себе Юлий Ким, он занял достойное место
на отечественном литературном Олимпе,
и оспаривать это сегодня не станет никто.
Потому что вся страна любит и знает наизусть
песни, написанные Юлием Кимом. «Рыбу-кит»
и «Губы окаянные», «Журавля» и «Ходят
кони», «Нет, я не плачу и не рыдаю» и «Давайте
негромко, давайте вполголоса», «Синема,
синема» и «А-а, в Африке реки вот такой
ширины»…
Эта песенная популярность
может показаться легковесной строгому
литературному критику, если бы Юлий Ким
не был серьёзным лирическим поэтом, эссеистом,
драматургом.
Сохраняя свой неповторимый
празднично-карнавальный стиль и лёгкое
дыхание строки, он говорит с читателем
о вечных вопросах бытия, которые всегда
были в центре большой российской литературы,
от Пушкина и Достоевского до Зощенко,
Булгакова и Бродского. Юлий Ким при всей
своей особости, безусловно, в русле классических
традиций. Потому что в каждой его строчке
под внешней весёлостью и бесшабашностью
– щемящая пронзительность интонации,
боль за человека и за родную страну, непримиримость
к подлости, лжи, бессердечию. Словом, всё,
что должно быть в хороших стихах и в хорошей
прозе, на которой можно и нужно воспитывать
подрастающее поколение. Вот почему Юлий
Ким всё прочнее обосновывается в школьной
программе, а студенты изучают его творчество
в курсе русской литературы ХХ века.
Список используемой литературы.
- Юлий Ким// Антология сатиры
и юмора России XX века. Т. 38. М., 2005.
- Михалев И. Жизнь и творчество
Юлия Кима, показанные в четырех действиях
// Турист. 1986. №3. С.19;
- Головинский Г. «Рыба-кит» и
другие песни Юлия Кима // Музыкальная
жизнь. 1987. №5;
- Ю. Ким «Однажды Михайлов…» М., «Время», 2004
- материалы с сайта http://www.biograph.ru/