Алексей Васильевич Кольцов

Поэт  рисует не только бедность крестьянина, но и рассказывает о том, чего желают все земледельцы: обильного урожая ( «Урожай»), материального достатка, довольства, веселого отдыха среди  друзей-гостей ( «Крестьянская пирушка», 1830). 

Чувствами горького одиночества, тоски по воле лирический герой Кольцова перекликается со всей свободолюбивой поэзией 30-х годов и прежде всего с творчеством Лермонтова. Но стремления кольцовского героя к свободе не обладают определенностью и ясностью социальной цели. Это стихийный, неосознанный протест. Поэтому-то свободная жизнь представляется ему и в форме разбоя. Его мечты иногда не идут дальше того, чтобы «в… лесах Вольной волей жить» ( «Удалец»), добывая «платья дорогие, ожерелья с жемчугом» ( «Бегство», 1838), «жизнью тешиться» ( «Измена суженой», 1838), «пожить на распашке» ( «Как здоров да молод», 1841), «по-пански» ( «Бегство»), «припеваючи» ( «Ты прости — прощай», 1841), «боярами» ( «Расступитесь, леса темные», 1841). Но против разбойничества восстает церковь, и тогда смиряется бунтарь ( «Удалец», 1833). 

В стихах Кольцова зрелого периода звучат песни о любви ( «Исступление», 1832; «К милой», 1838): «С огня пожар» ( «Пора  любви», 1837), «Жарче дня и огня» ( «Я любила его», 1841). Это глубокое, красивое, светлое и в идеале неизменное чувство ( «Я был у ней», 1829; «Последняя борьба», 1838; «Не разливай волшебных звуков», 1839), которое несет радость ( «Светит солнышко», 1840), озаряет жизнь «звездой веселой» ( «Ты в путь иной отправилась одна», 1839). С любимой «зима — весна, ночь — ясный день» ( «Разлука», 1840, при бездолье — «горе не горе» ( «Дуют ветры», 1840). 

Но на пути взаимно любящих встают трудные  и чаще неодолимые препятствия: корыстные  расчеты ( «Ах, зачем меня силой выдали», 1838; «Без ума, без разума», 1839), социальные различия ( «Бегство»), бедность ( «Косарь», 1836; «Деревенская беда», 1838; «Не на радость, не на счастие», 1840), изжившие себя домостроевские обычаи, не разрешающие выдавать младшую дочь раньше старшей ( «Пора любви»), неразделенность чувства ( «Не скажу никому», 1840) и измена ( «Измена суженой»). Это придает любовным стихам поэта нередко драматический и даже трагический характер. 

В стихах Кольцова о любви возникает возвышенно-благородный образ крестьянки — верной подруги сельского труженика. Отмечая психологически правдивое отображение Кольцовым чувства любви, его перипетий, Белинский видит большую заслугу поэта в том, что он «никогда не впадает в сентиментальность, даже и там, где оно (это чувство) становится нежным и трогательным» 

Природа в поэзии Кольцова. 

Кольцов влюблен в природу. Обладая редкостным чувством ее красоты, он способен радоваться самому обычному, повседневному ее проявлению. Его влечет к себе «степь раздольная» да «привольная» ( «Косарь»). Для него цветок в долине — «природы милое творенье», дышащее чем-то  «благоуханным и святым» ( «Цветок», 1836). Ему радостно видеть, как «Красавица зорька В небе загорелась, Из большова леса Солнышко выходит» ( «Песня пахаря»). Но поэт любит природу не в покое, а в движении ( «Урожай»), в ее пробуждении и расцвете ( «Цветок», «Пора любви»), а не в увядании. Поздняя осень с ее непогодой: тучами, туманами, дождями — «омрачает свет очей» ( «Осень»). 

Глубоко и нежно любя природу, Кольцов, однако, не создал ни одного стихотворения, посвященного только ей. Природа не мыслится поэтом вне человека. Она воспринимается им активно, как среда его действования, как источник благоденствия и радости человека. Отмечая эту особенность поэзии Кольцова, М. Е. Салтыков-Щедрин писал: «Тем именно и велик Кольцов, тем и могуч талант его, что он никогда не привязывается к природе для природы, а везде видит человека, над нею парящего». 

Природа, являющаяся источником жизни и красоты, областью труда, одухотворяется, оживляется и очеловечивается Кольцовым. У него «туча черная понахмурилась», «ополчилася» и пролилася «слезой крупною» ( «Урожай»), а «дремучий лес призадумался» ( «Лес»). Его герой обращается к природе как к живому существу: «Ах ты, степь моя, Степь привольная» ( «Косарь»)

Самобытность  творчества. 

Поэзия  Кольцова, посвященная в преобладающих  своих мотивах деревне, переживаниям, думам и мечтам крестьянина-бедняка, обладает неповторимо-оригинальной формой. Переломным моментом творчества Кольцова, когда он самоопределяется как оригинальный поэт, считаются примерно 1830—1831 годы. 

Подражатели и имитаторы народной песни: Ю. А. Нелединский-Мелецкий, И. И. Дмитриев, А. Ф. Мерзляков, А. А. Дельвиг и др. —  несомненно, благотворно воздействовали на Кольцова. Они убедили его своим творчеством в важности песни как вида художественной литературы. Известно, что случайно прочтенные Кольцовым в 1825 году стихотворения И. И. Дмитриева явились как бы толчком к написанию им первых стихов. Но учился он у других поэтов. Его художественный метод, стиль, поэтическая техника складывались в первую очередь под воздействием устно-народного творчества и Пушкина. 

Глубоко любя устно-народную поэзию, Кольцов  стал ее неутомимым собирателем. Им записаны многие нравившиеся ему песни, присказки, анекдоты, пословицы, поговорки, меткие выражения. Произведения Пушкина, воспринимавшиеся Кольцовым как высочайшие образцы художественного совершенства, вводили его «в беспредельный мир красоты и чувства». 

Именно  в поэзии Пушкина этой поры наиболее точно воплощались магистральные  тенденции отечественной литературы: передовая идейность, народность, реализм, демократизация героев и литературного языка. Влияние пушкинской поэзии особенно отчетливо видно при сопоставлении следующих стихотворений Пушкина и Кольцова: «Вакхическая песня» и «Веселый час», «Соловей и роза» и «Соловей» (1831). Как о самом значительном и торжественном событии своей жизни вспоминал Кольцов о встрече с Пушкиным, происшедшей в 1836 году. Лишь только поэт-прасол назвал свое имя, пригласивший его к себе Пушкин схватил его за руку и воскликнул: «Здравствуй, любезный друг! Я давно желал тебя видеть».

Речевое своеобразие. Изобразительные средства. 

Истинно народное содержание песен Кольцова раскрывается уже в поэтической лексике. Новаторски расширяя границы художественной речи, поэт вводит в лирику до него невиданное количество слов, связанных с бытом и трудом земледельца: «десятина», «пашня», «борона», «соха», «гумно», «скирды», «клеть», «коса», «закрома», «лаптишки», «онучи», «гужом». 

Лексика песен Кольцова разговорно-просторечная: «чем-свет», «дремит» ( «Урожай»), «гляну», «помолвились» ( «Деревенская беда»), «талан», «помочи» (в смысле помощи), «пороскошничать», «пододонная» ( «Тоска по воле»), «опознился», «посулил» ( «Хуторок», 1839). 

Кольцов часто использует излюбленные народной речью и устной поэзией слова  с уменьшительными и ласкательными  суффиксами ( «пташечка», «касаточка», «ржица», «хлебец», «лошадок»), прилагательные в краткой форме ( «тесовы», «дубовы», «низовы», «широку»), глаголы в многократном виде ( «игрывал», «не видывал», «мыкивал»), возвратную частицу «ся» ( «умываюся», «растворилися»), деепричастия с окончаниями на «учи» и «ючи» ( «улыбаючись», «припеваючи», «не смотрючи»), «ова» вместо «ого» в прилагательных родительного падежа ( «немилова», «старова», «вернова», «темнова»), повторения предлогов ( «за дубовы столы, за набранные»; «про хлеба, про покосы») и т.д. 

Воссоздавая подлинно народную речь своего лирического  героя, поэт вводит слова с областными ударениями, вроде: «укоротали» ( «Без ума, без разума»), «работали» ( «Что ты спишь, мужичок?»), «родное» ( «Косарь»), «добычью» ( «Стенька Разин»). 

В поэтический  язык им включены не только просторечные слова, но и целые выражения, обороты и фразы: «душой… кланяюсь» ( «Тоска по воле»), «мой згад» ( «Размышления поселянина»). Обогащая поэтическую речь, поэт испещряет ее народными поговорками и пословицами, нередко переиначенными: «Не родись богатым, А родись кудрявым» ( «Первая песня Лихача Кудрявича»), «Век прожить — не поле пройти за сохою» ( «Вторая песня Лихача Кудрявича»). 

В органическом сплаве с народно-просторечной лексикой и фразеологией находится и синтаксис  песен Кольцова. Добиваясь ясности, простоты, доходчивости поэтического языка, поэт пользуется краткой, энергичной фразой, нередко начинающейся или завершающейся глаголом: «Дуют ветры, Ветры буйные; Ходят тучи, Тучи темные» ( «Русская песня», 1840); «За рекой, на горе, Лес зеленый шумит; Под горой, за рекой, Хуторочек стоит» ( «Хуторок»). 

Неповторимую  оригинальность придает песням нагнетание глаголов повелительного наклонения, начинающих фразу: «Раззудись, плечо», «Ты пахни в лицо», «Освежи», «Зажужжи», «Поклонись» ( «Косарь»); «Встань, проснись, подымись» ( «Что ты спишь, мужичок?»). Эти глаголы усиливают динамичность стиха. Применяясь к речи народа, фразовая структура кольцовских песен чаще не подчинительная, а сочинительная, посредством союзов «да», «а», «и»: «Греет солнышко, — Да осенью; Цветут цветики — Да не-в-пору; А весной была Степь желтая» ( «Греет солнышко»). Или: «И сидишь, глядишь, Улыбаючись» ( «Доля бедняка»). Стремление поэта к повышению лирической тональности песен вызвало частое обращение к восклицательно-вопросительной организации фразы: «Где вы, дни мои, Дни весенние, Ночи летние, Благодатные?» ( «Где вы, дни мои», 1840). Придавая песням живую непосредственность, их чувствам и мыслям — действенность, поэт щедро применяет эллипсисы: «На гумне — ни снопа, В закромах — ни зерна» ( «Что ты спишь, мужичок?»). 

Кольцовские песни буквально изузорены эпитетами, сравнениями и иными словесно-изобразительными средствами. Следуя устно-народной традиции, поэт тяготеет к постоянным эпитетам: «леса темные», «реки быстрые», «отца  старова», «кудри черные» ( «Расступитесь, леса темные»). Он обращается также и к привычным для устной поэзии эпитетам-существительным: «душа-девица», «земля-матушка», «конь-пахарь», «Бова-силач», «ночь-волшебница»). По примеру творцов народной песни Кольцов отбирает наиболее эмоциональные, изящные сравнения, по преимуществу из области природы: «Пусть пылает лицо, Как поутру заря, Как весна, хороша Ты, невеста моя» ( «Последний поцелуй», 1838); «Их очи как звезды…, их думы как — тучи» ( «Поминки», 1840). Продолжая традиции устно-народного творчества, Кольцов то и дело пользуется отрицательными сравнениями и параллелизмами: «Не заря с небес Красовалася, Не луна на нас Любовалася!» ( «Песня», 1841). Или: «Поднялась не тучка темная, А рать сильная-могучая» ( «Старая песня», 1841). Следуя народной поэзии, Кольцов применяет сравнения в форме творительного падежа ( «соловьем залетным», «волной в непогоду») или употребляет местоимение «что» вместо «как»: «Грудь белая волнуется, Что реченька глубокая» ( «Пора любви»). В подлинно народном духе Кольцов создает метафоры ( «Зоренька загорелась»), метонимии ( «выбелим железо о сырую землю») и другие изобразительные средства. 

В явно эмоционально-изобразительных целях, сгущая краски, усиливая лирическую тональность  содержания, поэт то и дело вводит в  стихи синонимические и тавтологические выражения: «И бел-ясен день» ( «Доля бедняка», 1841), «путь-дороженька» ( «Расступитесь, леса темные», 1841), «грусть-тоска» ( «Измена суженой»), «с горести-печали» ( «Вторая песня Лихача Кудрявича»), «горит-горма» ( «Молодая жница», 1836), «зиму-зимскую» ( «Удалец»). В том же значении усиления эмоционального воздействия на читателя Кольцов употребляет анафоры: «Уснул он надолго! Уснул глубоко!» ( «Поминки»), а также повторы тождественных и синонимических фраз: «Нет у молодца Молодой жены, Нет у молодца Друга верного» ( «Раздумье селянина»). 

В арсенале средств, содействующих повышению  эмоциональности песен, у Кольцова находит свое место и градация. В форме своеобразных градаций —  параллелей строится каждая строфа его  песни «Горькая доля»: «Пора золотая Была, да сокрылась; Сила молодая С телом износилась». А затем все строфы, раскрывая идею песни, намеченную в первой строфе, создают постепенное нарастание безысходной драматичности героя песни. Не удовлетворяясь постепенно воссоздаваемой им картиной горестной жизни обездоленного бедняка, расширяя ее смысл до реального символа, Кольцов завершает стихотворение изумительным по своей рельефности и лиричности образом когда-то зеленого, а ныне гниющего дуба: «На крутой горе Рос зеленый дуб; Под горой теперь Он лежит — гниет». 

Выдающееся  мастерство поэта проявляется также  в звукописи, основанной по преимуществу на звукоподражательных словах: «Зажужжи, коса, засверкай кругом!» ( «Косарь»). Поэт широко обращается и к более  сложным видам звукописи, например к аллитерациям: «Поцелуй, приголубь, приласкай» ( «Последний поцелуй»). 

Белинский, восхищаясь национально-русским колоритом, необычайной оригинальностью речевых  особенностей стихотворений Кольцова, сказал: «Язык его столько же удивителен, сколько и неподражаем». 

Особенности стиха. 

Подлинно  народные чувства и мысли Кольцов  стремился выразить в предельно  соответствующем им стиховом строе  своих песен. В поисках ритмической  формы поэт обращался к размерам силлаботоники — к ямбу ( «Цветок»), хорею ( «Перстенечек золотой», 1836), амфибрахию ( «Поминки»), анапесту ( «Последний поцелуй»). Но эти размеры в их чистом виде не отвечали песенной интонации его творчества, и он использовал их чаще с явными отступлениями. Среди размеров силлаботоники поэт предпочел хорей и анапест — размеры, отличающиеся напевностью. Трехстопный и четырехстопный хорей — малгарный, широко распространенный в устной народной поэзии, как нельзя более соответствует жизнеутверждающему пафосу кольцовской поэзии. Этим размером с частыми пропусками ударений (пиррихии), усиливающих песенность, музыкальность стиха, написаны «Домик лесника», «Перстенечек золотой», «Бегство», «Измена суженой», «Деревенская беда». Вспомним: «С тихим|трепе|том ру|-салка| В бере|гах сво|их ус|нет» ( «Бегство»).