Православие и его место в российской культуре

В 1722 году указом Сената и Синода предписывалась обязательная исповедь у своего приход-ского священника Верующий лишался свободы выбора духовника, и покаяльная семья теперь представляла собой не добровольное объединение верующих, а обязательную церковно-административную единицу - приход.

Таким образом, были в корне подорваны те основы, на которых покоилось древнерусское  духовничество, - свобода выбора духовника, его абсолютная власть в деле наложения  епитимий, па-триархальность в его отношениях с покаяльными детьми.

Возрождение монастырского  старчества в конце XVIII - начале XIX века по вполне понят-ным причинам вызывало непонимание и нарекания со стороны  церковных властей. Важной осо-бенностью  русского монастырского старчества XIX века стало то обстоятельство, что старец не мог быть единственным духовным отцом мирянина, который по действующему церковному зако-нодательству должен был обязательно исповедоваться приходскому священнику. По сути, возникала практика двойной исповеди, двойного духовничества хотя официально «духовное окормление» старца к исповеди не приравнивалось.

Народное  христианство было христианством крестьянским и пронизывалось патриархальными деревенскими представлениями и суевериями. Административная волость практически сливалась с православным приходом. Русская церковь веками приспосабливалась к идеологии крестьянина и освящала крестьянский труд. Стоит присмотреться к народному календарю. Крестьяне, часто не зная дней месяца, вели счет времени по дням поминовения святых, связывая с ни ми все свои приметы. Каждый земледельческий и животноводческий труд находил себе покровителя в лице почитаемых церковью святых. Но в крестьянском сознании святые часто почитались не за их святость, а за помощь в нелегком крестьянском труде. Освящение сельского труда часто выходило на первое место.

Народное христианство было общинным и вне общины существовать не могло. Отток крестьян в города, разложение и пролетаризация крестьянства разлагали сельский приход, а вчерашний  крестьянин уже не ощущал себя членом церкви. Выпав из общины-прихода, новоявленный рабочий сохранял большинство суеверий и предрассудков, но утрачивал церковные представления. Крестьянин, ушедший в город, не мог представить себе православия вне деревни, вдали от крестьянского быта. Урбанизация, уничтожавшая основу народного христианства - сельский приход, была одной из основных причин упадка народного православия. Освящение крестьянского труда обернулось невозможностью существования православия вне патриархальной деревни.

Для тоталитарной идеологии характерно насилие над совестью. Носители подобной идеологии свято верили, что, навязывая силой свои воззрения, делают святое дело и спасают души своих жертв. Это было характерно и для церковного сознания прошлого века, одобрявшего насильственное «оправославливание» окраин, и для советского сознания нашего века с девизом «Насильно загоним в счастье». Одобрение церковью насилия над сектантами и раскольниками имело те же корни, что и борьба с чуждыми идеологиями в советское время. Личность человека, его соб-ственные интересы и потребности не принимались во внимание, был доподлинно известен единст-венный верный путь, и никакие другие варианты не имели права на существование.

3. Православная идея  и ее ОСНОВНЫЕ  ценности

В России традиционные базовые ценности неизменно связаны  с православием. И хотя оно не содержит в себе какого-то специального кодекса законов о труде или  особых предписаний касательно того, как, сколько, где и за какую плату  следует трудиться, тем не менее, именно в его духе был воспитан русский традиционный «экономический человек». Именно православные, т. е. исконно христианские, ценности заложены в фундамент всей русской культуры, в том числе и хозяйственной. Именно православие в течение многих веков привносило в хозяйственно-экономическую деятельность России духовное начало и организовывало ее нравственно.

Главная особенность  христианского отношения к труду, хозяйствованию, земным благам заключается  в том, что христианство в отличие  от буддизма, платонизма, различных дуалистических учений не видит в материи зло, а в земной жизни, труде и хозяйстве одно страдание, «дурную бесконечность», которой по возможности нужно избежать. Христианство призывает к спасению мира, а не к спасению от мира (1, с. 40-41).

Православие в отличие от других направлений христианства значительно более опосредованно связано с повседневной сферой жизни. Оно никогда не создавало своей «политэкономии», подобно той, которую разрабатывали в католической Европе схоласты, занимаясь вопросами «спра-ведливой» и «законной» цены, допустимой нормой прибыли, регламентацией торговли, определением добропорядочных форм и видов труда и т. д. Русское богословие вообще на протяжении многих веков было «молчаливо» и как бы разлито по всей шири религиозной жизни.

Православие изначально было хранителем основы основ христианской веры - христологического догмата, согласно которому во Иисусе Христе божественная и человеческая природы соединены  «нераздельно и неслиянно», этот догмат и в наши дни является столь же современным, как и в эпоху Вселенских Соборов. В этой вере с православием не расходятся ни католицизм, ни основные протестантские течения. Вместе с тем для православного религиозного сознания наиболее важны божественная природа и преобладающий образ Иисуса Христа - образ Сына Божия «во Славе», воскресшего и по-правшего смерть. Потому и самый главный праздник, «всех праздников праздник» - Воскресение Христово, Пасха (6, с.57).

Соответственно, православное религиозное сознание больше сосредоточива-ется на небесном, абсолютном и вечном. Отсюда его эсхатологизм, устрем-ленность к последнему и окончательному и жажда Царствия Божия. Созерцание, «умное делание», внутренняя духовная жизнь - его высшее призвание. Паря над землей, оно смотрит на землю с высоты небес и решает земные проблемы, памятуя о вечности. Западное христианство, напротив, смотрит на небо с земли. Акцентируя внимание на человеческом в богочеловечестве Иисуса Христа, оно рационально и с практическим расчетом строит лестницу в небо, уделяя значительно большее внимание внешним средствам воспитания религиозной воли личности, земным проблемам, культуре в целом.

Для православия, наиболее важны духовная, внутренняя жизнь  человека, внутренние его побуждения. Православная этика воспитывает  прежде всего сердце, и именно сердце в православии является мистическим средоточием духовного пространства, в котором происходит сокровенный диалог человека и Бога. Таким образом, все внешнее определяется внутренним, сокрытым, сокровенным.

Утверждая, что внутреннее, духовное определяет внешнее, православие тем самым выстраивает определенную систему ценностей, в которой дух главенствует над материей, духовное обусловливает телесное, вечное опре-деляет временное и преходящее. Восстановление должного соотношения духа и плоти составляет центральный нерв этики труда православия. Булгаков подчеркивал, что этика труда есть в конечном итоге вопрос о господстве духовного начала над материальным. (2, с. 186).

Убежденность русского православного сознания состоит  в том, что именно внут-ренние, духовные качества человека определяют степень его совершенства, вела к формированию идеала «быть», а не «иметь» (по терминологии Э. Фромма). Свобода духа, которую нес в себе монашеский идеал всеобщего трудничества и социального опрощения, предполагала растождествление личности человека с выполняемой им функцией, неприкрепленность к опре-деленному социальному или профессиональному положению в обществе.

Поэтому на Руси так  почитается особый духовный тип человека - «странника». Не будет преувеличением сказать, что этот тип «странника», имущество которого умещается в котомке за плечами, есть некий идеальный духовный тип русского человека. Странник полностью свободен от мирских соблазнов и благ. Он есть вечный путник, ищущий невидимого Небесного Града. Душа его поглощена решением конечных, «проклятых» вопросов о смысле бытия, она не удовлетворяется ничем временным и преходящим, но жаждет выйти за пределы «этого мира», этой земли, всего местного, мещанского, ограниченного, самодовольного и «бытового». Однако оборотной стороной странничества, незафиксированности сознания на определенном социальном и профессиональном положении, стремления «отделить» внутреннюю сущность человека от внешнего статуса было, в частности, то, что профессия не связывалась непосредственно с призванием и служением Христу, как было в католических и протестантских странах.

Рассмотрим теперь, как относится православие к  земным благам, к соб-ственности и  богатству.

Христианское учение гласит, сто никакие земные блага  сами по себе не могут стать достойной целью жизни. Блага, которые становятся предметом поклонения, ставятся на место истинной цели и порабощают человека, пагубны. Разумное пользование имуществом означает отказ от эгоистического наслаждения им, но употребление его на высшие цели: на служение Богу и ближним; на помощь нуждающимся; на дела благотворительности; на экономическое, социальное, культурное и духовное развитие всего общества и процветание Отечества.

На этих основах  строится православное отношение к  различным формам собственности. Человек может быть в плену и у частной, и у общественной собственности, так же как и быть свободным внутренне от собственности, имея большое богатство. В этом смысле собственность не только право, но и обязанность. Формы собственности - историчны, они изменяются, и социальное значение их в различные эпохи не одинаково. Поэтому православие (в отличие от католицизма) не задавалось вопросом нравственного санкционирования частной собственности как таковой.

В русском религиозном  сознании материальные богатства никогда не почитались высшей ценностью, а богатство человека не вселяло в него уверенность в собственном превосходстве. Это отчасти связано с тем, что русское религиозное сознание до недавнего времени оставалось ориентирован-ным на аграрно-патриархальную, а не на индустриальную модель общества.

Мне бросаются в  глаза «непрактичность» православия, его «не-отмирный» характер, устремленность к высшему и вечному. В истории  православия это иногда сопровождалось тотальным мироотрицанием и пре-небрежением мирскими проблемами, в частности хозяйственно-экономическими. Но известно, что именно сосредоточенность протестантизма и отчасти ка-толицизма на хозяйственно-экономических вопросах часто вела к обмирщению, к потере духовных высот.

«Непрактичность»  во многом была связана и с тем, что православие не утверждает (подобно протестантским исповеданиям), что именно в профессиональной деятельности и только в ней человек и может проявить свою веру, «доказать» успехами в труде свою спасенность. Для православного религиозного сознания невозможно принять тот «рационалистический» дух, который религиозно санкционирует буржуазную предприимчивость, поощряет стремление к обогащению, дает возможность с гордостью глядеть на свой процветающий бизнес, на «честно нажитые деньги» как на доказательство «избранности» и «спасенности» (3, с.63).

Вообще своим становлением и вселенским триумфом хри-стианство, я считаю обязано своеобразной творческой новизне: "Закон дан через Моисея, благодать же и истина перешли  от Христа". Это исчер-пывающая мысль: Закон, как фактически внешнее и по-тому отчужденное, стал истиной и благодатью как дей-ствительно неформализованный, внутренний императив, до конца выраженный и трагически воплощенный Христом. Слово буквально обрело плоть и кровь, стало Делом.

Такое решительное  преодоление разрыва между словом и делом придало принципиально  новый смысл исходной максиме  Ветхого Завета: "В начале было Сло-во, и Слово было Бог".

Реальный смысл  идеи Бога - действие во имя программной цели, которую мыслитель формулиру-ет в таких словах: "Народ свободный на земле свободной, Хотел бы я увидеть в эти дни".

Труд Христа - это  подвижничество Богочеловека - одновременно сына Божия и смертного человека, кото-рый принял крест и воскрес для искупления людей от первородного греха и их духовного освобождения. Ессе homo (вот человек), - воскликнул Пилат, показывая народу увенчанного терновым венцом Христа. Такого "общечеловека", свободно принявшего смертную муку за всех людей, они еще не знали и вначале не узнали в нем своего пророка.

С. Н. Булгаков отмечает, что в дьявольском искуше-нии  есть своя относительная правда: чувство  голода свидетельствует о зависимости  человека от природных стихий и не может быть нормальным, достойным  чело-века состоянием. Благодаря своей  творческой силе че-ловек овладевает природой и "насыщается", и в других обстоятельствах Христос насыщал тысячи людей в пус-тыне хлебами и рыбами. Но ложь сатаны заключалась в том, чтобы сын Божий насытился сам, оставив людей "алкающими", и тем самым отказался от своего предна-значения. Христос взалкал в пустыне не только от себя, но и от всего человечества, которое томится голодом и теряет человеческий лик в непосильной борьбе с приро-дой. Поэтому, по С. Булгакову, "вот о чем шла речь в этом бездонно глубоком по значению разговоре в пус-тыне в первой его части: что надо положить в основу спасения человечества и заботы о нем: ...каким надо пойти путем - хозяйственным или религиозным - в де-ле спасения мира? И был ответ: человек живет не одним хлебом... Надо идти через этот мир, но ему не веруя: вот истинный путь Сына Божия" (7, с.365).

Христос последователен в таком выборе. И не ис-кушаемый дьяволом, он входит в храм, изгоняет из него "всех продающих и покупающих" и возглашает: "Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что затворяете Царство Небесное человекам; ибо сами не входите и хо-тящих войти не пускаете... Что больше: золото или храм, освящающий золото?"