1. Смертная казнь – самое суровое наказание; не одна из других мер  государственного принуждения не лишает человека жизни.
2. Смертная казнь как любое другое наказание имеет в своей основе принуждение, следовательно, желание осужденного не имеет силы при вынесении приговора и его исполнении. Некоторые из заключенных, признав свою вину, соглашаются с приговором, другие считают, что пожизненное заключение хуже, чем смертная казнь, но большинство стремится доказать свою невиновность и пожертвовать чем угодно для смягчения приговора.
3. Смертная казнь осуществляется от имени государства.
4. Смертная казнь осуществляется строго по приговору суда, другие организации не могут вынести данный приговор.
5. Смертная казнь – приговор, выносимый только за преступления против жизни (умышленное убийство, терроризм, бандитизм).
6. Смертная казнь назначается лицу, вина которого доказана и только за умышленные преступления.
7. Смертная казнь – временная мера, действует впредь до ее отмены.
8. На протяжении многих лет человечество шло к тому, что смертная казнь стала применяться реже, сокращаются виды преступлений, наказанием, за которое является смертная казнь. Но в связи с напряженной обстановкой в мире некоторые страны опять начали вводить смертную казнь и увеличивать перечень преступлений, за которые она назначается (терроризм, захват и убийство заложников, незаконный оборот наркотиков, экономические, насильственные преступления).
9. Все чаще смертная казнь, как приговор, отклоняется, широко применяется помилование. Отказы в помиловании – единичные случаи.
10. Смертная казнь не ставит целью исправить проступок человека, это нелогично, ее цель – не допустить новых преступлений, вершить справедливое возмездие.
11. Смертная казнь исключительная мера наказания, так как последствия ее уже не обратимы.

Смертная  казнь: За и Против

     Сторонники  высшей меры наказания обычно выдвигают  три аргумента, оправдывающие санкционированное  государством убийство тех, кто отбирает жизнь у других людей. В первую очередь есть старый закон - «зуб за зуб, глаз за глаз». Затем существует практический довод: высшая мера наказания  удерживает многих преступников от убийства. Кроме того, смертная казнь для  убийц предотвращает рецидивы: если их выпускают из тюрьмы, то они вновь  могут стать убийцами. Третий аргумент также прагматичен, хотя он и является более низким по качеству: государство  экономит деньги, умертвляя убийц, вместо того, чтобы пожизненно держать их в тюрьме за счет общества.

     В ответ на это аболиционисты выдвигают  два этических аргумента. В первую очередь, в современной демократии наказание должно быть не только карательным, но и должно стараться перевоспитать преступника, чтобы дать ему возможность жить в обществе с другими людьми. Но в то время, как данный аргумент является безоговорочным, те, кто наслышан о современных тюрьмах, признают, что многие обитатели тюрем невосприимчивы к перевоспитанию, что является фактом, который невозможно объяснить одними лишь условиями содержания.

Второй  этический аргумент основан на заповеди «Не убий», которая также предостерегает государства от убийства. Но силу этого  аргумента подрывает тот факт, что государство может прибегнуть к смертной казни для предотвращения серьезных преступлений, или предотвращения войны или восстания.

Противники  смертной казни также полагаются на утилитарные аргументы. Смертная казнь необратима. Если преступник оказывается невиновным, то отменить приговор уже невозможно.

Кроме того, аболиционисты в резкой форме  критикуют сдерживающий эффект смертной казни.

Криминологи подтвердили статистикой, что в  тех американских штатах, где разрешена  смертная казнь, количество серьезных  преступлений не уменьшилось. Другие криминологи, однако, утверждают, что такое заключение, если оно имеет достаточные обоснования, должно применяться ко всему уголовному праву: каждый день совершаются правонарушения; тем не менее, если бы у нас не было подобных запрещающих норм, то количество преступлений было бы еще  больше. С их точки зрения высшая мера наказания служит, по крайней  мере, для того, чтобы ограничить склонность людей к мыслям об убийстве.

Значит, с точки зрения последовательного  атеистического и материалистического  сознания смертная казнь принципиально  допустима: пожизненное заключение, как альтернатива, совершенно бессмысленно с этой точки зрения. И вообще: «"Если Бога нет, то все позволено", и дело, лишь за разумным, взвешенным определением степени общественной целесообразности тех или иных мер».

С точки  зрения последовательного христианско-религиозного подхода смертная казнь должна быть признана абсолютно недопустимой, поскольку  представляет собой предельное насилие  над личностью и дерзость окончательного приговора человеку в его метафизическом плане.

Прежде  всего, необходимо признать тот ясный  факт, что государство имеет право  на применение смертной казни, как и  на распоряжение жизнью своих граждан  в иных формах (призыв на военную  службу с последующим участием в  боевых действиях). Другое дело, что  государство должно при этом мыслиться  не как безответственная и чуждая для граждан сила, а как высшее выражение воли и жизни народа, как политически-правовая реализация Родины. Признание принципиального  права государства на применение смертной казни означает ее допустимость, однако ничего еще не говорит в  пользу ее необходимости. Возможна позиция, согласно которой государство, имея принципиальное право на смертную казнь, должно все-таки по возможности воздерживаться от ее применения, по крайней мере, в  мирное время: смертная казнь, согласно этой точке зрения, допустима, но лучше  обходиться без нее. Аргументы в  пользу такого отказа достаточно известны: неустранимый риск судебных ошибок, необходимость  палачей, сомнительная профилактическая эффективность смертной казни, гуманистические  соображения. При этом первые три  аргумента, имеющие рациональный смысл  и внятное обоснование, как правило, выдвигаются на первый план, а «гуманистические соображения» играют, на первый взгляд, роль некоторого эмоционального подкрепления. На самом деле, если разобраться, именно они являются определяющими в  отказе «цивилизованного мира» от смертной казни. Риск судебных ошибок, действительно, всегда был, есть и будет, уродливость «работы» палача, действительно, вне всяких сомнений, смертные казни, действительно, никогда не могли радикально сократить преступность, однако никогда во всю историю человечества эти доводы не рассматривались как возможная причина отказа от смертной казни. Если она и отменялась когда-либо, то только по порыву нравственного чувства отдельных правителей. Глядя на историю надо признать законодательное закрепление смертной казни правилом, из которого крайне редки были исключения. Отчего же современный «цивилизованный мир» столь упорно добивается запрета смертной казни? Может быть, снизилась преступность и смягчились общественные нравы? Ничего подобного, и скорее, наоборот. И даже в том случае, если бы это было так, незачем было бы законодательно отменять смертную казнь: ведь в обществе законопослушных людей с высоким правосознанием, - кому бы мешало то, что смертная казнь предусмотрена законом за те преступления, которые никто не совершает? Настоящей причиной движения современного «цивилизованного мира» к отмене смертной казни заключается в его обмирщении и утрате духовного измерения, в материализме и культе телесной жизни, которые стали и массовой, и государственной идеологией. С одной стороны, действительно, материализм означает, что «Бога нет и всё позволено», то есть, - поскольку человек есть не более, чем отражающий посредством мозговых импульсов другие материальные объекты материальный объект из биомассы на каркасе из костей и обтянутый снаружи натуральной кожей, постольку нет и не может быть у других материальных объектов сходного устройства никаких разумных оснований протестовать против прекращения в этой биосистеме некоторых специфических физиологических процессов, тем более, что это не означает никакого «уничтожения», ничто при этом не уничтожается (души тоже нет и никакой «мир» не «умирает» вместе с человеком), а просто материя переходит в другие формы своего вечного движения. Но с другой стороны, - поскольку этим комплексом специфических физиологических процессов в биомассе, составляющей тело, исчерпывается для материалиста жизнь, постольку физиологическое благополучие и целостность тела становится для него фундаментальной ценностью. В вопросе жизни и смерти материализм демонстрирует весьма дурную «диалектику». Именно материализм, не способный даже поставить (не то что решить) вопрос о смысле жизни, материализм, не способный даже отличить жизнь от смерти на концептуальном уровне (и то, и другое - «движенья материи»), именно он цепляется судорожно за жизнь, и панически боится думать о смерти, хоть нет для него смысла ни в жизни, ни в смерти. Гуманистический и добросердечный материалист распространяет эти свои инстинкты и за пределы своего индивидуального физиологического процесса, - по чувству солидарности его радует чья-то успешная физиология и ужасает чей-то переход в другие формы движения материи. От смертной казни отвращает его вовсе не христианская любовь к ближнему, а иррациональный страх от самого приближения к теме смерти, - страх, угрожающий спокойствию его собственного физиологического процесса. Материалист, становящийся гуманным и сочувствующим, делается совершенно бессилен решать что-либо в вопросах жизни и смерти. И чем больше цепляется он за жизнь, - сведенную к физиологии своей биомассы, - тем вернее он свою жизнь, - взятую во всей полноте этого слова, - теряет: «Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради Меня и Евангелия, тот сбережет ее» («Душой» Христос называет здесь жизнь). Для религиозно-философского взгляда открыта перспектива вечности, и только в этой перспективе могут получить свое положительное решение фундаментальные вопросы человеческого бытия. Проблема смертной казни также должна быть осмыслена, прежде всего, в этих предельных своих основаниях. Среди верующих людей нет единства в отношении этой проблемы. Комментируя инициативы Государственной Думы по ужесточению наказания для педофилов «Педофилов надо расстреливать»: Российские парламентарии настаивают на ужесточении наказаний за совершение сексуальных преступлений. Священники высказали различные мнения (мусульмане были более единодушны в одобрении смертной казни). Наказание в отношении педофилов должно быть неотвратимым: Православные священнослужители и муфтии прокомментировали предложение ввести смертную казнь для насильников-педофилов. Наряду с безусловной поддержкой смертной казни вплоть до судов Линча, высказываются справедливые указания на то, что главное внимание должно быть обращено не на следствия, а на причины, - на пропаганду разврата в СМИ, а также звучит «скорее отрицательное» отношение к предложениям об отмене моратория. Священник и ученый протоиерей Глеб Каледа, не один год исповедовавшего смертников в Бутырках считал, что люди, находящиеся в заключении, часто радикально меняют свои взгляды, каясь в совершенных злодеяниях. И получается, что к смертной казни мы приговариваем одного человека, а расстреливаем совершенно другого». Однако именно это обстоятельство служит, на наш взгляд, доводом не против, а в пользу наличия в законе смертной казни и реального применения этой нормы закона на практике.

Разве целью наказания является покарать человека именно в том его духовно-нравственном и физическом состоянии, в каком  он совершил преступление? Разве не является смыслом и сверхзадачей наказания (не всегда, впрочем, достижимой сверхзадачей) покаяние преступника, его  духовно-нравственное преображение? Что  же делать, если для многих людей, закореневших во грехе, покаяние невозможно без того, чтобы встать лицом к лицу перед  неотвратимой смертью? Свидетельство  протоиерея Глеба Каледы о распространенности покаяния среди смертников, - так что «к смертной казни мы приговариваем одного человека, а расстреливаем совершенно другого», - является, на наш взгляд, свидетельством достижения самой главной задачи (сверхзадачи!) уголовного наказания. Если бы столь же успешно, как смертная казнь (точнее, - ожидание ее), способствовали духовно-нравственному преображению преступника другие виды наказания, то преступность сократилась бы не только в разы, а на порядки. При этом, конечно, нельзя забывать, что гарантии покаяния даже смертная казнь не дает.

Недостаток  только в том, что преображенные  ожиданием смертной казни люди не возвращаются в обществ. Однако этот недостаток с лихвой компенсируется приобретением: спасенной душой человека. Если, действительно, мы казним «совершенно другого» человека, если он покаялся и изменился, став другим, то вечность отходит уже не преступник, а праведник, - первым человеком, вошедшим в рай, был покаявшийся разбойник. Если же даже предстояние неотвратимой смерти не способно было изменить души преступника, то его невозвращение в общество вряд ли может кого-то огорчить. Было бы вовсе сказочно прекрасно, если бы приговоренный, пройдя через ужас неотвратимой смерти и переродившись в покаянии, получил бы помилование и уже другим человеком вернулся бы все-таки к людям, но такое не может быть правилом. Для того, чтобы преображающий потенциал смертной казни был явлен, приговор должен быть не шуточным, и смерть не просто вероятной, а именно неотвратимой. И даже в этом случае, помиловав смертника, мы не можем знать наверняка, кого помиловали, - преобразившегося в покаянии другого человека, или человека просто испугавшегося, способного, переведя дух, на новые преступления, или даже озлобившегося еще больше, утратившего последние нравственные ограничители.

Надо  сказать и о неизбежном риске  судебных ошибок, который всегда приводится как серьезнейший довод против применения смертной казни. Действительно, гарантии от таких ошибок нет, однако, как  уже было сказано, этот довод никогда, во всей истории человечества не рассматривался как причина отказа от смертной казни. Необходимость не семь даже раз, а  семьдесят раз по семь отмерить, прежде чем вынести человеку смертный приговор, очевидна. Но столь, же очевидно и то, что физическая смерть не является тем абсолютным злом, которое в  ней видит гуманистический материализм. Если с физической смертью кончается  всё, то ничто вообще не имеет смысла: ни жизнь, ни смерть, ни правда, ни страдания, ни любовь, ни наказание. Если же смерть есть переход в вечность, если воля Божья держит мир и Его любовь не оставляет никого, даже тех, кто  от нее отрекся, - тогда нет причин впадать в каталепсию от соприкосновения  с темой страданий и смерти невиновных. Мы далеки при этом от той  безответственной позиции, которую  приписывает верующему сознанию атеизм: дескать, спишем всё на Бога, - и никаких проблем. Тема невинного  страдания и смерти - это огромная, глубочайшая тема религиозной мысли. Наличие в законе высшей меры наказания в виде смертной казни является нормальным для нравственно здорового общества. Неприменение этой меры за ненадобностью есть показатель криминологического благополучия общества. Отказ от законодательного закрепления смертной казни, даже по отношению к преступлениям, явно возмущающим общественное мнение и совесть, нельзя расценивать иначе как позорную слабость нравственной позиции законодателя. Общий принцип выстраивания здорового правосознания прекрасно выразил Ф.М. Достоевский: «Законы должны быть, возможно, более суровыми, а общественная атмосфера - возможно более мягкой». Пока, в свете отмены смертной казни все выглядит «с точностью до наоборот».

Казнить нельзя! Помиловать?

     Сегодня в России количество осужденных к  пожизненному заключению, в том числе  и тех, кому в порядке помилования  смертная казнь заменена пожизненным  отбыванием лишения свободы, составляет более полутора тысяч человек. Практически  все они — убийцы. 33 процента из них — сидит за убийства из-за корыстных побуждений, 18 процентов  — совершивших убийства с особой жестокостью, 12 процентов — совершивших  убийства, сопряженных с изнасилованием, 11 процентов — совершивших убийства в составе группы, 9 процентов  — совершивших убийства представителей власти, 7 процентов — так называемых «бытовых» убийц.

     Более 30 процентов являются хроническими алкоголиками и наркоманами, более  половины — рецидивисты.

Нынешнее  законодательство позволяет  им выйти на свободу  через 25 лет. Если учесть, что средний возраст «пожизненников» — около тридцати лет, то на свободу «с чистой совестью» выйдет здоровый 55-летний мужчина, утерявший все социальные связи, без квартиры, без работы, но с твердой жизненной позицией: общество виновато во всем, что с ним произошло.

Общество  обязано защищать себя от выродков. Если право на необходимую оборону  существует у отдельно взятого человека, то такое право должно быть и у  общества людей. При необходимой  обороне человек, если его жизни  угрожает опасность, может нанести  любой вред нападающему, и общество людей также должно иметь это  право. Это не принцип «талиона», о котором рассуждают сладкоголосые  правозащитники, никогда не сталкивающиеся с убийцей в темном углу, а принцип  нормального механизма самозащиты.

Следующий аргумент противников смертной казни  — «смертная казнь не устрашает и не удерживает людей от совершения тяжких преступлений».

Аргумент  конечно эффектный, что говорить. Только неверный. Почему смертная казнь  должна устрашать? Кого она должна устрашать? Если раньше она действительно имела  целью устрашение, и об этом уже  было сказано, то сейчас изменилась цель казни. А цель — одна. Устранение из общества существа, потерявшего  человеческий облик.

Удерживать  же человека от совершения жестокого  убийства посредством сохранения смертной казни — этот аргумент горе- правозащитники видимо выдумали сами, исходя из собственных моральных установок. Нормальный человек не будет этого делать, не потому что его могут казнить, а потому что ему это просто не придет в голову.

Статистика  говорит, что отмена или введение смертной казни не влияет в целом  на уровень преступности. Да она и не должна влиять. Преступлений, заслуживающих смертной казни не так много, они не дают процентов в статистику. А вот моральное состояние общества, когда люди знают, что, кто бы что бы не совершил, его всего лишь посадят, но не расстреляют — будет ухудшаться. И мать, у которой изнасиловали и убили единственную дочку, и ее соседи, и люди, слышавшие об этом, будут знать: справедливости — НЕТ.

Все помнят нашумевшую историю о профессоре одного из престижных вузов, который  ранее был противником смертной казни, но после зверского убийства его дочери и ее жениха, стал ее сторонником. Человек лицом к лицу столкнулся со зверьем.

Еще один аргумент в пользу отмены смертной казни — это невозможность действительного раскаяния преступника.

Все дело в том, что смертная казнь исполняется  в отношении отнюдь не «случайно  оступившегося человека». Если коротко  обрисовать портрет такого преступника, то это мужчина 30 лет с твердой  антиобщественной, асоциальной ориентацией. Человек с атрофированной душой  и совестью. Ему нет дела до страдания  людей. Он презирает их. Как правило, уже находясь в заключении, многие из них впервые за долгие годы берут  в руки книгу. Как правило, это  Библия. Возможно ли его раскаяние? Наверное. Однако, как утверждают сотрудники учреждений, где отбывают наказание  такие преступники, «уход в религию» — это, как правило, способ получить какие то материальные блага. Для  таких людей святого ничего нет.

Тем не менее, смертная казнь и раньше, в 70-80-х годах, не приводилась в исполнение немедленно. Бывало, проходил не один год, прежде чем приговоренного выводили на расстрел. Вполне возможно закрепить  законодательно, что смертная казнь  приводится в исполнение не ранее  двух или трех лет после вступления приговора в законную силу. И вот  здесь — работа тюремных воспитателей и психологов. После истечения  этого срока — они должны давать взвешенную объективную характеристику с привлечением специалистов, действительно  ли человек изменил свое отношение  к преступлению, к обществу. И  если ответ положительный, то в порядке  помилования этот человек должен получать пожизненное заключение.

Правозащитники  твердят еще и о том, что, дескать, пожизненное заключение лучше тем, что смертная казнь совершается  быстро, а при пожизненном заключении преступник страдает. «Вы же знаете, какие условия в нашей стране», — потряхивая сморщенными кулачками, вопят они.