С.Ф. Платонов и “Академическое дело”

Признавая хранение в Академии наук архивных документов подобного рода «совершенно недопустимым», принятая резолюция квалифицировала как «ошибку» Президиума то обстоятельство, что он «своевременно не учел наличия этих материалов и поэтому не мог сообщить о них Управлению делами Совнаркома». Общее собрание предложило Президиуму принять «решительные меры к устранению подобных явлений и к выяснению всех обстоятельств этого дела и обратить серьезное внимание на аппарат Академии, связанный с хранением документов, который по своему составу должен гарантировать невозможность повторения подобных случаев».

В своем отчете в ЦК ВКП(б) от 1 ноября 1929 г. о только что прошедшей сессии Академии М. Н. Покровский вновь поставил беспокоивший его «вопрос о Платонове». «Меня, — писал М. Н. Покровский, имея в виду свое выступление на сессии, — путало здесь еще то обстоятельство, что я не могу не считать главным виновником по этому делу не Ольденбурга, а Платонова, о котором не было совсем никаких указаний и не могло быть, поскольку о его причастности к делу я узнал только из стенограммы комиссии тов. Фигатнера в Ленинграде».

Интрига М. Н. Покровского против С. Ф. Платонова была поддержана Ю. П. Фигатнером. «Отстранив Ольденбурга, необходимо отстранить академика Платонова, кто отстранит?» — телеграфировал он в ЦК Г. К. Орджоникидзе и И. В. Сталину 1 ноября 1929 г..

Отставка С. Ф. Платонова стала неизбежной, и 5 ноября 1929 года Политбюро приняло принципиальное решение об этом. Кроме того, было решено поручить комиссии Ю. П. Фигатнера, с включением туда Н. В. Крыленко, «обсудить вопрос о привлечении к суду виновных в укрывательстве документов»[25].

8 ноября 1929 года С. Ф. Платонов  подал в отставку. «Ввиду обострения  сердечного расстройства, по указанию  врачей я вынужден просить  об освобождении меня от обязанностей  академика — секретаря ОГН…»  — написал С. Ф. Платонов в своем  заявлении в Президиум АН СССР[26]. Сердечная недостаточность действительно уже давно мучила ученого[26], а неизбежные волнения, связанные с делом о выявленных архивных документах, только усугубили болезнь. Тем не менее, очевидно, что об истинных причинах своей отставки С. Ф. Платонов предпочел умолчать. Это же характерно и для его заявления в Отделение гуманитарных наук с просьбой об избрании нового председателя Археографической комиссии ввиду того, что срок его пребывания в этой должности (3 года «по точному указанию § 54 Устава АН СССР») уже истек.

Важно не упустить из виду, что Политбюро не настаивало на отрешении С. Ф. Платонова от всех должностей. Единственно, что от него требовалось, так это уход «от работы в президиуме Академии наук СССР». Однако в действительности, как мы уже знаем, С. Ф. Платонов был отстранен не только от должности академика-секретаря Отделения гуманитарных наук, но и председателя Археографической комиссии, о чем в постановлении Политбюро 5 ноября 1929 г. речи не было. Кто в этом был виноват? Ответ здесь, как представляется, один — все те же силы, которые стремились с самого начала уничтожить русскую национальную историческую науку.

Дошла очередь и до Платонова. Инициатива возбуждения уголовного дела против него исходила от Ю. П. Фигатнера. «Следственная комиссия, — телеграфировал Ю. П. Фигатнер в Политбюро 1 декабря 1929 года, — ознакомившись с материалами и после допросов ряда лиц, считает необходимым немедленно начать официальное следствие по статье 78 (хищение или сокрытие государственных документов. — Б.В.) в первую очередь в отношении Платонова, Ольденбурга, Срезневского, Покровского, Андреева, Молласа, Дружинина. В процессе следствия не исключена возможность и статьи 58–11 (организация деятельности с контрреволюционными целями. — Б.В.). Прошу срочно согласия на начало официального следствия прокуратурой (фактически ОГПУ). Следствие будет вестись под общим наблюдением нашей комиссии».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 2. Арест академика С.Ф. Платонова

 

В ночь на 12 января 1930 г. С. Ф. Платонов и его дочь Мария — сотрудница Публичной библиотеки — были арестованы. (Несколько позже — 14 января — была арестована еще одна дочь ученого — Нина.) Руководил операцией чекист Л. А. Мосевич. В качестве вещественных доказательств «контрреволюционности» 70-летнего академика были конфискованы обнаруженные при обыске на квартире ученого револьвер иностранного производства, а также старые письма на имя С. Ф. Платонова от великого князя Константина Константиновича Романова и П. Н. Милюкова.

Так, совершенно неожиданно для многих 70-летний ученый, чье имя было известно каждому образованному человеку, оказался за решеткой: сначала в доме предварительного заключения по ул. Воинова (бывшей Шпалерной), а затем, с 24 января 1931 г., в печально знаменитых ленинградских «Крестах», где уже находились арестованные ранее его друзья и ученики: А. И. Заозерский, А. И. Андреев, С. В. Рождественский. Вскоре к ним были присоединены профессор Б. А. Романов, В. Г. Дружинин, П. Г. Васенко, М. Д. Приселков, академики Е. В. Тарле, Н. П. Лихачев и ряд других ученых из числа близких С. Ф. Платонову лиц.

Следователи Ленинградского ОГПУ разработали версию о создании под руководством С. Ф. Платонова из сотрудников академических учреждений контрреволюционной организации «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России», ставившей своей целью свержение советской власти и восстановление при поддержке извне монархии. Первоначальная версия об укрывательстве в стенах Академии важных политических документов как-то потерялась и отошла на второй план, так как явно не устраивала чекистов.

Именно ОГПУ, а совсем не Политбюро, как уверяют нас авторы предисловия к публикации «Академического дела», усмотрело эмигрантский и шпионский (военно-разведывательный) след во всей этой истории с «укрывательством» в Академии архивов. Что касается Политбюро, то оно скорее сдерживало ретивых чекистов. Политбюро провело и решение, согласно которому подготовленное чекистами дело до суда так и не дошло, а основные «ответчики» по нему отделались легким испугом в виде ссылки, получив возможность вернуться впоследствии к научной деятельности.

Определяя С. Ф. Платонову роль руководителя «контрреволюционной организации», следователи ОГПУ знали, что делали. Ко времени своего ареста С. Ф. Платонов действительно играл роль лидера академической и — шире — всей так называемой беспартийной исторической науки. И дело здесь не только в его высоком административном положении в системе Академии наук. Крупный ученый, талантливый организатор науки, С. Ф. Платонов сумел в послереволюционные годы объединить вокруг себя не только ленинградских, но и московских историков, превратившись, к досаде М. Н. Покровского и его единомышленников, в подлинного лидера старой национальной историографии.

После ареста С. Ф. Платонова М. Н. Покровский и его друзья могли торжествовать победу. И они действительно торжествовали. Апофеозом этого торжества стали проведенные в конце 1930-го — начале 1931 года дискуссии, посвященные «разгрому буржуазной исторической науки в СССР». В Москве одним из первых с докладом «Великорусская буржуазная историография последнего десятилетия»[27] выступил С. А. Пионтковский — «гнусная, — по отзыву хорошо его знавшего Н. И. Ульянова, — личность, сексот и доносчик, погубивший в 30-х годах немало ученых и сам расстрелянный в конце концов».

Характернейшей чертой русской дореволюционной историографии, утверждал С. А. Пионтковский, был национализм. «Буржуазная историография не изучала в истории России национальных вопросов. Вся история России была для нее лишь историей Великороссии». Главным же националистом в дореволюционной историографии был им объявлен В. О. Ключевский.

«Шовинизм Ключевского, его глубокий великорусский национализм, — заявил здесь С. А. Пионтковский, — являются характерной чертой, которую сохранила… буржуазная историография нашего времени. Великодержавность и национал-шовинизм свойственны всем буржуазным историкам России. В своих исторических работах эти историки по своей методологии, по своим концепциям, по своей фразеологии стоят на позициях, которые свойственны зоологическому национализму московских лабазников».

В Ленинграде с докладами, посвященными «вредительству» на историческом фронте, выступили: директор Института истории Комакадемии Г. С. Зайдель на тему «Тарле как историк» и доцент Ленинградского историко-лингвистического института М. М. Цвибак на тему «Платонов и его школа». В частности, Цвибак, коснувшись исторических взглядов С. Ф. Платонова, заключил, что они вполне укладываются в рамки националистического, охранительного направления в русской историографии.

Отыскал Цвибак в работах Платонова и «антисемитский душок», проводимый им «не без необходимой осторожности». Вся русская дореволюционная официальная университетская историческая наука, пришел к неутешительному выводу докладчик, «была лейб-гвардией Романовых… Поскребите… Лаппо-Данилевского — получите Пуришкевича».

До революции, доказывал он, после смерти В. О. Ключевского, С. Ф. Платонов оказался во главе националистического крыла русских историков. «Вокруг юбилеев 1909, 1912, 1913 гг. складывается единство историков-монархистов. Во главе с Платоновым и Чечулиным издаются строго монархические, не чуждые антисемитского душка сборники («Полтавский сборник», «1812 год», «Начало династии Романовых», «Государи из Дома Романовых», «К 300-летию царствования Дома Романовых»). Тут подвизались наряду с черносотенцами, как Чечулин и Васенко, октябристы (Богословский) и даже кое-кто из кадетов (Пресняков)».

Все работы С. Ф. Платонова насквозь великодержавны, вторил М. М. Цвибаку его коллега Н. Попов. Великодержавным находил он даже определение задачи русской исторической науки как изучение «жизни своей национальности». «История нашей страны, по Платонову, — заявил он, — есть история русского народа, а многочисленнейшие народности нашего Союза упоминаются на страницах его работ только как объект кровавых подвигов сатрапов самодержавия, объект колонизации русского царизма, объект дворянской эксплуатации, насилий и зверств».

В угоду истории Великой России С. Ф. Платонов, заявлял Н. Попов, «не стесняется даже искажать, фальсифицировать подлинный исторический процесс, процесс героической борьбы этих народностей против колонизаторства Великой России… Заострить внимание работников исторического фронта против великодержавности в исторической науке тем более необходимо, что великодержавная идеология нашего времени есть по существу контрреволюционная идеология прямой защиты «единой и неделимой».

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава 3. Показания, ссылка и смерть C.Ф. Платонова

 

Арестовали С. Ф. Платонова, как уже отмечалось, в ночь на 12 января 1930 г. Первый допрос ученого, оформленный в виде его собственноручных показаний, состоялся 13 января. Чего-либо принципиально нового по сравнению с уже известными нам фактами показания С. Ф. Платонова не содержат. Можно лишь подчеркнуть, что, выделив в академической среде «реакционную в смысле отношения к советской власти» группу академика В. М. Истрина и «сдержанно-корректную» группу С. Ф. Ольденбурга, сам С. Ф. Платонов не пожелал присоединить себя ни к той, ни к другой, предпочтя заявить о существовании некой третьей группы, состоящей из его — С. Ф. Платонова, а также академиков-историков: Е. В. Тарле, Н. П. Лихачева, М. К. Любавского, М. М. Богословского и «некоторых — по его словам, — других». Лидером этой третьей группы в Академии наук С. Ф. Платонов, как это видно из контекста его показаний, молчаливо признал самого себя.

Допросы от 14 и 15 января 1930 г. были посвящены выяснению политических взглядов С. Ф. Платонова, причем без всякого видимого давления (а оно маловероятно на второй день после ареста). С. Ф. Платонов почему-то сразу же признал, что он «убежденный монархист». Трудно сказать, с чем была связана эта шокирующая откровенность перед следователями…

Последующие показания и протоколы допросов С. Ф. Платонова от 31 января, 4 и 25 февраля, а также 14 марта 1930 г. посвящены главным образом германофильству С. Ф. Платонова, причем его «точные и откровенные» показания по этому вопросу вроде «моя связь с лидером национальной партии Германии, кандидатом в канцлеры Гетчем начинается с 1907 г., когда он был профессором Берлинского университета», опять-таки, озадачивают. К чему такие подробности и такая откровенность на столь скользкую тему, да еще перед следователем-огэпэушником? Создается впечатление, что С. Ф. Платонов в эти первые недели и месяцы пребывания в тюремном заключении еще на что-то надеялся и, уж во всяком случае, пребывал в некоторой растерянности.

Согласно разработанному чекистами сценарию, речь должна была идти о создании С. Ф. Платоновым в 1927 году в недрах Академии наук контрреволюционной организации «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России», целью которого являлось свержение советской власти и установление конституционного монархического строя во главе с бывшим учеником С. Ф. Платонова по Военно-юридической академии великим князем Андреем Владимировичем (1876–1956). Роль премьер-министра отводилась самому С. Ф. Платонову, министра иностранных дел — Е. В. Тарле, министра юстиции — В. Н. Бенешевичу.

14 марта 1930 г. начальник 2-го  секретного отдела ОГПУ А. А. Мосевич составил официальное обвинение в отношении С. Ф. Платонова: «1930 года марта месяца 14 дня, я, полномоченный нач. 2 отд. секретного отдела (указать отдел) Мосевич А. А. (такой-то), допросив гр-на Платонова Сергея Федоровича] и рассмотрев следственный (дознания) материал на него, по коему гр. Платонов Сергей Федорович достаточно изобличается в том, что активно участвовал в создании и возглавлял контрреволюционную монархическую организацию, ставившую своей целью свержение советской власти и установление в СССР монархического строя путем склонения иностранных государств и ряда буржуазных общественных групп к вооруженному вмешательству в дела Союза. Руководил и участвовал в практической деятельности контрреволюционной организации, выражавшейся:

1) В организации сети  нелегальных контрреволюционных  кружков, занимающихся антисоветской  пропагандой и созданием антисоветских  кадров.

2) В контрреволюционном  саботаже со специальной целью  ослабления власти советского  правительства.

3) В оказании помощи  той части международной буржуазии, которая стремится к свержению  советской власти.

4) В собирании и передаче  сведений, являющихся по своему  содержанию специально охраняемой  государством тайной, иностранным  государствам, т. е. преступлении, предусмотренном  ст. 584, 585, 586, 5810, 5811, 5814 Уголовного кодекса, руководствуясь ст. 128 и 129 Уголовно-процессуального  кодекса, постановил: