Новый курс Ф. Д. Рузвельта: единство слова и  дела

Владимир  СОГРИН

Согрин  В. В.— доктор исторических наук, заведующий отделом историографии Института  всеобщей истории АН СССР.

Процесс преобразований в обществе располагает  к поиску аналогий. Сегодня многие вспоминают о «перестройке» в США, которую историки называют третьей американской революцией. Зададим себе вопрос: какова была в Новом курсе Ф. Д. Рузвельта роль самого американского президента? Посмотрим, как менялись его взгляды в ответ на меняющиеся требования времени и как сочетались слова президента США с его делами.

Ф. Д. Рузвельт славится многими крылатыми высказываниями. Может быть, самое яркое из них  было произнесено им во время борьбы за президентскую должность: «История человечества развивается по мистическим циклам. Одним поколениям многое дается, с других много спрашивается, нынешнее поколение американцев встречается с судьбой». Эти слова тридцать второго президента Соединенных Штатов Америки по праву вошли в образцы американского ораторского искусства. Но то была не обычная риторика: при всей своей красивости и эмоциональности суждение президента очень точно отразило суть драматического поворота — беспрецедентный экономический и социальный крах! — в американском историческом развитии рубежа 20—30-х годов и в его восприятии народом Соединенных Штатов.

Да, то была действительно поразительная, уникальная метаморфоза в развитии Соединенных Штатов: ведь еще совсем недавно, в 20-е годы, поколение американцев, которому было «многое дано», наслаждалось самым высоким в мире жизненным уровнем и упивалось «эрой процветания», казалось, бесконечной. О процветании твердили не только златоусты от истеблишмента, о нем свидетельствовали и реальные, бесстрастные цифры. Например, в конце десятилетия в Америке выпускалось ежегодно 5,4 млн автомобилей, которые впервые могли свободно приобрести не только богатые, но и средние американцы.

Вызов времени

И вдруг  это экономическое чудо — один язвительный публицист вскоре назовет  его «раем для дураков» — рухнуло, словно карточный домик. Рухнуло в течение одного 1929 г.: беспрецедентный мировой экономический кризис обрушил на Соединенные Штаты свой самый жестокий удар, и его тяжелая пята подмяла не только бедняков, но и десятки миллионов средних и богатых американцев. Последующие три года довершили превращение благополучного дома в руины: в 1933 г. каждый третий рабочий был лишен источников существования (количество безработных превысило 16 млн чел.), были полностью разорены около 900 тыс. фермеров, корпорации свели итоги года с потерей в 3,5 млрд долл., многие миллионеры превратились в нищих, в 47 из тогдашних 48 штатов прекратили деловые операции или вовсе были закрыты банки.

В том  же 1933 г. президент Ф. Д. Рузвельт встал  во главе поколения американцев, которому, в отличие от поколения 20-х годов, предстояла «встреча с судьбой». Да, то был один из наиболее трагических и непредсказуемых моментов американской истории: вера в целительные свойства частной собственности и рынка рухнула, на ее месте образовался вакуум, и ни у кого не было убедительных, гарантирующих успех решений о выходе из тупика и спасении нации. Сама нация надеялась на чудо, а роль мессии была возложена на Ф. Д. Рузвельта.

Сегодня у историков есть основания говорить о том, что Рузвельт справился  со своей миссией: в результате его реформаторского курса американское общество было спасено, выведено из исторического тупика. Разные авторы по-разному истолковывают характер рузвельтовских мер. Либеральные историки, как правило, считают реформаторский Новый курс Рузвельта третьей — после революций 1776 и 1861 гг.— американской революцией, которая преобразовала капиталистическое государство в общенародное. Консервативные авторы утверждают, что Рузвельт только упрочил фундаментальные первоосновы Америки. Марксисты, в том числе и советские, признавая в своем большинстве историческую роль Нового курса, вместе с тем до недавнего времени ограничивали ее спасением капитализма посредством реформ от социалистической революции. Сегодня среди советских историков распространена новая точка зрения, которая и представляется справедливой: реформы Рузвельта способствовали радикальному преобразованию классического капитализма на основе соединения его с процессом социализации. Нет, в результате реформ Рузвельта американское общество не стало социалистическим, но оно перестало быть и обществом классического капитализма, включив в себя серию экономических и социальных институтов и прав, признававшихся прежде только в социалистических общественных идеалах.

Впрочем, сам Рузвельт никогда не мыслил альтернативное развитие для Америки в рамках выбора между капитализмом и социализмом. В своих речах, письмах он неизменно отстаивал идею разделения поколения американцев, «встретившегося с судьбой», на две иные магистральные «школы мысли — либеральную и консервативную». В отличие от консерватизма, отдававшего развитие истории в распоряжение естественных сил, либерализм, как интерпретировал его Рузвельт, твердо высказывался в пользу целенаправленных демократических усилий государства по преобразованию общества и объединению вокруг него с целью исправления социальных и экономических пороков всех классов и слоев.

Прагматик или идеолог?

В исследовательской  литературе распространилось мнение, что Рузвельт был прагматиком, действовавшим  по наитию, чуть ли не методом проб и ошибок, а его социальные эксперименты определялись требованиями дня, а не сознательно выбранными идеалами и целями. Но так ли это?

Представляется, что анализ идеологии и практики Нового курса показывает: практические меры Рузвельта чаще всего предварялись аналитическим обоснованием, шедшим от требований жизни, а не от догм. Рузвельт двигался по преобразовательной тропе вполне осознанно, и к концу его президентства новыми качествами наполнилась не только либеральная политика, но и либеральная идеология. Но вот способ ревизии и совершенствования либерализма, использовавшийся Рузвельтом,— неизменное следование запросам живой исторической практики, а не указаниям каких-либо теоретических авторитетов, породил среди многих исследователей убеждение, что президент-реформатор был абсолютным прагматиком.

Как идеолог  Рузвельт был «коллективистом»: он выдвигал, а тем более разрабатывал новые идеи не в одиночку, а опираясь на тесную группу советников-интеллектуалов, известную как «мозговой трест». В этом качестве он, на первый взгляд, не был оригинален: ведь президент-реформатор начала XX в., В. Вильсон, например, воспринял концепцию «новой свободы» у юриста Л. Брандейса, а Т. Рузвельт, другой президент-реформатор, предшественник Ф. Д. Рузвельта, взял концепцию «нового национализма» у политолога Г. Кроули. Но Ф. Д. Рузвельт был, безусловно, первым президентом, сознательно привлекшим для разработки идеологии, стратегии и программ правительственной политики ведущих ученых нации, представителей общественных наук. Эта опора Рузвельта на «мозговой трест» стала, надо полагать, одной из причин, умеривших интерес большинства историков к его собственным мировоззренческим поискам.

«Мозговой трест» оформился в 1932 г., во время  президентской избирательной кампании. С самого начала его ведущими участниками стали профессора Колумбийского университета Р. Моли, Р. Тагвелл и А. Берли. По их свидетельству, генератором стратегии Нового курса был именно Ф. Д. Рузвельт: он определял стратегические цели преобразований, основное их содержание, а члены «мозгового треста» насыщали его установки конкретными разработками, деталями, выступали в роли научных экспертов. Рузвельт тщательно прорабатывал и редактировал все проекты, подготовленные «мозговым трестом» в соответствии с его устными рекомендациями 2. Один из советников Рузвельта утверждал даже, что его политическая философия имела законченный вид уже до начала Нового курса, а придя к власти, президент только применил ее к конкретно-исторической специфике, порожденной великим экономическим кризисом 3. Вот с этим утверждением согласиться трудно. Конечно, Рузвельт и к началу 30-х годов обладал либерально-реформистскими убеждениями, совмещавшими, кстати, концепции «нового национализма» Т. Рузвельта и «новой свободы» В. Вильсона. Но оказавшись у власти, он должен был развить их самым серьезным образом, в том числе и радикализировать путем включения в либерально-реформистское кредо ряда типично социал-демократических идей. При этом последние отнюдь не были почерпнуты механически из социал-демократического учения, но были сформулированы Рузвельтом на основе осмысления практических запросов американского общества.

От  либерализма —  к социал-демократизации

О радикализации  Рузвельтом типичных либерально-реформистских  взглядов, распространившихся в начале XX в., свидетельствовали уже его размышления о причинах американского кризиса, высказанные в ходе избирательной кампании 1932 года. Рузвельт анализировал кризис при помощи языка и понятий, которыми неизменно пользовались до того марксисты. Так, главную причину экономического краха он, подобно марксистам, усматривал в противоречии между общественным характером производства и частным способом присвоения. Кандидат в президенты от демократической партии указывал, что обобществление производства, рост производительности труда и товарной продукции, наблюдавшиеся в Америке 20-х годов, не сопровождались радикальным налогообложением корпораций и перераспределением стремительно возрастающих прибылей в пользу трудящихся классов. Производительные мощности нации беспрерывно увеличивались, а ее потребительские возможности в силу эгоизма и всевластия монополий оставались, по сути, неизменными. В таких условиях перепроизводство и безработица, экономический крах стали неизбежными. Далее следовал главный реформаторский лозунг Рузвельта: основные усилия правительства должны быть направлены на радикальное преобразование сферы распределения, утверждение распределительной справедливости 4.

Воззрения Рузвельта радикализировались, наполняясь новым, отвечавшим требованиям дня содержанием, и в последующем. На протяжении большей части президентства (а Рузвельт занимал высший пост двенадцать лет) он обнаруживал способность двигаться влево — не только в своих взглядах, но и в практических мерах. Органичное единство слова и дела и составило его вклад в американский либерализм.

При всем том, что Рузвельт живо откликался на меняющиеся исторические реалии и требовал в практической политике реагировать  именно на требования дня, в его сознании присутствовал и определенный набор  неизменных теоретических установок. В годы президентства он не раз напоминал американцам о своей приверженности фундаментальным либеральным ценностям и очень конкретно разъяснял, что понимает под ними. Рузвельт неизменно демонстрировал приверженность идее органического, избегающего революционных и радикальных скачков процесса преобразований, который должен был совершенствовать и дополнять, но ни в коем случае не отменять либеральные ценности, закрепленные в Декларации независимости, федеральной конституции, Билле о правах. Свое либеральное кредо он любил разъяснять, апеллируя к привлекательным для него идеалам выдающихся американских политиков, среди которых чаще называл Б. Франклина, Т. Джефферсона, Э. Джэксона, А. Линкольна, Т. Рузвельта и В. Вильсона. В этой «великой кучке» он выделял Томаса Джефферсона, рассуждать о котором ему, кажется, доставляло особое удовольствие.

Из наследия Джефферсона Рузвельт выбирал те идеи, которые были наиболее созвучны его реформаторским замыслам. Одна из них — право каждого поколения людей на обновление общественного договора, или конституции, в соответствии с меняющимися запросами и потребностями общества. Эту идею он истолковывал в духе прагматической философии, подчеркивая, что нововведения — как крупные, так и мелкие — должны производиться не в соответствии с умозрительными построениями и идеологическими клише, а исключительно в ответ на требования жизни. Излюбленным кредо Рузвельта стала и та мысль, что общественные изменения, после того как они назрели, должны осуществляться без всяких промедлений. При этом обществом и правительством должны были приниматься только совершенно реалистические, всесторонне просчитанные и наверняка реализуемые проекты.

Нет ничего удивительного в том, что Рузвельт, ставивший во главу угла идею более справедливого распределения с помощью государства национального богатства, воспринял как своего рода откровение джеф-ферсоновскую концепцию собственности. Опираясь на авторитет Джеф-ферсона, он доказывал, что право собственности оформилось исторически, что само его возникновение было невозможно без государства и что в силу этого государство обязано бороться с издержками свободного развития частной собственности 5. К этим издержкам он относил узурпацию права частной собственности горсткой общества и отчуждение этого священного права от миллионов нуждающихся, престарелых, безработных и бездомных. Государство, требовал Рузвельт, должно предотвратить отчуждение от миллионов тружеников права на «самый полный, в той степени, в какой это возможно», продукт своего труда 6.

Рассуждения Рузвельта о праве на частную  собственность могут показаться сегодня наивными и даже демагогическими  — чего стоит, например, его требование покончить с «правом на эксплуатацию»  в Соединенных Штатах 7, — но сам  президент-реформатор искренне верил в необходимость развития новой, глубоко демократической трактовки права на частную собственность как целительной идеологической и практической меры. И вполне закономерно, что среди всех выдающихся американских демократов наиболее близким в этом вопросе ему оказался Джефферсон.

Вслед за Джефферсоном и в традициях  гуманизма Рузвельт ставил права  американцев на жизнь, свободу, стремление к счастью выше права свободного распоряжения собственностью. Вслед  за Джефферсоном, а также Э. Джэксоном  и А. Линкольном тридцать второй президент США решительно требовал наполнить концепцию прав человека таким содержанием, которое обеспечивало максимальное национальное единение американцев. Чуждый идее упразднения классов и классовых различий Рузвельт верил в возможность их сплочения вокруг национального государства с помощью лозунгов борьбы с привилегиями меньшинства общества и обслуживания правительством интересов большинства.