Новый курс Ф.Д. Рузвельта: единство слова и дела

Монополии и президент-реформатор

Истинно национальное правительство и подлинно национальные политические лидеры, доказывал он, должны быть способны консолидировать вокруг себя общество на внепартийной основе. Этой способности как раз и не обнаружили республиканская партия и его предшественник на президентском посту Г. Гувер, тесно связанные с финансовой элитой и промышленными монополиями. В отличие от них Рузвельт требовал проявить особую заботу о «забытом человеке» — крылатое и ключевое понятие в его политическом словаре, объединявшее разоренных фермеров и безработных, низкооплачиваемых рабочих и малоимущих престарелых граждан.

Конечно, требование Рузвельта о внеклассовом и внепартийном подходе со стороны  правительства к правам человека, как и к социально-экономическим  реалиям, отнюдь не было оригинальным для американских политических деятелей. Более того, до Рузвельта оно выдвигалось большинством американских политиков, которые, оказавшись у власти, редко демонстрировали единство слова и дела. И в случае с Рузвельтом реальная оценка лозунга о внеклассовом государстве невозможна без соотнесения выдвигаемых идеологических постулатов с практическими политическими мерами. Скажем сразу, Рузвельт не отменил классовых основ американского общества, государства и демократической партии, но реформировал их в направлении политического плюрализма и консенсуса весьма основательно. Так, ведомая им демократическая партия в 30-е годы существенно расширила свою социальную базу, создала прочную коалицию среднего и мелкого бизнеса с рабочими, негритянским населением, фермерством и имела все основания претендовать на звание партии среднего класса. Это потребовало от нее переориентации идеологических и тактических подходов ко всем слоям общества, не только низшим и средним, но и высшим. Огромную, если не решающую роль в такой переориентации сыграл Рузвельт.

Отношение Рузвельта к высшим слоям общества, монополиям было весьма противоречивым, но неизменно критическим. Среди историков укоренилась точка зрения, что антимонополизм Рузвельта оформился только с середины 30-х годов, особенно во время второго срока его президентства. В действительности это не совсем так. Уже во время президентской кампании 1932 г. Рузвельт недвусмысленно возложил ответственность за экономический кризис на монополии, эту «экономическую олигархию», которая сконцентрировала в своих руках более половины производственных мощностей нации, утвердила максимально высокие, недоступные большинству народа цены на товары, следствием чего были кризис перепроизводства, остановка предприятий, безработица, нищета.

И уже  в 1932 г. Рузвельт много размышлял  о реальных антимонополистических мерах, которые призваны были спасти индивидуализм, конкуренцию, право каждого американца, а не только элиты на частную собственность и утвердить всеобщее благоденствие. Он видел два возможных варианта антимонопольной политики: один был заключен в концепции «нового национализма» Т. Рузвельта и предполагал наказывать «нечестные», но поддерживать «честные» монополии, другой вытекал из концепций «новой свободы» В. Вильсона и требовал искоренить любые монополии. Ф. Д. Рузвельт склонялся в пользу второго варианта, доказывал даже, что если бы первая мировая война не прервала вильсонов-ский реформаторский курс, то с монополиями в Америке было бы покончено, и она никогда бы не узнала такого страшного экономического крушения, которое постигло ее в 1929 году.

Судьба, однако, распорядилась так, что в  течение всего первого срока  своего президентства Ф. Д. Рузвельт должен был воплощать концепцию  «нового национализма», а точнее тот ее практический вариант, который  в сентябре 1931 г. был разработан президентом корпорации «Дженерал электрик» Дж. Своупом. В полном соответствии с планом Своупа правительство Рузвельта одобрило 16 июня 1933 г. закон о восстановлении промышленности, по которому монополии под контролем государства утверждали кодексы «честной конкуренции» — своеобразные нормативы объемов сырья и производимой продукции, цен на товары и заработной платы, которые бы предотвращали дальнейшие остановки производства и позволяли рабочим поддерживать сносное существование. В стране на два года приостанавливалось антимонопольное законодательство 1890 г., допускалось картелирование по отдельным отраслям промышленности с целью сдерживания рыночной стихии.

Тесное  взаимодействие правительства и  корпораций продолжалось до 1934 г., после  чего между ними наступил резкий разлад: оживший бизнес стал откровенно тяготиться как государственным контролем, так и политикой социальных и экономических реформ, направленных на непосредственное вовлечение государства в экономическую деятельность и помощь рабочим и фермерству. Со стороны бизнеса на Рузвельта посыпались прямые обвинения в «фашистских» и «коммунистических» намерениях. В этой ситуации президент, проявив незаурядное мужество, перешел в острую идеологическую и политическую контратаку на бизнес.

Начиная с 1935 г. Рузвельт настойчиво внушал американцам, что главная задача заключается  в том, чтобы освободить нацию  от гнета монополий и финансовых спрутов. При этом он подчеркивал, что тень не должна быть брошена на весь бизнес, частное предпринимательство и индивидуализм, наоборот, эти фундаментальные установления должны быть защищены от капиталистических цезарей — «жирных котов». Власть должна быть отнята у двухсот гигантских корпораций, распоряжающихся половиной богатства нации, у финансовых гигантов, которые с помощью нечестных сделок, сговоров и махинаций беспрерывно отчуждают в свою пользу «деньги народа, бизнес народа, труд народа» 9. Антимонополистическая либеральная доктрина Рузвельта развивала идеи Л. Брандейса и В. Вильсона, была направлена на то, чтобы превратить демократическую партию в объединение среднего класса, заручиться безусловной поддержкой большинства нации. Но удалось ли Рузвельту практически осуществить то, что оказалось не под силу сделать Вильсону?

Однозначно  ответить на этот вопрос невозможно. С  одной стороны, Рузвельт не смог провести разукрупнение монополий, что являло бы зримое воплощение антимонополизма, но с другой — им были предприняты реальные шаги, направленные на ограничение деятельности корпораций, монополистической эксплуатации, перераспределение национального пирога в пользу малообеспеченных слоев. Гнев монополий вызвал закон о налогообложении 1935 г., повысивший ставки отчислений от корпоративной прибыли до 80%. И еще большую волну возмущений с их стороны вызвали федеральные законы, наделявшие трудящихся важными и, безусловно, чуждыми классическому капитализму социальными и экономическими правами.

Лицом к человеку

Важным  мотивом идеологии и практики Нового курса с самого начала был  поворот лицом к «забытому  человеку»; после 1935 г. этот мотив вообще вышел на ведущее место. Кого включал  Рузвельт в понятие «забытых людей»? Фактически десятки миллионов простых американцев: тех, кто не имел работы, достаточных средств для сносного существования, крыши над головой. Эти американцы, по утверждению Рузвельта, составляли не менее одной трети нации 10. Кем и почему они были забыты? Отвечая на этот вопрос, Рузвельт рассуждал все более откровенно, пока, наконец, в 1938 г. не признал, что ответственность должна быть полностью возложена на государство и крупных собственников, подчинивших себе правительство и управлявших им в своих эгоистических интересах вплоть до начала Нового курса ". Тем самым президент открещивался и от классических постулатов индивидуализма, возлагавших ответственность за приниженное положение трудящихся на самих трудящихся.

Но почему государство оказалось в руках  крупных собственников? Да потому, доказывал Рузвельт, что народ сам не проявил необходимой активности для того, чтобы подчинить своим интересам правительство. Отсюда следовал призыв к простым американцам: поддержите реформы, проводимые «сверху» в интересах «забытого человека», давлением «снизу», ибо только это и может гарантировать их успех. Призыв к народу был услышан, что способствовало складыванию в ходе Нового курса широкой либерально-демократической коалиции, которую поддерживали не только немонополистическая буржуазия, но также фермерство и рабочий класс. Последние сумели извлечь наибольшую выгоду от Нового курса в 1935—1938 годах.

Одним из наиболее резких отступлений Рузвельта  от канонов старого либерализма  явилась та идея, что богатство, собственность  и прибыль, созданные усилиями «сообщества индивидуумов», а не одного капитала, должны распределяться на новой, справедливой основе. Для этого должен быть создан механизм перераспределения богатств, управление которым по праву принадлежит государству. Одним из главных каналов перераспределения национального богатства в пользу «забытых американцев» была признана государственная система социального страхования. В 1935 г. в Соединенных Штатах были введены два вида государственного социального страхования — по старости и безработице. И хотя федеральный закон о социальном страховании носил ограниченный характер, принципиально было то, что он впервые превращал федеральное государство в гаранта важных социальных прав трудящихся. Это был серьезный прорыв в теории и практике классической буржуазной социальной политики.

Другой  такой прорыв заключался в одобренном в том же году федеральном законе о трудовых отношениях, который гарантировал рабочим право создания профсоюзов, ведения и заключения коллективных договоров с предпринимателями и право на забастовку (с предварительным уведомлением со стороны профсоюзов и арбитражем со стороны государства). В 1938 г. Национальным конгрессом был принят закон о введении максимальной продолжительности рабочей недели для тех отраслей, которые попадали под федеральную юрисдикцию. Все эти законы отвечали рузвельтовской концепции «заправки насоса» — перераспределения национального богатства в целях повышения покупательной способности трудящихся и смягчения и рассасывания кризиса перепроизводства. Но нельзя не видеть в рузвельтовской идеологии и политике сознательно пестуемых эгалитарных начал, призванных сплотить вокруг государства народные массы и обеспечить национальное единство на основе качественно новой социальной политики. Рузвельт и теоретически, и практически пытался изменить условия общественного договора между государством и социальными классами, стремясь к тому, чтобы гораздо полнее учитывались интересы народа и определенно ущемлялись интересы монополий.

Эта концепция  нового общественного договора получила законченный вид уже в 40-е годы, когда президентом был разработан проект второго — социально-экономического — Билля о правах. Если первый Билль о правах гарантировал американцам политические свободы слова, печати, собраний, то второй должен был гарантировать им право на труд, оплачиваемый отдых, жилище, доход, обеспечивающий прожиточный минимум, медицинское обслуживание '2. Этот проект, включенный в идеологию либерализма, означал высший момент ее социал-демократизации, но между его провозглашением и практической реализацией лежала дистанция огромного размера.

Преобразуя  теорию и практику либерализма, включая  в него принципы, радикально противоречившие  классическим постулатам, Рузвельт не действовал по какому-то четко продуманному плану. Главное было отвести от капиталистического общества смертельную опасность, и ради этого стоило идти на самые неожиданные эксперименты и раз за разом поступаться заветами либералов. «Страна нуждается и, если я правильно понимаю ее настроения, она требует смелого и настойчивого эксперимента. Здравый смысл требует выбрать метод и испытать его,— формулировал свое прагматическое кредо Рузвельт в 1932 г.,— если не получится — честно признайтесь и попробуйте другой. Но главное — попробуйте» 13. Таким радикальным экспериментом, продиктованным здравым смыслом, было создание федеральной системы социальных прав трудящихся. Другим-экспериментом, заключавшим резкий разрыв с заповедями либерализма, стала идея государственного бюджетного дефицита как важнейшего средства преодоления кризиса перепроизводства.

Бюджетный дефицит как лекарство

Еще в 1932 г. во время избирательной кампании Рузвельт выступал твердым защитником сбалансированного бюджета и  обещал сделать все, чтобы погасить государственный долг. Однако борьба с безработицей, развитие социальных программ, государственное рефинансирование задолженности и спасение миллионов фермерских хозяйств потребовали резкого увеличения государственных расходов. Расширяющийся бюджетный дефицит был вынужденной уступкой требованиям жизни: сбалансировать бюджет в 1933, 1934 или в 1935 гг., признавал позднее Рузвельт, означало совершить преступление против народа. Постепенно практика дефицитного финансирования социальных и иных расходов правительства, в корне противоречившая канонам буржуазной политэкономии, была возведена им в теоретический постулат. Во второй половине 30-х годов он уже говорил о наличии среди либералов двух школ в вопросе бюджетной политики: одна твердо исповедовала теорию сбалансированного бюджета, другая признавала законность дефицита, определяемого задачами снятия экономического кризиса и обеспечения социально-экономических запросов бедствующего народа. Рузвельт безоговорочно вставал на сторону второй школы.

Некоторыми  исследователями высказывалась  мысль, что идея дефицитного финансирования правительственных расходов была воспринята Ф. Д. Рузвельтом у английского экономиста Дж. Кейнса. Действительно, Кейнс выдвинул концепцию широких государственных расходов как средства воздействия на стагнирующую экономику, повышения покупательной способности низших слоев и рассасывания на этой основе кризиса перепроизводства еще до Нового курса. Но Рузвельт пришел к принятию этой концепции самостоятельно, под давлением чрезвычайных обстоятельств, а с идеями Кейнса познакомился позднее. Не Кейнс, а затяжной экономический кризис, заключенное в общественной практике требование самовыживания побуждали его идти на все больший бюджетный дефицит.

В президентском  послании 1937 г. Рузвельт вновь обещал вернуться к сбалансированному  бюджету, но вскоре опять стал опираться на идею «заправки насоса», превратившуюся поистине в лейтмотив его новолиберального курса. Ее практическое воплощение характеризуется впечатляющими цифрами: с 1932 по 1940 гг. федеральные государственные расходы выросли с 4266 до 10061 млн долларов. За этот же период промышленное производство увеличилось на 60%. Конечно, было бы преувеличением объяснять экономическое оздоровление только «заправкой насоса», но и отрицать ее огромную позитивную роль невозможно. Государственный бюджет активно расходовался на оказание помощи фермерам (рефинансирование задолженности, выплаты премий за сокращение посевных площадей и т. д.), организацию общественных работ с целью снижения безработицы, развитие систем социального страхования. Все это означало радикальное обновление установок либерализма, включение в него концепции государственного планирования, выражавшегося как в прямом, так и в косвенном воздействии государства на процесс капиталистического производства и социальные отношения. По меркам классического капитализма то был чуть ли не социалистический переворот, в котором консерваторы не уставали обвинять Рузвельта. Единомышленники же Рузвельта неизменно рассматривали его как спасателя капитализма. Истинная суть Нового курса не раскрывалась ни в филиппиках консерваторов, ни в панегириках новых либералов: Рузвельт вытаскивал капитализм из пропасти ценой мероприятий, которые объективно означали развитие процесса социализации частнособственнических отношений. Социализация не была равнозначна социализму, но в то же время означала освоение многих его форм и принципов, придававших капитализму новый, более цивилизованный облик.