Октябрьская революция

Федеральное агентство по образованию  Российской федерации

 Государственное образовательное  учреждение

высшего профессионального образования

«Сибирский государственный индустриальный университет»

Кафедра истории

 

 

 

 

 

Октябрьская революция.

 

 

 

 

Реферат студента группы СЭ-09

Гатауллиной А.А.

 

Научный руководитель:

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Новокузнецк 2009

 

Оглавление:

1. Введение…………………………………………………………..……3
2. Предпосылки революции……………………………………………..5
3. Динамика назревания и нарастания кризиса……………………..6
4. Психосоциальная интерпретация революций………………………9
5. Конструктивное противодействие эскалации кризиса…………...10
6. Институционный анализ кризиса отношений власти и народа…14
7. Трансформация власти в России в 1917 году……………………16
8. Размышления о революции……………………………………………49
9. Заключение……………………………………………………….……….51
10. Список литературы………………………………………………………54

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение.

Октябрьская революция принадлежит к числу  тех событий мировой истории, интересу к которым со стороны исследовательской мысли и в нашей стране, и за ее рубежами вряд ли суждено угаснуть в обозримом будущем.

Сколь бы ни разнились  оценки значения Октябрьской революции  — от определения ее как величайшего события нынешнего столетия до социальном катастрофы,— несомненно, что она явилась катализатором мощных, хотя и крайне противоречивых, перемен в жизни нашей страны, в судьбах всех населяющих ее народов.

Влияние Октября вышло далеко за пределы  России, в той или иной мере оказав воздействие на различные стороны общественной жизни всего человечества и в значительной степени определив на многие десятилетия русло развития и направленность социально-политических и экономических изменений буквально повсюду на нашей планете.

Понятно, что без осмысления сути Октябрьской  революции и последующего развития рожденного ею общества невозможно разобраться ни в истории XX века, ни оценить в полной мере процессы, происходящие ныне в постсоветской России, ни предвидеть того, как, какими путями и в каком направлении человечество, опираясь на предшествующий опыт социального творчества и в то же время преодолевая его, может развиваться в дальнейшем.

Литература, посвященная анализу истории  Октября, поистине безбрежна. Не только в России, но и далеко за ее пределами выходили и выходят в свет работы, так или иначе, на том или ином уровне пытающиеся осмыслить роль и значение Октябрьской революции. Лишь частица этого книжного моря и в прошлом, и в наши дни доступна отечественному читателю. В прежние времена это не в последнюю очередь объяснялось нежеланием власть имущих знакомить советскую аудиторию с оценками и взглядами, не совпадавшими с официально утвержденными или прямо им противоречащими. В наши дни средства массовой информации, в угоду новой политической конъюнктуре немало сделавшие для того, чтобы создать и внедрить в сознание миллионов людей крайне убогую и извращенную картину реальной истории революционных событий 1917 года, не проявляют ни малейшей заинтересованности в поиске и утверждении исторической истины. Революционный и послереволюционный периоды отечественной истории сейчас рисуются не менее тенденциозно, чем в официальной советской историографии — с той лишь разницей, что восторженные оценки (причем нередко в устах одних и тех же людей) полностью заменены на цинично презрительные, а семь с лишним десятилетий советской истории предстают теперь уже не как высшее торжество разума и воплощения вековых мечтаний человечества, а как глубокий и мрачный провал в развитии общества.

При этом начисто отбрасываются не только принципы конкретно-исторического подхода к событиям предреволюционной и революционной эпохи, но и вообще всякие попытки сколько-нибудь объективно и непредвзято взглянуть на процессы, развивавшиеся в России в начале столетия и трижды за короткий промежуток времени породившие в ней революционные взрывы. В теле- и радиопередачах, во многих публицистических материалах все оказывается изначально подчинено одной общей, заранее заданной задаче — обелить и превознести порядки, царившие в дореволюционной России, закрывая глаза на все и всяческие изъяны, просчеты и злодеяния самодержавной, а позднее буржуазно-либеральной власти. И одновременно представить в самом невыгодном, одиозном, а нередко и окарикатуренном виде деятельность левых, революционных сил, перечеркивая и все то позитивное, что было присуще их теории и практике.

При этом предшествующие события оцениваются по последующим, прошлое — по настоящему, объективный и неангажированный анализ исторических процессов и явлений подменяется поиском поверхностных аналогий. Среди прочего, такой легковесный, предельно упрощенный подход ведет к тому, что Октябрьская революция предстает в виде верхушечного заговора горстки людей, оторванных от масс и российской действительности; вся политика Ленина выводится не из окружающей его трагической реальности, а из дурно толкуемого современными авторами Маркса.

Результатом становится крайняя деформация исторического  сознания наших соотечественников, утрата ими — особенно подрастающими поколениями — сколько-нибудь четких, адекватных представлений о действительных причинах, вызвавших как Февральскую, так и Октябрьскую революцию и определивших в конечном итоге драматические последствия прихода к власти большевиков.

Предпосылки революции.

 

Вопрос о  предпосылках революции в условиях, когда привычное понимание ее смысла и значения оказалось поставленными под сомнение, выглядит наиболее сложным. Тот факт, что отпала нужда доказывать закономерность или случайность «социалистической» революции в отсталой России, ставит под сомнение значимость выявленных ранее «объективных» экономических и политических причин социального взрыва.

К настоящему времени  наиболее распространенный взгляд на предпосылки революции связывает их с трудностями модернизации России. Действительно, исторический императив модернизации как будто объясняет и реформы 60-х — 80-х годов XIX в., и действия Витте и Столыпина, и последующую политику Ленина и большевиков. Но нельзя не учитывать, что субъективное осознание верхами отсталости России в условиях их геополитических притязаний было ничуть не более острым, чем аналогичный взгляд на место страны в мире в Японии. Между тем «революция Мэйдзи» не приняла разрушительного характера. Очевидно, социальные издержки индустриальной модернизации при сохранении традиционных укладов в сельском хозяйстве России воспринимались массами куда более болезненно, что обусловило совершенно иное соотношение революции и реформы.

Часто важнейшей  и единственной причиной Октябрьской  революции называют первую мировую войну. Действительно, большевистские антиномии («капитализм или социализм», «власть Советов или обычная буржуазная республика» и т. п.) вызваны к жизни войной. Нельзя не признать, что объективно большевиков подвели непосредственно к власти либералы и умеренные социалисты, вознамерившиеся продолжить войну, не считаясь с настроением народа. Но если так, то тем более уместно ставить вопрос о том, что в России возможности реформ усилиями старой власти и либерально-оппозиционного «общества» были ограничены в принципе; их реформаторство лишь провоцировало нетерпение и радикализм народных низов.

Представляется, что проблема предпосылок Октябрьской революции может быть поставлена на реальную почву при условии, что будет рассматриваться и революции 1917 года, и гражданскую войну 1917—1922 гг. как часть системного кризиса империи. Из сказанного вовсе не следует, что всякие компаративистские подходы к Октябрю лишаются смысла. Так, кризис «верхов», политические перипетии 1917 г., поведение маргиналов, реакция крестьянства вполне сравнимы с событиями Великой Французской революции; движение крестьянских масс имеет также немало общего с мексиканской и китайской революциями; поведение рабочих и их лидеров сопоставимы с событиями Парижской коммуны. Есть, однако, в революции 1917 г. принципиально новые моменты: непосредственное воздействие мировой войны, превращение социалистических идей в едва ли не главный компонент сознания масс, «упрощение» многомерных социальных конфликтов до противостояния «верхов» и «низов», «чужого» и «своего», «старого» и «нового», этнонациональный фактор, «партийная» диктатура над Советами и т. д. Если так, то Придется ставить вопрос об особом эмоционально-психологическом преломлении объективных экономических и социальных противоречий России в общественном сознании, обусловившем своеобразие революции.

В любом  случае понимание специфики российской революции, особенностей ее развертывания и долговременных последствий связано с переосмыслением российского имперства — уникальной сложноорганизованной этносоциальной системы, более чем своеобразно «размазанной» историей по поверхности одной шестой земной суши.

 

Динамика назревания и нарастания кризиса.

 

Качественно новый взгляд на данамику развертывания революции можно предложить, если иметь в виду, что в лице России мы имеем не просто империю (традиционную или «новейшую» капиталистическую), а империю «реликтового» типа. Основу формирования последней составила не логика примитивной экспансии, а особая форма этатизации, вызванная культурологическими, геополитическими и социопатерналистскими установками ее населения. Грубо говоря, патерналистская первооснова российского имперства упорно не поддавалась рационализации, совершенно необходимой для модернизации. Сказанное — не дань старому и современному славянофильству, а реальный — пусть трудноуловимый фактор вызревания российских кризисов, столь остро проявивших себя в XX веке.

Российская  империя естественно складывалась, а затем стала идентифицироваться властью и ее идеологами как образцовая самодостаточная система — пример для остального «несовершенного» мира. Империя пыталась утвердиться как особая культура; кризис же ее оказался связан с социокультурной несовместимостью европейски образованных «верхов» и традиционалистских «низов» на решающем этапе модернизации.

Кризис империи  назревал весьма долго, незаметно, а проявился чрезвычайно резко, социально аффектированно, «стихийно». Можно выделить несколько «уровней» (стадий, этапов) кризиса: этическая, идеологическая, политическая, организационная, социальная, охлократическая, доктринально-возрожденческая. Этическая стадия кризиса связана с десакрализацией власти, начавшейся в связи с попыткой подмены старого самодержавия деспотическим бюрократизмом в эпоху Петра I. Идеологический компонент кризиса обеспечило формирование европейски-рационалистической элиты. Политическая стадия кризиса была обусловлена разделением элиты на бюрократию и оппозицию. Вползание в организационную неразбериху и управленческую неэффективность связано с тем, что оппозиция, нравственно и интеллектуально подавив бюрократию, приступила к выработке альтернативных структур — от партий до общественных организаций, в результате чего функции управления вступили в противоречие со слабыми ростками самоуправления. Социальная стадия кризиса империи оказалась связана не просто с ухудшением положения масс, а с растущей убежденностью их в том, что единственным виновником этого являются «чужие» правители. Охлократический этап вызван не только маргинализацией социумов, но и способностью социальных отщепенцев объединяться в толпы, заражающиеся утопиями и психологией вседозволенности. Наконец, доктринально-возрожденческий этан кризиса связан с «остыванием» общеимперского социума, когда новая революционная власть стала навязывать свои цели народу.

Как бы ни соотносились между собой эти  компоненты или этапы системного кризиса империи, для революций 1917 г. на деле решающее значение имели не политические конфликты в «верхах», а социальная борьба низов за выживание. Охлократическое буйство маргиналов в условиях неээфективности высшей власти также сыграло свою роль, особенно заметную на фоне выжидательного поведения большинства народа. Поэтому центр тяжести в анализе событий революции стоит перенести на ментальность и. особенно, психологию масс — именно они позволяли «упасть» или «удержаться» той или иной политической верхушке. Действия властных элит, со своей стороны, уместно интерпретировать как почти безнадежное стремление стабилизировать ситуацию, восстановить «порядок», исходя не из необратимости радикальных перемен и неуклонного движения масс, а руководствуясь идеалом оставшегося позади «спокойного» времени и привычного соотношения европеизированных элит и народа. Деятельность умеренных социалистов (несмотря на благие намерения) выглядит и того более жалко и безнадежно. Отстав от полевевших масс, они пытались навязать им «рациональный» образ действий в условиях, когда те разочаровались в любом лидере «старого» типа. Наконец, поведение большевиков в этот период пронизано стремлением «слиться с массой» (выражение Ленина), а затем возглавить ее, поощряя наиболее радикальные ее действия, отождествляемые с «революционным творчеством».