О причинах возникновения крепостничества в России

О причинах возникновения крепостничества в России 
 

Как известно, крепостничество в России существовало в течение многих столетий, составляя одну из коренных особенностей русского феодализма. Поэтому причины возникновения крепостничества, скорее всего, следует искать не столько в рамках тех или иных конкретно-исторических ситуаций (хотя их роль несомненна), сколько в факторах наиболее фундаментального характера, связанных с особенностями становления и развития феодальных отношений, в частности феодальной земельной собственности и феодального хозяйства.  

Формирование классового общества в Восточной Европе проходило под существенным воздействием специфичных природно-климатических условий, следствием чего явилось многовековое существование в России общины маркового типа. Основной причиной жизнеспособности русской общины была ее несравненно более важная, чем в Западной Европе, роль в организации земледельческого производства. Именно в этом кроются ее большая внутренняя прочность и влияние.  

В земледельческой общине маркового типа хозяйственные угодья (прежде всего пашня) первоначально были выделены общиной каждому крестьянскому хозяйству как надел, т. е. земля находилась лишь во владении крестьянина, срок которого мог быть либо ограниченным, либо безграничным.  

Древнерусской общине в раннефеодальный период, а также в значительной мере в период развитого феодализма были присущи свои особенности. Небольшая плотность населения, усугубленная обширностью земельных просторов, обусловила вплоть до XIV-XV вв. преобладание малодворных деревень, где землепользование вполне еще обходилось без чересполосной организации полей, а следовательно, без земельных переделов. Вместе с тем в раннефеодальный период и даже позже в земледелии был сравнительно низкий уровень производительных сил, и гарантией успеха земледельца было одно лишь естественное плодородие почвы и благоприятные биоклиматические условия. Большая часть территории Древнерусского государства отличалась невысоким плодородием почв, а условия континентального климата восточноевропейских равнин были отнюдь не благоприятными. Это систематически вело к негативным последствиям, которые, помимо нестабильности урожаев, проявлялись либо в форме сильного засорения полей, либо быстрого их истощения. При общем довольно низком уровне урожайности естественным и единственным реальным компенсационным актом была частая, если не регулярная смена участков пахотной земли. Отсюда вытекала необходимость постоянного подъема новой пашни, использования залежей и перелогов. Практика такого рода, видимо, на целые столетия отодвинула в древнерусском земледелии общинные земельные переделы, точнее, эквивалентом этих переделов была естественная нивелировка качества участков пахоты при выборе общинниками новых земель.  

Постоянный подъем целины или перелогов сохранялся и при паровой системе земледелия. Подъем целины или залежи или сведение леса были тяжелым и трудоемким видом сельскохозяйственного производства и требовали объединенных усилий нескольких хозяйств, а то и всей общины, т.е. кооперации [1].  

Чрезвычайно важно отметить, что такие трудоемкие работы, как расчистка леса, лесных порослей, кустарников, должны были выполняться в максимально сжатые сроки ввиду необычайно напряженного бюджета рабочего времени земледельца Европейской России. В силу природно-географических условий этого региона так называемый рабочий период земледелия был существенно короче, чем у земледельца Западной Европы. Русский крестьянин не мог себе позволить длительное, растянутое на годы освоение целины или лесной поросли, как бывало много позже при несравненно более высоком уровне агрикультуры, в частности в XVIII в. Это и диктовало целесообразность применения большой массы труда в ограниченный промежуток времени.  

Таким образом, несмотря на то, что почти весь цикл земледельческих работ был объектом индивидуального, парцелльного труда крестьянского двора или малой семьи, ключевые моменты этого цикла (например, подъем целины) были связаны с производственными усилиями, по крайней мере, нескольких хозяйств.  

Вероятнее всего, именно эти факторы, обусловленные прежде всего природно-географической спецификой, и объясняют жизнестойкость древнерусской общины, просуществовавшей многие столетия (отнюдь не только в силу одной лишь социальной традиции).  

Сравнительно большая производственная роль древнерусской общины, в отличие от германского варианта марки, давала лишь простор развитию имущественной дифференциации, основывающейся главным образом на накоплении движимого имущества. Пауперизация, вероятно, была вызвана сравнительно низким уровнем развития производительных сил в сельском хозяйстве, а также в земледелии, когда крестьянское хозяйство могло погибнуть в силу множества факторов, в частности от неблагоприятных проявлений природной стихии. Размах пауперизации сдерживался силами той же общины, а пауперизированный контингент поглощался другим мощным процессом, а именно общественным разделением труда, отделением промышленности от земледелия и т.д. В Древней Руси вследствие этих причин аллод как исторически значимое явление не состоялся.  

Процессы классообразования в древнерусском раннефеодальном обществе характеризовались по преимуществу не разложением общины, а развитием господствующего класса, опосредованным через рычаги государственного аппарата (например, в лице дружинного компонента), поскольку государственность в Древней Руси, по всей вероятности, развивалась как внутренняя потребность жизнедеятельности «нации», т.е. совокупности восточнославянских племен в период завершения разложения первобытнообщинного строя [2].  

Эволюция господствующего класса древнерусского общества - это трансформация «слуг народа» в корпорацию господ над народом [3], процесс необычайно медленный, занимавший многовековой период. По гипотезе академика Б.А. Рыбакова, элементы государственности в Среднем Поднепровье, на территории будущего ядра Киевского государства, могли возникнуть примерно в VI в. [4] Лишь в завершающей фазе этот процесс был осложнен и ускорен волнами завоеваний соседних союзов племен и государственных образований, шедшими из исторического ядра Киевского государства.  

В силу этого и феодальная эксплуатация в Древней Руси зародилась как эксплуатация земледельцев-общинников прежде всего государством. Наиболее ярким выражением этого было полюдье {Термин «люди» в Древней Руси в одном из своих значений был синонимом термина «государство». Отсюда «полюдье» может быть раскрыто как поездка по государству с государственными делами.}, практика которого к X в., вероятно, имела уже давнюю традицию.  

Важнейшим следствием названных процессов стал феномен очень сильной государственной власти, а отсюда - и весьма раннее обладание атрибутом верховной собственности на землю в пределах государственной территории. Личная зависимость крестьян-общинников в тот период проявлялась лишь в актах перераспределения земельных пространств вместе с населением из рук государства в руки тех или иных представителей господствующего класса.  

Верховная собственность на землю находила свое реальное воплощение прежде всего в отчуждении определенной части совокупного прибавочного продукта общинного крестьянства, что постепенно закреплялось обычно-правовыми традициями (и в этом, на наш взгляд, одно из отличий централизованного взимания ренты от взимания дани). Вместе с тем обычно-правовые отношения отражали и пределы господства класса эксплуататоров, опосредованного господством государственной власти. Это проявлялось, в частности, в том, что, получая феодальную ренту, государственная власть практически оставляла (была вынуждена оставлять) в руках общин всю полноту прав фактического владения (обладания) всеми земельными угодьями. Отсюда понятно, что единственно возможной формой феодальной ренты была рента-налог, или централизованная рента. Ее реальным выражением, как и всюду в раннефеодальных государствах, была валютно-денежная форма, в качестве же специфичных древнерусских форм централизованной ренты выступали валютно-натуральные формы (меха и т.п.).  

Таким образом, на этой стадии развития реализовывался лишь формационно необходимый минимум компонентов феодальных производственных отношений. Видимо, поэтому данная фаза обычно квалифицируется в историографии как раннефеодальная.  

Как известно, фундаментальным признаком феодальных отношений являются рентные отношения. К. Маркс писал в свое время, что в эпоху феодализма «земельная рента есть единственная господствующая и нормальная форма прибавочной стоимости или прибавочного труда» [5]. Причем непосредственный производитель доставляет земельную ренту «собственнику того условия труда, которое в этом состоянии охватывает все, т.е. собственнику земли». Происходит это только в силу того, как подчеркивает Маркс, что земля и «только земля и противостоит ему как находящееся в чужой собственности условие труда, обособившееся по отношению к нему и олицетворенное в земельном собственнике» [6]. Из этого тезиса можно вывести весьма важный критерий наиболее развитой стадии феодальных отношений. Эта стадия становится действительностью лишь тогда, когда, с точки зрения социальной, земля, на которой трудится непосредственный производитель, в его сознании «обособляется по отношению к нему». Больше того, это обособление олицетворено «персоной земельного собственника». Иначе говоря, в глазах непосредственного производителя земля уже олицетворяется фигурой феодала-собственника, т.е. стала условием труда, обособившимся по отношению к нему самому.  

На наш взгляд, конкретно-исторически эта стадия превращается в реальность с того момента, когда земельный собственник обладает практической возможностью извлекать ренту в любой форме: отработочной, продуктовой или денежной. Подчеркнем, что речь идет о развитой стадии феодальных отношений. В исторической действительности тех или иных государств или регионов в большинстве случаев преобладает практика одновременного применения всех форм ренты. Тенденция последовательной смены докапиталистических форм ренты (низших, какой была барщина, высшими - в виде денежной ренты) выступает преимущественно лишь как тенденция к преобладанию той или иной формы ренты над остальными в общем объеме совокупного прибавочного продукта.  

Впрочем, марксова схема смены форм докапиталистической ренты, как известно, есть лишь логико-историческая последовательность смены форм - от примитивной барщины к продуктовой ренте с последующим превращением ее в денежную как высшую форму ренты, ставшую одновременно и формой ее разложения.  

В частности, на стадии разложения феодальных отношений практически могут господствовать разные виды чистых форм ренты, что в наибольшей мере зависело прежде всего от той роли, которую экономика той или иной страны играет в складывающейся мировой системе общественного разделения труда. В странах с развитой промышленностью и торговлей, занимавших в эпоху разложения феодализма господствующее положение на мировом рынке, это могла быть денежная рента в чистом виде (например, Англия). А в феодальных странах, оказавшихся в положении аграрных придатков в системе зарождающегося мирового капиталистического рынка, это могла быть чистая барщина (например, страны так называемого «второго издания» крепостного права) и т.д.[7]  

На стадии становления и развития феодализма превалирование той или иной формы ренты в совокупном прибавочном продукте, охватывающем все формы ренты, было продиктовано также чисто конкретно-историческими обстоятельствами. Чаще всего преобладала в долевом отношении продуктовая форма ренты. К. Маркс и Ф. Энгельс особо оговаривали невозможность в период зарождения и становления феодальных отношений существования барщины в чистом виде [8]. Ф. Энгельс прямо подчеркивал: «Как мало было возможности навязать такому обществу крупное хозяйство с барщинным трудом, доказывают... эксперименты Карла Великого с знаменитыми императорскими виллами» [9]. Причина неуспеха кроется, видимо, прежде всего в низком уровне развития производительных сил. Чистая сельскохозяйственная барщина (особенно полевая), как это ни странно, была возможна лишь при относительно высоком уровне общественного разделения труда, поскольку она неизбежно приобретает товарный, а не натуральный характер. Барщина же в натуральном хозяйстве непременно сочетается с другими формами ренты (продуктовой и денежной).  

Определенную роль в выдвижении на первый план той или иной формы ренты может сыграть способ ее изъятия и способ распределения прибавочного продукта в господствующем классе. Здесь имеются в виду различного рода централизованные формы изъятия и распределения ренты, что обычно выдвигает на первый план продуктовую, а в период позднего феодализма - денежную форму ренты. Генезис самой примитивной, но отнюдь не земледельческой барщины также связан с централизованными формами изъятия ренты. Об этом писал К. Маркс, считая, что уже на заре классового общества необходимые родовой общине работы по строительству дорог, мостов, храмов и т.п. были по своей потенциальной сути разновидностью барщинного труда - будущей отработочной рентой.