На службе Его Величества. Из истории борьбы с политическим терроризмом в России

На службе Его Величества. Из истории борьбы с политическим терроризмом в России

Поскольку и сегодня терроризм называют одним из главных вызовов и угроз безопасности общества и государства, нельзя обойти этой крайне важной, причем не только в историческом аспекте, проблемы.

В то же время, учитывая, что вопросу борьбы с политическим терроризмом в России посвящено немалое число специальных работ, остановимся на нем только под углом зрения мер, предпринимавшихся правоохранительными органами империи для ликвидации этой угрозы.

Следует, однако, подчеркнуть, что появление политического терроризма в России не было чем-то уникальным в тогдашней Европе: террористические идеи развивались, и, по-видимому, оказывали влияние на умы и настроения наших соотечественников, в работах германских, итальянских, французских революционеров.

Первым актом политического терроризма в России XIX века явилось покушение на Александра II Д.В. Каракозова 4 апреля 1866г., приведшее к выявлению замысла создания целой террористической организации.

Покушение это, как отмечал полицейский историограф Н.Н.Голицын, "однако, исходило почти из личной инициативы, потому что заговор имел очень мало участников и не обладал действительными связями с тогдашними революционными кружками".

В ответ на покушение, "император призвал все общественные классы и сословия стать на путь порядка, отказаться от разрушительных, крайних идей, показать бдительность и строгость; он призывал к умиротворению умов и сердец".

О справедливости сказанного свидетельствует известная мягкость приговора в отношении членов замышлявшейся террористической организации, но, что требуется подчеркнуть особо, не приступивших к реализации своих преступных намерений. Из 200 арестованных по делу о покушении, только 32 осенью 1866 г. были преданы суду. Пяти приговоренным к смертной казни заговорщикам она, "по высочайшей конфирмации", была заменена каторжными работами на 20 лет, но в 1871 г. все находившиеся на каторге были переведены на поселение.

Отметим также то чрезвычайно важное, на наш взгляд, обстоятельство, что террористические замыслы "ишутинцев" были вдохновлены слухами о некоем "Европейском комитете", ставившем своей целью совершение цареубийств, привезенными одним из членов кружка (И.А.Худяковым) из-за границы в 1865 г.. А также покушением на императора Наполеона III 4 января 1858 г. Тогда Ф.Орсини была брошена бомба, вследствие чего погибли около десятка человек. Это был не только первый случай применения в террористических целях взрывного метательного устройства, но и первый акт "рассеянного", "слепого терроризма".

В то же время в нелегальной печати стал дебатироваться чрезвычайно важный политико-теоретический вопрос: а допустим ли террористический метод как средство революционной борьбы вообще?

Обстоятельный ответ на него, на наш взгляд, дает теоретико-политическая дискуссия, активно развернувшаяся в российском обществе в конце XIX - начале XX веков, на чем мы еще остановимся далее. А, в середине позапрошлого века, как известно, практический ответ на него дала сама история.

Отметим также и то обстоятельство, что полицейские чиновники, готовившие официальный обзоры революционного движения в России, не обвиняли его огульно в приверженности исключительно насильственным, террористическим методам борьбы.

Так, сообщая о деятельности петербургского комитета "Земли и воли", Н.Н.Голицын подчеркивал, что он отличался "от чисто террористических комитетов тенденциями более мирными, более реформаторскими и, прежде всего, демократическими".

Хотя, как мы показали ранее, демократическая оппозиция подвергалась царским правительствам репрессиям подчас более жестоким, нежели лица, причастные к террористической деятельности.

Следующим шагом в развития политического терроризма стала известная попытка С.Г.Нечаева организовать "Народную расправу". И, по нашему мнению, ошибочным явилось опубликование в официальном "Правительственном вестнике" известного "Катехизиса революционера", обнаруженного в ходе одного из обысков по делу Нечаева.

Вместо дискредитации заговорщиков, на что рассчитывали власти, эта неосмотрительная публикация, по сути дела, стала своеобразным «учебным пособием» для будущих террористов.

Проходивший в Москве в 1869 г. суд над участниками «кружка» Нечаева – сам он в то время скрылся за границу, стал первым открытым процессом по делу террористов в России. Особенностью его явилось еще и то, что осуждение в 1873 г. самого Нечаева стало возможным благодаря его экстрадиции (выдаче) швейцарскими властями России как уголовного преступника.

Апофеозом развития террористических тенденций в российском социально-политическом движении стало образование в 1879 г. достаточно многочисленной "Народной воли", осуществившей в том же году ряд известных террористических акций, и приобретшей широкую известность, как вследствие выпуска ее одноименной нелегальной газеты, прокламаций, так и установления связей с многочисленными революционными кружками.

Выстрел В.И.Засулич 24 января 1878 г. в петербургского градоначальника Ф.Ф. Трепова, констатировал Н.Н.Голицын, "освятил собой начало террористического периода, к которому ни правительство, ни полиция не были достаточно готовы".

В то же время оправдание Засулич судом присяжных показало, что

"а) правительство в некоторые моменты может оказаться в затруднительном положении, и б) что большая партия "либералов" была в состоянии серьезно поддержать дело революционеров. Убеждение это, которое превратилось вскоре... в преувеличенное мнение о своем могуществе и уверенность в слабости сопротивления, которое может быть им оказано, довело террористов до покушений на самых высоких представителей власти".

Покушение Засулич стало предвестником целой серии террористических акций 1878-1881 годов, покушений на различных государственных сановников.

А начиналась эта полоса отечественной истории так.

23 февраля 1878 г. в Киеве был убит товарищ прокурора М.М. Котляровский. 25 мая там же убит жандармский ротмистр Г.Э. Гейтинг. А 4 августа удар наносится в Петербурге: здесь среди белого дня был смертельно ранен шеф Отдельного корпуса жандармов Н.В. Мезенцов.

В связи с этим убийством 20 августа в "Правительственном вестнике" было опубликовано специальное правительственное заявление. В нем, в частности, подчеркивалось: "Правительство отныне с неуклонной твердостью и строгостью будет преследовать тех, которые окажутся виновными или прикосновенными к злоумышлению против существующего государственного устройства, против основных начал общественного и семейного быта и против освященных законов прав собственности...".

Порочный круг, как это еще не раз бывало в истории, замкнулся: "революционный" террор закономерно вел к усилению репрессий.

В связи с покушением на Александра II 2 апреля 1879 г. А.К.Соловьева, 5, 11 и 17 апреля последовал ряд новых узаконений, передававших дела о "политических" преступлениях в ведение военных судов.

Затем последовали указы 9 мая и 9 августа 1879 г. А 1 сентября дела о сопротивлении полиции также были отданы под юрисдикцию военных судов.

Но, как бы ни показалось это парадоксальным, но извращенная логика терроризма была так откровенно изложена в "Листке "Земли и воли" в марте 1879 года, ставшего особенно "урожайным" по числу проведенных террористических актов: "...3-4 удачных политических убийства заставили наше правительство вводить военные законы, увеличивать жандармские дивизионы, расставлять казаков по улицам, назначать урядников по деревням - одним словом, выкидывать такие salto mortale самодержавия, к каким не принуждали его ни годы пропаганды, ни века недовольства во всей России, ни волнения молодежи, ни проклятия тысяч жертв, замученных на каторге и в ссылке... Вот почему мы признаем политическое убийство за одно из главных средств борьбы с деспотизмом".

Вот уж поистине: чем чуже - тем лучше! Ведь только с 1 июля 1881 по 1 января 1888 года, то есть за шесть с половиной лет, Департаментом полиции было заведено 1500 дел на 3046 человек.

Та же порочно-извращенная логика терроризма брала верх впоследствии и в 1902-1907 гг. Такова же была логика "белого" и "красного" террора в 1918 г. и в последующие годы.

И, если отказаться от цинично-нигилистического вывода о том, что единственный урок истории состоит в том, что потомки не извлекают из истории никаких уроков, следует признать, что уже в начале кровавой террористической эпопеи становилось все более очевидным, что этот путь никуда не ведет.

Понял это и М.Т. Лорис-Меликов, пожелавший прервать «дурную бесконечность» политического произвола и насилия "диктатурой сердца".

Увы! Быть может, было уже слишком поздно, но его попытка не увенчалась успехом. А за ней последовали очередные политико-правовые "заморозки".

Понял всю абсурдность и пагубность террора и деятельный член "Исполнительного комитета "Народной воли" Лев Александрович Тихомиров.

В предисловии к книге "Почему и перестал быть революционером", он писал: "Я не буду настаивать на моральной стороне этой системы деятельности…. Я говорю только о политической выгоде, на этой точке зрения нахожу террористический принцип ложным. Одно из двух: или имеется достаточно сил для изменения режима путем ниспровержения правительства, которое противится этой перемене, - или их нет. В первом случае нет никакой нужды в политических убийствах; во втором - эти убийства не приведут ни к чему…. Бесполезный или бессильный, терроризм не есть система политической борьбы... Надежды на террор показывают недостаточное понимание социологических законов…. Только здоровые, положительные идеи одни могут его разъяснить, одни могут указать путь России - не для пролития крови, а для развития ее сил».

Отметим, правда, и то обстоятельство, что брошюра эта впервые была издана на французском языке в Париже при деятельном участии П.И.Рачковского, стремившегося склонить Тихомирова к "идейному разоружению". Однако, не смотря на это, последующие поступки и выступления Тихомирова свидетельствуют именно о его осознанном и искреннем отказе от террористических воззрений, о чем мы еще скажем далее.

Еще ранее, в декабре 1885 г., когда правительству только-только удалось наконец подавить народовольческое движение, Тихомиров признавал в частном письме, перехваченном полицией, что "все движение, в особенности в последнее время, сделало огромную ошибку, слишком отдавшись террористическим идеям и действиям, что оно потеряло из виду существенную цель, потому что страна не видит больше в лице партии "своего представителя", в этом и есть причина того, почему движение затихло, подорвано".

Вернемся, однако, к покушению на шефа жандармов Мезенцова. Из трех покушавшихся - Михайлов был осужден петербургским судом в мае 1880 г., правда, уже по другому делу, Баранников - в январе 1882 г.

Третий, нанесший смертельный кинжальный удар, Сергей Кравчинский позднее был установлен российской полицией проживающим в Париже.

«Политическое значение» убийства Мезенцова разъяснялось в специальной прокламации "Смерть за смерть", написанной Кравчинским и изданной народовольцами. В ней утверждалось: "само правительство толкнуло нас на тот кровавый путь, на который мы встали. Само правительство вложило нам в руки кинжал и револьвер. Оно довело нас до этого своей циничной игрой десятками и сотнями человеческих жизней и тем наглым презрением, к какому бы то ни было праву, которое оно всегда обнаруживало в отношении к нам....

...выслушайте наши требования:

1. Мы требуем полного прекращения всяких преследований за выражение, каких бы то ни было убеждений как словесно, так и печатно.

2. Мы требуем полного уничтожения всякого административного произвола и полной ненаказуемости за поступки, какого бы то ни было характера иначе, как по свободному приговору народного суда присяжных.

3. Мы требуем полной амнистии для всех политических преступников без различия категорий и национальностей - что логически вытекает из первых двух требований.

Вот чего мы требуем от вас, господа правительствующие...".

На наш взгляд, следует подчеркнуть то немаловажное обстоятельство, что периодам начала наиболее активной "террористической борьбы" практически всегда предшествовало появление и циркулирование разного рода пропагандистских и "теоретических" материалов, содержащих "апологию террора" с точки зрения его "допустимости", "оправданности" и "политической целесообразности". В период "народовольческого" террора 1878-1881 гг. таковыми являлись прокламации, листовки, воззвания, печатавшиеся как отдельно, так и в нелегальных газетах, брошюрах.

Позднее, в 1897-1990 г.г., появление такого рода пропагандистских материалов также предшествовало началу эсеровского терроризма, главным организатором которого выступала "Боевая организация"(БО) партии социалистов революционеров (эсеров).

Аналогичные примеры дает и история некоторых зарубежных террористических организаций уже XX века, что следует, по-видимому, считать одной из общесоциологических закономерностей возникновения террористических организаций и их перехода к активной террористической «борьбе».

Как отмечал один из весьма информированных отечественных исследователей феномена политического терроризма генерал А.И.Спиридович,

"выработав программу ("программу Исполнительного комитета") и разработав всесторонне вопросы о задачах деятельности и о принципах организации, "Народная воля" широко развернула свою деятельность: проникла в революционные кружки в разных городах, в военную среду, создав там даже несколько "офицерских организаций", оборудовала ряд типографий".

К ноябрю 1879 г. была принята программа "Народной воли", опубликованная в январе следующего года в третьем номере одноименной нелегальной газеты.

В ней, подчеркивалось: "террористическая деятельность… имеет своей целью подорвать обаяние правительственной силы, давать непрерывное доказательство возможности борьбы против правительства, поднимать таким образом революционный дух народа и веру в успех дела и, наконец, формировать годные и привычные к бою силы".

То есть здесь мы уже видим отход от "требований", выдвигавшихся С.М.Кравчинским. Что вполне объяснимо: очень часто каждый террорист-исполнитель выступает от имени организации, выражая лишь собственную точку зрения и волю.

В числе "руководящих принципов действий" в программе "Исполнительного комитета» (ИК) отмечалось:

"1) по отношению к правительству как к врагу, цель оправдывает средства, т.е. всякое средство, идущее к цели мы считаем дозволительным...

3) лица и общественные группы, стоящие вне нашей борьбы с правительством, признаются нейтральными, их личность и имущество неприкосновенны;

4) лица и общественные группы, сознательно и деятельно помогающие правительству в нашей с ним борьбе, как вышедшие из нейтралитета, принимаются за врага".

В числе задач "Исполнительного комитета" указывалось и на "приобретение влиятельного положения и связей в администрации, войске, обществе и народе". На это и была направлена информационно-пропагандистская деятельность "Народной воли", которая приносила свои результаты - к деятельности террористов "общество", по крайней мере до 1 марта 1880 г., пока оно было знакомо только с пропагандистскими воззваниями организации, относилось с некоторым сочувствием и пониманием, о чем, например, говорит как факт оправдания В.И.Засулич, так и устроенная по этому поводу манифестация солидарности с ней у здания суда.

После взрыва в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г., в очередной раз продемонстрировавшего потенциальные возможности и намерения террористов, Лорис-Меликов пошел на беспрецедентный шаг - 15 февраля он выступил в "Правительственном вестнике" с обращением "К жителям столицы", в котором обещал "приложить все старание и умение к тому, чтобы, с одной стороны, не допускать ни малейшего послабления и не останавливаться ни перед какими строгими мерами для наказания преступных действий, позорящих наше общество, а с другой стороны - успокоить и оградить законные интересы его здравомыслящей части" и просил "здравомыслящие силы общества" оказать правительству помощь в противодействии терроризму.

Следует подчеркнуть, что основную массу террористов составляли молодые люди в возрасте до 27-28 лет, выходцы из всех слоев и сословий общества - от дворян и разночинцев - до крестьян, рабочих, детей священнослужителей. Отметим также привлечение в ряды организации подростков и женщин. Подчеркнем также, что, как показывает история, и в тот период, и в XX веке за рубежом, женщины составляли до трети участников террористических организаций.

Члены "Народной воли" были знакомы как с методами деятельности полиции, так и с правилами конспирации с целью «сбить полицию со следа».

Необходимо особо отметить, что все эти тактические приемы, способы действия, свойственные как современным террористическим организациям на Западе, так и группировкам организационной преступности, широко представлены в современном кинематографе, а также в литературе - от исторических исследований о народовольцах и эсерах, от романов Р.Б.Гуля и М.Алданова "Азеф", до мемуаров А.А.Аргунова, Б.В.Савинкова, В.Л.Бурцева, а также в современных исследованиях о терроризме.

Все это в совокупности воспитывало особый "образ жизни" террористов, возможно, сформировавшийся не без влияния официальной публикации нечаевского "Катехизиса революционера".

Следует отметить и последовательное совершенствование средств совершения теракций - от кинжалов и револьверов, до мин (включая электроприводные) и метательных снарядов. Помимо этого, уже в 1907 г. БО эсеров также рассматривала возможность использования в террористических акциях аэропланов и маломерных быстроходных морских судов, торпед.

"Профессиональных" революционеров-террористов отличали фанатизм, доходящий до самопожертвования (отказ от ухода с места покушения), и готовность давать развернутые показания на судебных процессах в целях пропаганды своих идей.

Эти характерные черты деятельности "Народной воли" были впоследствии взяты на вооружение ее последователями.

Члены "Народной воли" также впервые использовали как эмиграцию своих членов за границу, так и попытки создания заграничных "представительств", баз, и даже "групп поддержки", что стало весьма распространенным явлением для деятельности различных террористических организаций уже в XX веке.

Однако и после окончательного разгрома "Народной воли", датируемой полицейской историографией 1886 г., радикализация общественных настроений, нередко приводившая к формированию террористических намерений и групп, продолжалась.

Так в 1886 г. члены кружка продолжателей "Народной воли" в Харькове предполагали, наряду с агитационной и пропагандистской работой, вести и деятельность "террористическую и разрушительную»….

В их программе появляется уже и "слепой", безадресный, «рассеянный» терроризм. Члены группы установили связи с единомышленниками в Одессе, Екатеринославле, Москве и Петербурге.

В феврале 1887 г. принятая программа "Террористической фракции Народной воли" (С.-Петербург) сочла строгую централизацию террористической деятельности нецелесообразной, полагая, что "организация террора должна быть более гибкой, она должна быть подсказана всей окружающей обстановкой, условиями жизни".

Возникшая в Москве в 1887 г. "социально-революционная партия" взяла эту тактическую установку на вооружение. Проект ее программы был разослан в Петербург, Орел, Курск, Харьков, Киев и Одессу, но встретил возражения из-за ярко выраженного террористического характера.

В январе 1888 г. в Цюрихе (Швейцария) вышел первый номер журнала "Самоуправление" с программой "Социалистов-революционеров" в которой провозглашалось, что "...не отдельный террористический факт, но ряд таких фактов... заставит монархизм... положить оружие" (до февраля 1889 г. вышло еще три номера журнала, после чего издание прекратилось).

Следующей в российской истории разветвленной террористической организацией стала "Боевая организация" партии социалистов-революционеров(эсеров).

Однако, как и ранее, в период "народовольческого терроризма", возникновению ее предшествовал длительный «инкубационный» период пропаганды "террора как метода борьбы".

А.И.Спиридович новый подъем террористической, более, строго говоря - скорее теоретико-подготовительной, активности после разгрома "Террористической фракции Народной воли" в марте 1887 г., связывал с голодом, охватившим в 1891-1892 гг. 20 российских губерний, с холерной эпидемией и обусловленных ими беспорядками в деревнях, всколыхнувшими общество.

В 1890-1892 гг., писал он, возник ряд "террористических кружков", правда, так и не успевших перейти к реальной террористической деятельности (большинство из них ликвидировалось полицией в течение 3-8 месяцев). Однако некоторые из них установили связи с единомышленниками-эмигрантами в Европе (Швейцария, Франция, Великобритания), а также созданными ими "обществами друзей свободы в России" (в США и Лондоне), и "Фондом вольной русской прессы", получали издававшуюся за рубежом литературу, пропагандировавшую терроризм.

Группы «русских террористов» были ликвидированы в Париже (в 1890 г.) и в Берне (1894 г.). Правда, они не только "освещались" Заграничной агентурой (ЗАГ) Департамента полиции, и были ликвидированы ею во взаимодействии с местной полицией, но и стали следствием провокации, учиненной руководителем ЗАГ П.И.Рачковским.

Разоблачение в июле 1909 г. участия агента русской полиции Ландезена (он же А.Геккельман, он же А.М.Гартинг), с 1905г. возглавлявшего всю зарубежную агентуру Департамента полиции, в инспирировании образования "кружка русских террористов" в 1890 г. в Швейцарии привело к его отставке с этого поста и спешному бегству из Парижа.

В 1901 г. так называемый "Северный союз партии социалистов-революционеров" выпустил листовку, посвященную 20-летию цареубийства 1 марта 1881 г., что можно считать началом нового этапа систематической пропаганды терроризма.

А в конце мая 1901 г., N 2 эсеровской газеты "Революционная Россия" по поводу убийства министра просвещения Н.П.Боголепова писал: "Не теоретизировать теперь время, а действовать. Борьбу, начавшуюся стихийно, ведущуюся эпизодически, надо сделать сознательной и планомерной. В этом неотложная задача. Для ее осуществления должна быть проявлена вся мощь их ума, весь запас их чувств, вся энергия их воли".

В связи с начавшейся кампанией пропаганды террора, в докладе директора Департамента полиции от 20 июля 1902 г. высказывалось обоснованное предположение, что вскоре могут вновь начаться террористические акции.

"Боевая организация" партии социалистов-революционеров сложилась осенью 1901 г. для осуществления "центрального" террора, однако впервые заявила о себе в апреле 1902 г. издав листовку по поводу убийства министра внутренних дел Д.С.Сипягина.

БО партии эсеров просуществовала с перерывами до 1908 г.. Распускалась в ноябре 1905 г., а также в 1907 г., деятельность БО была также"приостановлена" ЦК ПСР "на время работы Государственной Думы" в 1906 г.. В то же время, связанная лишь с узким кругом членов ЦК ПСР (руководитель БО Е.Ф.Азеф и его заместитель Б.В.Савинков входили в состав ЦК партии), "Боевая организация", не смотря на финансирование ее ЦК партии, считалась автономной и даже  "внепартийной".

Официально БО была объявлена распущенной ЦК ПСР весной 1909 г. вследствие разоблачения ее руководителя Азефа В.Л.Бурцевым как агента Департамента полиции. В разное время в состав БО входило от 10-15 до 30 участников, а общее число ее членов составляет около 80 человек.

БО в значительной степени восприняла опыт и теорию "террористической борьбы "Народной воли". В 1903-1907 гг. БО и ее отделения ("летучие отряды") совершили ряд громких террористических акций.

Многочисленные аресты и казни ее членов, а также наличие агентуры полиции в ее рядах, не могли помешать ее восстановлению после наносимых ударов, что, по-видимому, определяется не только одной ролью Азефа как агента-провокатора.

Еще одной особенностью деятельности БО было ее противоборство с полицейскими силами, выразившееся, в частности, в убийстве министров внутренних дел Д.С.Сипягина и В.К.Плеве, ряда других сотрудников Департамента полиции и его агентов (Татаров и др.).

Следует также отметить тот парадоксальный факт, что деятельность "БО" встречала сочувствие и содействие не только в обществе, но и в самой полиции. Через эсеровские организации и близких к ним лиц с ЦК ПСР фактически сотрудничали и некоторые полицейские чиновники (Е.М.Бакай, Л.П.Меньшиков, бывший директор Департамента полиции А.А.Лопухин).

А.И. Спиридович впоследствии так характеризовал начало деятельности "БО": "убийство Плеве, принесшее изменение внутренней политики и убийство великого князя, за которым последовали акты 18 февраля, как бы служили лучшим доказательством правильности революционных способов борьбы и необходимости террора как средства борьбы против правительства...". Пример "БО" толкал к терроризму и местные партийные организации эсеров, отмечал он, при которых также стали создаваться "боевые группы".

Как бы не показалось это парадоксальным, но не деятельность агентуры Департамента полиции привела к фактической ликвидации "Боевой организации" эсеров, а именно разоблачение В.Л.Бурцевым Азефа в качестве агента-провокатора охранки[22].

Еще одним экстремистским течением в начале XX в. являлись анархисты - по некоторым данным, в 1903-1910 г. в России насчитывалось около 7 тысяч последователей этой социально-политической доктрины, а анархистские группы объединяли до 80-150 членов.

Анархистами также был создан ряд "боевых групп", которые активно участвовали в "партизанской террористической войне", одним из главных средств которой считали "экспроприации", то есть захват личной или казенной собственности и денежных средств.

Вслед за французскими анархистами, впервые в начале 90-х годов XIX века осуществивших ряд акций "рассеянного террора" путем организации «безадресных» взрывов, анархисты - "безмотивники" также организовали взрывы в ресторане "Бристоль" в Варшаве (ноябрь 1905 г.), у кафе в Одессе (декабрь 1905 г.), ряд взрывов на пароходах (1906 г.).

В мае 1906 г. в Петербурге возникла "Боевая организация максималистов" (БОМ), в которую входило около 30 человек. БОМ вынашивала планы захвата Госсовета в момент заседания там министров, готовила покушения на ряд министров.

В июле 1906 г. БОМ организовала покушение на командующего Одесским военным округом, в августе того же года организовала взрыв на даче

премьер-министра П.А.Столыпина, в результате которого погибло более 10 человек.

Однако параллельно с "организованной» террористической «идейной борьбой" эсеров, "максималистов" и анархистов, на фоне революционного подъема 1904-1906 гг. развивался также и "неорганизованный", т.е. не проводимый конкретной партией, организацией, терроризм, а также так называемые  "аграрный" и "фабричный" террор.

Первый из них состоял в призывах к осуществлению в деревне традиционных (разгромы и поджоги имений, убийства помещиков и т.п.) форм крестьянской борьбы, что получило известное распространение в 1905-1907 гг. а также впоследствии - в 1915-1918 гг..

Начало этой тактики положила резолюция Женевской группы эсеров в ноябре 1904 г., которая была поддержана частью ПСР в России, Крестьянским союзом, Союзом эсеров - максималистов.

"Фабричный" же терроризм состоял в признании необходимости нападений на представителей администрации предприятий, чиновников, штрейкбрехеров и т.д.

Следует также отметить, что значительное распространение в 1905-1907 гг. получил и так называемый "грабительский терроризм" связанный с осуществлением "экспроприаций" материальных средств, шантажом и тому подобными деяниями, причем нередко он был мотивирован не политическими, а корыстными мотивами.

Не являясь по сути проявлениями политического терроризма, эти акции, в свою очередь, также создавали своеобразный морально-психологический фон, настрой в обществе, следствием которого являлось все более укреплявшееся в сознании масс убеждение в том, что "винтовка рождает власть!", столь притягательное для любых последующих поколений террористов и политических радикалов.

Следует также особо подчеркнуть, что "наряду с "революционными", "левыми" террористическими организациями в 1905-1907 гг. возникали и действовали «в противовес» им и "правые" террористические группы в виде "боевых дружин" при "Союзе русского народа", "Союзе Михаила Архангела" и "Обществе активной борьбы с революцией". Эти организации также осуществляли ряд террористических акций, причем некоторые из них пытались представить как акции "левых экстремистов".

Представляется небезынтересным рассмотреть также вопрос о начале международного сотрудничества государств в борьбе с терроризмом.

Ведь в конце XIX – начале ХХ веков, терроризм, особенно анархотерроризм, получил также значительное распространение во Франции, Испании, Германии, что способствовало и облегчало установление и налаживание контактов между правоохранительными органами европейских государств.

Например, еще в январе 1880 г. российское посольство в Париже, располагавшееся на бульваре Гренель, через свою агентуру установило, что под именем польского эмигранта Эдуарда Мейера здесь скрывается опасный государственный преступник, член Исполнительного комитета Народной воли и участник покушения на Александра II 30-летний Лев Гартман.

Произошло это важное для Ш Отделения открытие не без участия Петра Васильевича Корвин-Круковского (1844-1899), русского эмигранта, женатого на французской актрисе, и по совместительству осведомлявшего посольство о новостях эмигрантского мира.

Летом 1881 г., когда перепуганные монархисты решили начать карательный «крестовый поход» против «врагов трона и империи», Корвин-Круковский в качестве агента «Священной дружины» возглавил парижскую агентуру Департамента полиции.

Вскоре в помощь Петру Васильевичу из Петербурга прибывает проваленный на родине агент III Отделения Петр Рачковский, уже в марте 1884 г. сменивший Круковского на посту заведующего Заграничной агентурой (ЗАГ) Департамента полиции.

Мы уточнили эти обстоятельства потому, что ранее традиционно появление постоянной полицейской резидентуры во Франции связывали с именем Рачковского и, тем самым, затушевывали ее деятельность в предшествовавшие годы.

С хорошими связями в обществе, в том числе в политических и полицейских кругах, с немалыми личными амбициями, Рачковский на десятилетия стал проводником политики российского МВД во Франции, причем весьма успешным, не смотря на многочисленные авантюры и провалы…

3 февраля 1880 г. Гартман был арестован французской полицией по настоянию российского посла графа Орлова. Однако, несмотря на доставленные из Петербурга документы, свидетельствовавшие о причастности Гартмана к террористической деятельности, 7 марта он был освобожден из под ареста по настоянию прессы, будоражившей общественной мнение, с чем вынуждены были считаться французские республиканские власти.

Эти события, повлекшее известные осложнения в российско-французских отношениях, вошедшие в историю дипломатии как "инцидент Гартмана", казалось, могли надолго отвратить Петербург от развития отношений с Францией.

Но российское руководство решило избрать иной путь, установив доверительные отношения с МВД Франции, не забывая при этом, как будет показано далее, и о своих собственных интересах.

Будучи информированным, через заграничную агентуру о приобретавших все большую популярность во Франции анархистах, не только призывавших, но и реально готовившихся "взрывать бомбы на улицах Парижа", российское правительство решило предостеречь своих коллег, подробно рассказав им о деятельности собственных "террористов", "анархистов", "нигилистов" и "социалистов", резонно рассчитывая, на взаимную помощь со стороны французской полиции.

С этой целью в Департаменте полиции был подготовлен уже неоднократно упоминавшийся ранее обзор хроники террористической деятельности в России в 1878-1887 годы.

Составители полицейской хроники объясняли появление терроризма в России разочарованием в действенности политической пропаганды (что в значительной степени верно), недовольством имеющимися в наличии "ресурсами революционной деятельности", "нигилизмом", то есть отрицанием существующего государственного устройства, разочарованием революционеров вследствие «пассивности» народа, весьма равнодушно воспринимавшего призывы к началу строительства "новой жизни".

В переданной французским властям в приложение к уже упоминавшейся "Хронике..." ориентировке на российских эмигрантов, проживающих за границей, читаем под номером 76:

"Кравчинский Сергей (36 лет), известный под псевдонимом "Степняка", эмигрировавший в 1878 году, один из убийц генерала Мезенцова. В 1884 году находился в Париже, потом поселился в Лондоне".

Такого рода информация представлялась французской полиции для возможной в будущем передачи властям России (экстрадиции) разыскиваемых преступников.

В том же списке под номером 50 значится: Геккельман Абрам, еврей (33 года), эмигрировавший в 1884 году, при помощи подложного паспорта, жил в Париже".

Отметим, однако, что Департамент полиции лукавил в этом вопросе, поскольку уже тогда Геккельман был его агентом "спрятанным" заграницей ввиду его разоблачения в России.

Позднее этот агент-провокатор под фамилией Гартинга дослужился до весьма высокой должности Заведующего заграничной агентурой Департамента полиции, стал кавалером многих правительственных наград не только России, но и Франции, Великобритании, Германии, правда, был разоблачен в 1909 г. В.Л.Бурцевым.

А пока и сам Владимир Львович значился в этом списке наиболее опасных российских эмигрантов под номером 17.

Отметим и еще одно любопытное обстоятельство. Официальный полицейский историограф не обходит умолчанием и такой вопрос, как организационные предпосылки возникновения контрреволюционного, "белого террора", хотя и сообщает об этом крайне скупо: "доведенная до отчаяния (покушением на Александра II 1 марта 1881 г. - О.Х.) группа мужественных добровольцев решила организовать с оружием в руках тайный крестовый поход против врагов народа; целью этого похода было вырезать анархистов (род тайных судилищ в средние века). Другой кружок добровольцев со специальными намерениями помочь суду и полиции в их сыскной деятельности, как в России, так и за границей, действительно сорганизовался; в его состав вошли лица, занимавшие самое высокое положение в столице; эта ассоциация носила имя "дружина" и функционировала до осени 1882 года".

К этой организации, более известной как "Священная дружина", был приставлен, в частности и будущий глава ЗАГ Департамента полиции П.И.Рачковский.

Нехотя Н.Н.Голицыну пришлось также признать, что "Дружина" оказалась причастной и к организации первого еврейского погрома в апреле 1881 г. в Киеве. Излишнее "усердие" дружинников по наказанию "врагов порядка" привело к "высочайшему повелению" о самороспуске "дружины", хотя идея эта и прижилась на отечественной почве до лучших времен.

То, что один вид терроризма - будь то "правый" или "левый", с неизбежностью порождает своего идейного антипода, также является еще одной характерной чертой социологии и логики терроризма, что подтверждает вся история XIX--ХХ столетий и уже начавшегося XXI века.

Следует также заметить, что еще в 1884 г. Россия вела переговоры с Германией о заключении соглашения об экстрадиции лиц, совершивших или подготавливавших совершение террористических действий.

Убийство анархистами в декабре 1884 г. во Франкфурте агента тайной полиции Румпфа произвело сильное впечатление на общественное мнение Германии, склонявшееся к необходимости энергично бороться против терроризма.

Тексты соответствующего соглашения прошли согласование в Берлине и Петербурге и были опубликованы почти одновременно: 23 января 1885 г. в "Дойче Райхсанцайгер" и 22 января 1885 г. в № 5 "Сборника законов и распоряжений правительства". И хотя этот документ не был ратифицирован германским рейхстагом в виду его неожиданного роспуска, "Россия и Германия могут гордиться, - писал Н.Н.Голицын, - что первыми заложили основу международного соглашения", целью которого являлась борьба с терроризмом.

Заметим попутно, что первое подобное многостороннее соглашение - Европейская конвенция о борьбе с терроризмом, - было заключено почти через столетие - только в 1977 году.

Следует сказать и о том, что осознание правительствами европейских государств степени и масштаба реальной угрозы, исходившей от террористических организаций, привело к проведению в 1898 г. в Риме первой в истории международной конференции по борьбе с терроризмом. Россию на этой конференции представлял директор Департамента полиции С.Э.Зволянский.

В коммюнике по итогам конференции отмечалось: "Опыт многих лет показывает, что единичные стремления отдельных государств недостаточны для искоренения зла. Для борьбы с ним необходимы совокупные усилия, основанные на международных договорах". Однако достигнутые соглашения, как и многие последующие, оказались недостаточно действенными.

На наш взгляд, значительный интерес представляет также дискуссия о "месте и роли террористической борьбы" в освободительном движении, развернувшаяся в российском обществе в конце XIX - начале XX веков.

При этом в последние два десятилетия нередко приходится сталкиваться с мнением о том, что российские социал-демократы - большевики являлись, якобы, сторонниками, а их руководитель В.И.Ульянов(Ленин) -- был чуть ли не "идеологом" политического терроризма в России.

Известный специалист по истории политического терроризма в России О.В.Будницкий, например, также писал по этому поводу, что террористических идей "не чурались, вопреки распространенному мнению, не только эсеры и анархисты, но и социал-демократы", но не приводит никаких доказательств справедливости этого утверждения.

Наиболее обстоятельно тему участия большевиков в терроризме пытается развивать американский исследователь Анна Гейфман, хотя она и оговаривается, что большевистская "Искра" выступала с критикой террористических идей. Хотя, на наш взгляд, автор недостаточно глубоко изучила, прежде всего, партийную прессу РСДРП, являвшуюся, по известному выражению, "и коллективным пропагандистом, и коллективным организатором", что представляется чрезвычайно важным для понимания действительной позиции партии по вопросу о терроре.

В этой связи, вслед за ней, некоторые действия представителей местных партийных организаций, то, что в уголовно-правовой науке именуется "эксцессом исполнителя", то есть действием, не бывшим целенаправленным и заранее оговоренным, необоснованно экстраполируется на позицию партии и ее руководства по столь важному и актуальному политическому вопросу.

Меньшевики, с которыми большевики вели непримиримую полемику по вопросу о терроризме, показаны Гейфманом как более последовательные противники террора, хотя автор и признает, что они, и национальные социал-демократические группы также, участвовали в террористических актах и экспроприациях.

Парадоксально, но факт, что олицетворение Ленина как идеолога революционного террора встречается как у наиболее радикальных противников большевизма, так и у представителей крайне левых политических фракций современной России.

В этой связи исследование этого чрезвычайно актуального и для современности вопроса представляет, на наш взгляд, предмет не только восстановления исторической справедливости, но и имеет важное общественное значение.

А его ложные интерпретации вряд ли отвечают интересам общества и обеспечения его безопасности.

Встречаются, подчас, и прямо противоположные точки зрения. Например, в статье Л. Криштафовича "Что такое терроризм?", в частности, содержалось утверждение о том, что терроризм "...по природе своей - это западное явление". Как будет показано далее, это отнюдь не безобидная ошибка.

Проведенный нами анализ заставляет однозначно опровергнуть подобные утверждения. И, в то же время, он показывает, что политический терроризм, или как он тогда назывался, террор, имел действительно немалое распространение в России и имел немалое число своих апологетов в различных слоях общества.

Не даром же большевики во главе с Лениным вели активную борьбы против идеологии и практики политического террора.

Этот вопрос крайне актуален и важен и сегодня для последовательной борьбы против идеологии "левацкого" терроризма, в 70-е годы прошлого века получившего весьма широкое распространение по всему миру. И слава "ультрареволюционеров" не дает покоя кое-кому и сегодня.

В этой связи обратимся к ленинской критике "революционного авантюризма", как он именовал заигрывание с идеей «допустимости» террора в революционной борьбе.

Это необходимо, во-первых, для того, чтобы показать истинное отношение большевиков к практике и идеологии политического терроризма. Во-вторых, чтобы показать и раскрыть содержание дискуссии, развернувшейся в российском обществе в конце XIX - начале XX веков по вопросу о "допустимости и правомерности" политического терроризма.

В-третьих, для того, чтобы представить развернутые и обоснованные аргументы для борьбы с экстремистско-террористическими настроениями и пропагандой, опирающимися на ложные идейно-теоретические посылки.

Кстати сказать, автор не одинок в своей оценке отрицательного отношения основоположников научного социализма к терроризму.

Германский исследователь Х.Линке, профессор университета Св.Августина, также подчеркивал отрицание К.Марксом и Ф.Энгельсом терроризма, сформировавшееся в процессе спора с анархистами (М.А.Бакунин и другие).

Позицию Маркса и Энгельса по вопросу о терроре Х.Линке подытоживает следующим образом:

- индивидуальный террор не разрушает государственную систему, но во всяком случае ведет к замене руководящих персон и таит в себе опасность, что атакуемый режим, обороняясь, станет еще более жестоким и репрессивным;

- опыт показывает, что при применении террора убивают больше не причастных к нему лиц из числа того самого народа, за интересы которого якобы ведется борьба, чем действительно виновных в его угнетении;

- террор не воодушевляет угнетенные массы, но делает их недееспособными и обостряет чувство бессилия и апатию.

Подытоживая эти возражения, Х.Линке считает, что их можно привести к одному общему знаменателю: индивидуальный терроризм, т.е. террор против конкретных лиц, "больше чем преступление, это - политическая ошибка".

Отметим, что аналогичную точку зрения высказывал также и старший криминолог Австралийского Института криминологии Гранд Вордлоу в своей монографии "Политический терроризм: теория, тактика и меры противодействия" (Political terrorism. Theory, tactics and cuonter-measures).

Обратимся теперь непосредственно к работам на эту тему одного из признанных лидеров российской социал-демократии В.И.Ленина (Ульянова).

Был ли Ленин, являвшийся одним из признанных идеологов и вождей российской социал-демократии, сторонником политического, пусть и "революционного", терроризма? Как нам представляется, отнюдь нет.

Еще в 1897 г., в написанной в ссылке брошюре "Задачи русских социал-демократов", явившейся своеобразным ответом на развернувшуюся в обществе дискуссию о месте терроризма в политической борьбе, он писал о предшественниках партии социалистов-революционеров: "безыдейность и беспринципность ведут их на практике к "революционному авантюризму", выражающемуся... в их шумной проповеди "систематического" террора...".

Как видно из приведенной цитаты, Ленин не только терроризм, но и пропаганду его, относил к "революционному авантюризму".

В 1899 г., в "Проекте программы нашей партии", говоря о вопросах тактики, он отмечал: "сюда же относится... и вопрос о терроре: обсуждение этого вопроса, и, конечно, не с принципиальной, а с тактической стороны, непременно должны поднять социал-демократы, ибо рост движения сам собой, стихийно приводит к участившимся случаям убийств шпионов, к усилению страстного возмущения в рядах рабочих и социалистов, которые видят, что все большая и большая часть их товарищей замучивается насмерть в одиночных тюрьмах и в местах ссылки. Чтобы не оставлять места недомолвкам, оговоримся теперь же, что, по-нашему лично мнению, террор является... нецелесообразным средством борьбы, что партия (как партия) должна отвергнуть его... и сосредоточить все свои силы на укреплении организации и правильной доставки литературы" (Т.4, с.223).

Как видим из уже приведенных цитат, вопрос о терроризме широко дискутировался в обществе в то время. Достаточно сказать, что в начале 900-х годов определенную его "допустимость" признавал и будущий лидер кадетов Павел Николаевич Милюков, слывший за либерала.

При встрече с Лениным в 1903 г. в Лондоне "он очень упрекал "искровцев" (т.е. большевиков), за полемику против террора после убийства Балмашевым Сипягина и уверял... что еще один-два удачных террористических акта - и мы получим конституцию"[37].

В статье "Попятное направление в русской социал-демократии" Ленин, передавая психолого-политическую атмосферу того времени, писал: "В либеральных и радикальных салонах буржуазного "общества" социал-демократы могли слышать нередко сожаления о том, что революционеры оставили террор: люди, дрожавшие больше всего за свою шкуру и не оказавшие в решительный момент поддержки тем героям, которые наносили удары самодержавию, эти люди лицемерно обвиняют социал-демократов в политическом индифферентизме и жаждали возрождения партии, которая бы таскала для них каштаны из огня. Естественно, что социал-демократы проникались ненавистью к подобным людям и их фразам и уходили в более мелкую, но зато более серьезную работу пропаганды среди фабрично-заводского пролетариата" (Т.4, с.266-267).

Исторической справедливости ради отметим также, что последовательную критику идеологии, теории и практики терроризма в то время вел не только Ульянов и другие будущие большевики.

Не менее, если не еще более ощутимый удар по теории и идеологии терроризма в то время нанесла публикация в "Московских ведомостях" осенью 1895 г. цикла статей известного и уже упоминавшегося нами народовольца Льва Александровича Тихомирова под названием "Почему я перестал быть революционером?". (Этот цикл статей являлся переработанным изданием ранее вышедшей в Париже одноименной брошюры Тихомирова).

Однако теперь бывший народоволец напрямую говорил своими согражданами о пагубности терроризма, предчувствуя его вероятное возрождение в России. Это поступок ответственного гражданина, стремящегося отвести, предотвратить серьезную беду и угрозу.

По нашему глубокому убеждению, в этом цикле статей Тихомирова содержится блестящая социологическая критика идеологии и практики политического терроризма, не утратившая, по нашему мнению, своего значения и актуальности и сегодня.

Отметим при этом, что это публицистическое выступление явилось ответом на вопросы и дискуссию, которая в то время уже поднимались в некоторых радикально настроенных кругах и через семь лет привели к возобновлению "террористической борьбы" против государственной власти партии социалистов-революционеров.

В частности, Л.А.Тихомиров отмечал: "Не буду касаться нравственной стороны подобной (террористической - О.Х) системы действий, хотя предвижу серьезные опасности, которые в нравственном отношении может породить привычка решать вопрос о жизни человеческого существа, основываясь только на собственном, личном усмотрении... Ограничиваясь даже разбором вопроса политического и с этой точки зрения террористическую идею должно признать абсолютно ложной.

Одно из двух: или имеются политические силы ниспровергнуть данный режим, или нет. В первом случае нет надобности в политических убийствах, во втором они ни к чему не приведут. Мысль запугать какое-нибудь правительство, не имея силы его низвергнуть - совершенно химерична: правительств настолько несообразительных, не бывает на свете....

Или не нужен, или бессилен - вот единственная дилемма для терроризма как системы политической борьбы".

И далее он прозорливо продолжал: "Надежды на политическое убийство обличают полное непонимание законов общественности. Кинжал и динамит способны только запутывать всякое положение. Распутать его способны лишь идеи - здоровые, положительные, умеющие указать России дорогу не для пролития крови, а для развития силы. Нужно иметь идею созидательную, идею социального творчества. Только тогда стоит толковать о политических вольностях".

Позднее Тихомиров вновь повторял казавшуюся ему очень важной мысль: "Идея террора сама по себе слаба: терроризм как система политической борьбы или бессилен, или излишен; он бессилен, если у революционеров нет средств низвергнуть правительство; он излишен, если эти средства есть".

Похожую аргументацию далее мы встретим и в работах Ульянова-Ленина.

Однако сторонниками террора выступала не только партия эсеров, но и некоторые зарубежные эмигранты, связанные как с "экономизмом" (журнал "Рабочее дело"), так и ставшие впоследствии меньшевиками (Ю.О.Мартов и другие).

Газета "Искра" в номере за 1 мая 1901 г. писала: "Нам говорят уже, что "исторический момент" выдвинул перед партией "совершенно новый" вопрос - о терроре... Вопрос о терроре совершенно не новый вопрос, и нам достаточно вкратце напомнить установившиеся взгляды русской социал-демократии".

Приводимая далее цитата из центрального органа РСДРП, на наш взгляд, однозначно свидетельствует об отрицательном отношении будущих большевиков к терроризму: "Суть дела именно в том, что террор выдвигается как самостоятельное и независимое от всякой армии средство единоличного нападения. Да при отсутствии центральной и слабости местных революционных организаций террор и не может быть ничем иным. Во поэтому-то мы решительно объявляем такое средство борьбы при данных обстоятельствах несвоевременным, нецелесообразным, отвлекающим наиболее активных борцов от их настоящей, наиболее важной в интересах всего движения задачи, дезорганизующей не правительственные, а революционные силы... Наш долг со всей энергией предостеречь от увлечения террором, от признания его главным и основным средством борьбы, к чему так сильно склоняются в настоящее время очень и очень многие" (Т.2, с.7-8).

Далее по этому поводу в декабре 1901 г. Ленин писал в "Искре", что "не взяв в свои руки руководство общедемократическим движением, социал-демократия не может свергнуть самодержавия" (Т.5, с.365).

В предисловии к программной работе "Что делать? Наболевшие вопросы нашего движения", написанной в январе 1902 г., Ленин вновь подверг критике журнал "Рабочее дело", который "в одно и то же время преподносит нам заявление: "мы думаем, что задачей социал-демократии не может и не должно быть противодействие подъему террористических настроений" ("Р.Д." N 10, С. 23) и резолюцию съезда: "Систематический наступательный террор съезд (зарубежных российских социал-демократических организаций) - признает несвоевременным..."" "Как это замечательно ясно и связно! - иронизировал Ленин, - Не противодействуем, но объявляем несвоевременным, притом объявляем так, что несистематический, а оборонительный террор "революцией" не отменяется!" (Т.6 С. 73).

Понятно, что в работе, призванной стать своего рода "альфой и омегой" партии, требовалось дать ясный и недвусмысленный ответ на отношение этой партии к терроризму. Причем ответ этот не мог быть лишь для "внутреннего употребления", а должен был стать составной частью партийной идеологии.

И, разбирая одну из публикаций того времени, Ленин дает обстоятельный ответ всей "философии терроризма", которой, по его мнению, страдали тогдашние, - да и многие нынешние, - "революционисты". Отметим попутно, что эта "критика из прошлого" объективно оказывается направленной и против эсеровской и бакунинской апологии терроризма, которая, по-нашему мнению, служила также и идейно-теоретической базой "левого" терроризма 50-80-х годов нашего века на Западе.

"Очень интересно отметить ту особенную аргументацию в защиту террора, которую выдвинула "Свобода" (журнал одной из революционно-социалистических групп российских эмигрантов, издававшийся в Швейцарии - О.Х.). Устрашающую роль террора она "совершенно отрицает"..., но зато выдвигает его "эксцитативное (возбуждающее) значение". Это характерно, во-первых, как одна из стадий разложения и упадка того традиционного (до социал-демократического) круга идей, который заставляет держаться за террор. Признать, что правительство теперь "устрашить", - а, следовательно, - и дезорганизовать, - террором нельзя, значит, в сущности, совершенно осудить террор как систему борьбы, как программой освещаемую сферу деятельности.

Во-вторых, это образец непонимания наших насущных задач в деле "воспитания революционной активности масс". "Свобода" пропагандирует террор как средство "возбуждать" рабочее движение, дать ему "сильный толчок". Трудно себе представить аргументацию, которая бы более наглядно опровергала сама себя! Неужели, спрашивается, в русской жизни мало еще таких безобразий, что нужно выдумывать особые "возбуждающие" средства?" (Т.6, с.76-77).

По ироничному ленинскому определению, "революционисты" пасуют перед господствующим кустарничеством, не верят в возможность избавления от него, не понимают нашей первой и самой настоятельной задачи: создать организации революционеров..." (Т.6, с.105).

И вновь, возвращаясь к казавшейся ему крайне актуальной критике идеологии террора, Ленин пишет: "Группа "Свобода", внося в программу террор, тем самым зовет к организации террористов, а такая организация действительно отвлекла бы наше войско от сближения его с толпой, которая еще, к сожалению, не спрашивает или мало спрашивает нас о том, когда и как открывать военные действия" (там же, с.175).

В связи с опубликованием Донским комитетом РСДРП прокламации "К русским гражданам" по поводу убийства министра внутренних дел Сипягина он рекомендовал не впадать "в ту ошибку, которую делают социалисты-революционеры. На первый план социал-демократы выдвигают рабочее (и крестьянское) движение. Требования к правительству они ставят от имени рабочего класса и  всего народа (здесь и далее выделено мной - О.М.), а не связывают их  с угрозой дальнейших покушений и убийств" (Т.6, с.371).

В мае 1902 г. в редакционной статье "Смерть Сипягина и наши агитационные задачи" Г.В. Плеханов, предупреждая об опасности "заражения идеей террора", писал: "Русское "общество" опять переживает теперь то оппозиционное настроение, в котором оно находилось лет двадцать тому назад и благодаря которому оно сочувствовало "террористической борьбе" партии Народной воли... Некоторые социал-демократы начинают поговаривать о том, что демонстрации обходятся слишком дорого и что террористические действия скорее поведут к цели. Опыт семидесятых годов показал, что от таких разговоров недалеко и до мысли о "систематическом терроре". Но тут и заключается серьезная опасность для нашего освободительного движения. Если бы это движение стало террористическим, то оно тем самым подорвало бы свою собственную силу. Его сила состоит в том, что идея политической свободы, увлекавшая некогда одну интеллигенцию, проникла в некоторые слои рабочего класса. Сознательная часть пролетариата является теперь самым надежным борцом за политическую свободу... Терроризм при наших нынешних условиях привел бы к тому, что из нее (революционной армии рабочего класса - О.Х), выделились бы и слились бы с терроризмом отдельные личности и группы личностей, вся же остальная масса ее стала бы гораздо менее активной".

Как видим, Плеханов повторяет основные доводы Ленина, что можно считать общей позицией будущей группы большевиков и ЦК РСДРП по вопросу о терроризме и отношению к нему.

В следующем номере "Искры" в сообщении об избиении по приказу виленского губернатора фон Валя участников первомайской демонстрации, упоминалось, что "вполне достойным и при данных условиях необходимым ответом явилось произведенное 5-го мая покушение на фон Валя" (Валь был легко ранен, покушавшийся Г.Д.Леккерт – казнен, О.Х.).

Однако и это замечание вызвало резкие возражения Плеханова, в связи с чем Ленину пришлось специально разъяснить, что эта строчка стала вынужденным компромиссом, поскольку члены редколлегии Ю.О.Мартов и В.И.Засулич считали необходимым выразить "моральную солидарность" с Леккертом (см. Т.46, С.449).

По просьбе Ленина Плеханов подготовил для очередного номера "Искры" пространную статью "Русский рабочий класс и полицейские розги", в которой, в частности, писал: "герой погиб, но иго царизма по-прежнему давит на израненные плечи рабочего класса, и по-прежнему розги угрожают всему трудящемуся населению России за малейшее проявление самосознания и независимости. Как избавиться от этой угрозы, одно существование которой есть кровная обида всему трудящемуся населению?

Наша ближайшая практическая задача не в том, чтобы карать отдельных слуг царя, - мы все равно не в состоянии были бы покарать каждого из них, - а в том, чтобы вообще отбить у правительства охоту отвечать на демонстрации розами".

На покушение Леккерта откликнулся и Виктор Михайлович Чернов, один из лидеров партии социалистов-революционеров.

В статье "Террористический элемент в нашей программе", солидаризируясь с Лениным в том, что "вопрос о своевременности или несвоевременности, вреде или пользе террористических действий вновь возродился в революционной литературе", он заявлял: "сколько ни высказывалось сомнений, сколько возражений ни выставляли против этого способа борьбы партийные догматики, жизнь в который раз оказывалась сильнее их теоретических предубеждений, террористические действия оказывались не то, что просто "нужными" и "целесообразными", а необходимыми, неизбежными".

Здесь мы видим прямо противоположную точку зрения по вопросу о терроре, что подтверждает и сам автор цитируемой статьи: "Даже "Искра", выставившая в последнее время (см., например, N 20 от 1-го мая), положения, что терроризм изолирует революционную партию и тем "обрекает ее на поражение", "террор мешает организации, а следовательно, и вообще политическому воспитанию рабочих", - даже "Искра" не может закрывать глаза на действительность, и все ею сообщаемые фактические известия идут вразрез с принципиально антитеррористической тенденцией газеты... Но "Искра" против террора. Ей кажется почему-то, что такой поворот в современном революционном движении... "означал бы его сужение и грозил бы ему неудачей"".

В июле 1902 г. Ленин писал: "ставя в свою программу террор и проповедуя его как средство политической борьбы в современной ее форме, социалисты-революционеры приносят этим самым серьезный вред движению, разрушая неразрывную связь социалистической работы с массой революционного класса... Организация террористических актов отвлекает наши крайне немногочисленные организаторские силы от их трудной и далеко еще не выполненной задачи организации революционной рабочей партии, что на деле террор социалистов-революционеров является не чем иным как единоборством, всецело осужденным опытом истории.

Даже иностранные социалисты начинают смущаться той крикливой проповедью террора, которую ведут теперь наши социалисты-революционеры... Эти вредные иллюзии могут привести только к быстрому разочарованию и к ослаблению работы по подготовке натиска масс на самодержавие" (Т.6, с.375-376).

В августе и сентябре того же года "Искра" (N 23 и 24) поместила статью Ленина "Революционный авантюризм", в которой, констатируя "новый поворот к террору в настроениях некоторых революционеров", он подчеркивал "социалисты-революционеры наивно не замечают того, что их склонность к террору связана самой тесной причинной связью с тем фактором, что они с самого начала стали и продолжают стоять в стороне от рабочего движения, не стремясь даже сделаться партией ведущего свою классовую борьбу революционного класса" (Т.6, сс.380-384).

В ноябре 1902 г. ("Искра" N 26) тот же автор вновь бичует "голоса в пользу повторения старой тактики отдельных политических убийств как необходимого и обязательного в настоящее время приема политической борьбы", "нелепость и вред предпринятой социалистами-революционерами попытки реставрировать народовольчество со всеми его теоретическими и тактическими ошибками" (Т.7, сс.58-59).

Полемика большевиков по вопросу о терроре с эсерами и их печатным органом "Революционная Россия" продолжалась и позднее.

Летом 1903 г. Ленин подготовил ко II съезду РСДРП резолюцию, специально посвященную вопросу о терроре, в которой говорилось: "съезд решительно отвергает террор... как способ политической борьбы, в высшей степени нецелесообразный... отвлекающий лучшие силы от насущной и настоятельно необходимой организационной и агитационной работы, разрушающий связь революционеров с массами революционных классов населения, поселяющий и среди самих революционеров и среди населения вообще самые превратные представления о задачах и способах борьбы с самодержавием" (Т.7, с.251).

Газета "Вперед", ставшая преемницей большевистской "Искры", в редакционной статье в декабре 1904 г. писала по поводу убийства министра внутренних дел В.К. Плеве "Боевой организацией" социалистов-революционеров: "и чем удачнее было это террористическое предприятие, тем ярче подтверждает оно опыт всей истории русского революционного движения, опыт, предостерегающий нас от таких приемов борьбы, как террор. Русский террор был и остается специфически интеллигентским способом борьбы. И что бы ни говорили нам о важности террора не вместо народного движения, а вместе с ним, факты свидетельствуют неопровержимо, что у нас индивидуальные политические убийства не имеют ничего общего с насильственными действиями народной революции. Массовое движение в капиталистическом обществе возможно лишь как классовое рабочее движение". И продолжала: "у нас так часто встречается сочувствие террору среди радикальных (или радикальничающих) представителей буржуазной оппозиции. Неудивительно, что из революционной интеллигенции особенно увлекаются террором (надолго или на минуты) именно те, кто не верит в жизненную силу пролетариата и пролетарской классовой борьбы" (Т.9, с.130).

В вышедшей в феврале 1905 г. редакционной статье в N 7 "Вперед" Ленин писал, что социал-демократия России "боролась всегда не только против террора, но и против тех шатаний в сторону террора, которые обнаруживали не раз представители интеллигентского крыла нашей партии. Как раз, поэтому спорила против террора и "старая" "Искра", когда она писала в N 48 "теперь же, когда демонстрации переходят в открытое сопротивление власти, наш старый терроризм перестает быть исключительно смелым приемом борьбы. Теперь героизм вышел на площадь; истинными героями нашего времени являются теперь те революционеры, которые идут во главе народной массы..." (Т.9, сс.276-277).

Как видим, вопрос об отношении к политическому терроризму в России в начале текущего века обсуждался весьма активно, причем далеко не большевики были его апологетами.

В июле 1908 г. в "Пролетарии" вновь критикуется эсеровская газета "Знамя труда" за "перепев на тысячу ладов призывов к террору, за неумное, неумелое, наивное приспособление к этому якобы новому, на деле старому и очень старому приему взглядов на революцию, на массовое движение, на значение партии вообще и т.д." (Т.17, с.140).

В 1910 г. в статье "Уроки революции" в качестве первого и основного урока революции 1905 г. Ленин называет тот, что "никакая героическая борьба одиночек-террористов не могла подорвать царского самодержавия" (Т.19, с.419).

В резолюции совещания ЦК РСДРП в 1913 г. отмечалось, что "партия социалистов-революционеров продолжает официально отстаивать террор, история которого в России совершенно оправдала социал-демократическую критику этого метода борьбы и закончилась крахом" (Т.2, с.60).

В речи на съезде швейцарской социал-демократической партии в ноябре 1916 г. Ленин вновь подчеркивал, что "опыт революции и контрреволюции в России подтвердил правильность более чем двадцатилетней борьбы нашей партии против террора как тактики" (Т.30, с.183).

А в интервью корреспонденту шведской газеты "Фолькете дагблат политикен" 1 мая 1918 г. он вновь отмечал, что "история русской революции показывает, что партия всегда прибегает к индивидуальному террору, если она не пользуется поддержкой масс" (Т.36, с.482).

Уже в мае 1920 г., в обращенной к делегатам II Конгресса Коминтерна книге "Детская болезнь "левизны" в коммунизме" В.И.Ленин в числе уроков российской социал-демократии счел нужным особо подчеркнуть, что "...1900-1903 годах, когда закладывались основы массовой партии... большевизм воспринял и продолжал борьбу с партией, всего более выражавшей тенденции мелкобуржуазной революционности, именно с партией "социалистов-революционеров", по трем главным пунктам. Во-первых, эта партия, отрицавшая марксизм, упорно не хотела (вернее, пожалуй, будет сказать: не могла) понять необходимость строго объективного учета классовых сил и их взаимоотношения перед всяким политическим действием. Во-вторых, эта партия видела свою особую "революционность" или "левизну" в признании ею индивидуального террора, покушений, что мы, марксисты, решительно отвергали» (Т. 41, сс.15-16).

Таков вывод, и таков урок для коммунистического движения делал идеолог будущей компартии России.

Поскольку нередко и сегодня доводится слышать и о том, что, якобы, коммунисты в последующие годы "героизировали" террористов-эсеров. Для опровержения подобных суждений и утверждений представляется необходимым обратиться к главному историко-идеологическому документу 30-х - 50-х годов прошлого века - так называемому "Краткому курсу истории ВКП (б)".

В нем подчеркивалась ошибочность политического терроризма исторических предшественников социал-демократов, его бесполезность:

"Убийством отдельных лиц нельзя было свергнуть царское самодержавие, нельзя было уничтожить класс помещиков. На месте убитого царя появился другой - Александр III, при котором рабочим и крестьянам стало жить еще хуже.

Избранный народниками путь борьбы с царизмом посредством отдельных политических убийств, посредством индивидуального террора был ошибочным и вредным  для революции» (Выделено мной - О.Х.).

На наш взгляд, в этих словах прослеживается сходство с антитеррористической аргументацией, ранее представленной в цитируемых работах Л.А.Тихомирова.

Далее в этом учебнике вновь подчеркивалось, что "Ленин в ряде своих работ этого периода (конца XIX - начала XX века - О.Х.) подвергал критике те средства политической борьбы народников, которыми пользовалась основная группа народников - народовольцы, а позднее - продолжатели народников - эсеры, в особенности тактику индивидуального террора. Ленин считал ее вредной для революционного движения, так как она подменивала борьбу масс борьбой одиночек-героев. Она означала неверие в народное революционное движение".

Предпринятый нами исторический экскурс показывает, что проблемы терроризма и борьбы с ним не только волновали, но и широко обсуждались в российском обществе еще в конце позапрошлого и начале прошлого века. К сожалению, содержание этой дискуссии оказывается актуальным для нашей страны и сегодня. Вот почему анализ воззрений идеологов большевизма на роль и место терроризма в общественной жизни страны не утратил своей злободневности и сегодня.

В статье "О "терроризме" и опять о наших партиях" ее авторы обоснованно констатируют, что "... с первых лет возникновения научного социализма он (Ленин-О.Х.), постоянно боролся против тактики личного террора (направленного против отдельных ненавистных представителей и слуг капитала), именно с разоблачения бесполезности и вредности проповедуемого народниками массового террора против царя и его слуг началась теоретическая борьба российских марксистов". Но, в то же время, ставшая хрестоматийной фраза "Мы пойдем иным путем!", "известная больше, чем теоретические работы Плеханова (и затем и самого Ленина) против терроризма народников, эсеров и анархистов, но она верно отражает отношение социал-демократов к индивидуальному террору".

Закончив рассмотрение истории становления и деятельности органов политического сыска империи, перейдем теперь к истории появления в России органов контрразведки.