Историография крестовых походов XI-XIII веков

Преобладающим типом исследований в XX в  латинских нарративных памятников в середине ХХ века остаются монографии, изучающие те или иные хроники в отдельности. К этой категории относятся, например, помимо упомянутых ранее работ, диссертация канадской исследовательницы В. Бэрри о хронике Одо Дейльского, статьи  бельгийца А. Глезнера и итальянца Р. Манселли о «Деяниях Танкреда» Рауля Каэнского и некоторые другие работы. Даже тогда, когда историки задавались целью совокупно охарактеризовать более или менее широкий и тематически определенный круг нарративных источников (например, хроник того или иного крестового похода), то и тогда задача решалась в лучшем случае путем механического соединения в единое целое серии в сущности вполне самостоятельных, обособленных исследований — очерков об отдельных хрониках. Так обстояло дело в XIX — начале XX в. (Г. Зибель, К. Климке, Г. Прутц, Р. Рэрихт, Л. Молинье, Н. Йорга, А. Хроуст и др.)

Предпринимались некоторые попытки сравнительного анализа идейного содержания интересующих нас хроник. В качестве примера можно привести два исследования французского католического ученого Поля Руссэ — его статью «Концепция истории в феодальную эпоху», опубликованную в 1951 г. в сборнике трудов, посвященном памяти известного медиевиста Л. Альфана, и доклад «Идея крестового похода у хронистов Запада», подготовленный к X Международному конгрессу историков (Рим, 1955 г.) и напечатанный в «Трудах» конгресса.

В первой из названных работ П. Руссэ характеризует ряд методологических принципов средневековой хронографии. Здесь рассматриваются такие проблемы, как связь хронографии с теологией, мессианистические и профетические тенденции в хрониках, апологетические и морализующие установки их авторов, отношение хронистов к временным категориям (смешение прошлого с настоящим) и т. п. Наряду с другими, более ранними или более поздними хрониками (Рауль Глабер, Адемар Шабаннский, Ордерик Виталий и пр.), П. Руссэ привлек и хроники Первого крестового похода. В его статье в какой-то степени уже намечены некоторые черты воззрений их составителей. Но, во-первых, П. Руссэ не вскрывает социальные основы этих воззрений — такая задача и не ставится исследователем; а во-вторых, он опирается лишь на немногие высказывания отдельных хронистов только Первого крестового похода, да и они служат ему прежде всего или даже исключительно иллюстрацией к общим положениям, развиваемым применительно к характеристике методологических основ средневековой историографии в целом. Таким образом, статья П. Руссэ не дает сколько-нибудь полного и глубокого представления о хронографии крестовых походов в интересующем нас плане.

В еще большей мере сказанное относится к упомянутому выше докладу того же историка на Римском конгрессе 1955 г.  Автор ставит своей задачей собрать и свести воедино известия западноевропейских хронистов конца XI — первой половины XIII в. (до 1140 г.), которые позволили бы судить о том, что представляла собою идея крестового похода в момент ее зарождения и начального развития, каковы были ее формальные признаки. Он анализирует эту проблему под вполне определенным углом зрения, показательным для реакционного католического историка наших дней. Выявление истоков идеи крестового почла должно, по мнению П. Руссэ, «продемонстрировать выражение в крестовом походе веры и единства Запада»; сама эта идея расценивается им в качестве «стабилизирующей и революционной», «воинственной и мирной в одно и то же время». Не говоря уже о специфическом характере самой постановки вопроса, имеющей у П. Руссэ откровенно политическую подоплеку (идея крестового похода служит «западному единству»), историк в данном случае, как видим, вовсе чужд намерения исследовать хроники крестовых походов в историографическом разрезе.

С известными оговорками то же самое можно сказать и о диссертации западногерманского филолога Петера М. Шона, посвященной сравнительной характеристике мемуаров Четвертого крестового похода (Робер де Клари, Жоффруа Виллардуэн и Анри де Валансьен). Эти произведения привлекли внимание ученого преимущественно как литературные памятники своего времени, образцы раннефранцузской прозы. В центре исследования П. М. Шона — стилистический анализ. Соображения, касающиеся их идейного содержания, высказываются им лишь попутно, а оценка идеологических позиций названных авторов сравнительно с позициями ранних хронистов крестовых походов хотя и представляет интерес в качестве историографического компонента диссертации, однако является крайне схематичной. К тому же попытки П. М. Шона, предпринимаемые в этом направлении, носят достаточно отвлеченный характер: вопрос о причинах социально-экономического и культурно-исторического порядка, обусловивших отличия в воззрениях упоминаемых им историков крестовых походов конца XI — начала XIII в., почти вовсе не рассматривается.

Указанная мной работа анализирует непосредственно сами источники. Сама же история  крестовых походов начала изучаться с начала  XIX в( Мишо - история крестовых походов) Книга была новаторским текстом в духе Шатобриана, возвышая Средние века. С нее началось изучение Крестовых походов, в определенном смысле и похоронившее эту самую книгу как историческое исследование. Его «История крестовых походов» переведена на русский язык «Histoire de 15 semaines» («1815 против Наполеона»). По сути. Книга Ж. Мишо, конечно, немного устарела применительно к отдельным известным в настоящее время фактам. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов и некоторую апологетическую составляющую ее. Безусловно, Ж. Мишо гордится тем, что первичный толчок Крестовым походам был сделан во Франции, и что авангардом крестоносцев являлись французы.

Но, тем не менее, этот старинный автор в целом, как мне кажется, демонстрирует объективность и стремление следовать исторической правде. Насколько я знаю, он не пропустил ни одного эпизода, когда крестоносцы предстают в весьма непривлекательном виде (все эти случаи старательно разобраны в монографии Заборова М.А)6. Ж. Мишо тщательно описал подобные эпизоды, известные ему из хроник. Другое дело, что в некоторых случаях он пытается оправдать крестоносцев, подкрепляя свои аргументы хрониками и мнениями современников той эпохи. Чаще, однако, Ж. Мишо просто искренне сокрушается о довольно гнусных порой деяниях рыцарей Креста.

Несмотря на ряд недостатков в интерпретации данных и несколько второстепенных фактических ошибок, труд Ж. Мишо может оказаться весьма ценным, поскольку он значительно расширяет наш кругозор применительно к теме.

Язык «Истории» восторженно описывает крестовые походы как освободительные, направленные на освобождение Святой земли, причем жители Святой земли названы варварами

Весьма знаменательным является то, что за короткий срок вышли в свет (полностью или частично) четыре сводных фундаментальных труда по истории крестовых походов в целом: в 1951-1954 гг. в Кембридже было опубликовано трехтомное сочинение Ст. Рэнсимена "История крестовых походов"; в 1955 г. Пенсильванский университет выпустил первый том обширного пятитомного труда на ту же тему; в 1956 г. увидели свет два тома капитальной "Истории крестовых походов" А. Вааса)(ФРГ); наконец, в 1957 г. была издана книга П. Руссэ "История крестовых походов".

Рене Груссэ и его последователи Жана Ришар и Клода Каен,  скрупулезно исследовав арабские и западноевропейские источники, произвели переворот в изучении латинских королевств Востока.

Что же касается состояния изученности крестовых походов в Восточной Европе, то здесь нельзя обойти вниманием работы, например, болгарских медиевистов. Болгарские медиевисты всегда проявляли интерес к истории международных отношений в юго-восточной Европе в начале XIII в. Большое внимание уделяли этой проблеме и историки народно-демократической Болгарии.7 Заборов анализирует статью Примова "Греческо-болгарский союз в начале XIII в».

Выводы, к которым приходит Примов, изучая главные направления внешней политики Болгарии в 1204-1206 гг., тщательно обоснованы документальным материалом. Автор привлекает к исследованию разнообразные источники - записки Робера де Клари, мемуары Жоффруа Виллардуэна, письма западных баронов в Иннокентию III и письма папы к крестоносцам, исторические сочинения византийцев - Никиты Хониата, Георгия Акрополита и др

.Историк тщательно анализирует  политику греческой знати, которая  сперва пыталась удержать свои  позиции во Фракии, включившись  в систему феодальной иерархии  Латинской империи (1204 г.), затем, когда  ее предложения латинским баронам натолкнулись на отказ с их стороны, вступила в союз с Калояном (1204-1205 гг.), и, наконец, убедившись в том, что государь Болгарии преследует собственные политические цели (ликвидация власти латинян во Фракии и утверждение здесь господства самой Болгарии), вновь протянула руку Константинопольской империи.

По справедливому мнению Примова, политика греческой верхушки после падения Константинополя определялась мотивами чисто политического характера. Рисуя колебания политической линии ромейской знати, Примов не только отчетливо показывает антипатриотизм последней, но и гораздо более объективно, чем это делали некоторые другие историки, зачастую идеализировавшие Калояна с националистических позиций, изображает внешнюю политику болгарского царя.

В другой своей статье - "Болгары, греки и латиняне в Пловдиве в 1204-1205 гг.", являющейся как бы продолжением только что охарактеризованной, Примов подробнейшим образом исследует переплетение тех событий международной политики, которые развернулись в связи с борьбой за Пловдив (Филиппополь). Этот город в результате военных действий крестоносного рыцарства против Византии достался одному из западных сеньоров и был превращен им в столицу "герцогства Филиппо-польского". Разгром латинских рыцарей при Адрианополе 14 апреля 1205 г. покончил с существованием этого герцогства. Однако затем разгорелась ожесточенная распря между греческими феодалами, которые решили удержать Пловдив в своих руках, и Калояном, к которому обратилась за поддержкой часть населения города - popelicains, по определению Виллардуэна. Данным термином, как полагает Примов, маршал Шампанский обозначал прежде всего болгарских жителей города, приверженцев богомильства, которые готовы были отдаться под власть Болгарии. В итоге конфликта греков с болгарами город был почти разрушен , а греческо-болгарский союз против Латинской империи серьезно подорван.

Рассмотрение событий 1204-1205 гг. позволяет Б. Примову уточнить историю создания и начала распада этого союза. В статье отмечаются также агрессивные тенденции политики Калояна, стремившегося к расширению границ болгарского царства , и корыстные цели греческой аристократии - два противостоявших друг другу фактора, которые привели к развитию центробежных сил в союзе и к его ликвидации в 1206 г. Любопытным представляется вывод исследователя о самой возможности обращения пловдивских богомилов за содействием к Калояпу и о поддержке им "еретиков". Автор не без основания считает то и другое результатом своеобразного стечения политических обстоятельств.

Наиболее значительной работой Примова является его исследование "Жоффруа Виллардуэн, Четвертый крестовый поход и Болгария".

Основной своей задачей в этом труде Примов поставил пересмотр проблемы достоверности сочинения Виллардуэна "Завоевание Константинополя" как источника по истории Четвертого крестового похода. История изучения этой проблемы (начиная с середины XIX в., кончая известным исследованием Э. Фараля в 1936 г.) сжато охарактеризована в первом разделе книги , где Примов, в частности, обращает внимание на тенденциозность "защиты" Виллардуэна со стороны ряда шовинистически настроенных французских ученых новейшего времени - Ж. Бедье и др.

Б. Примов, , высказывает мысль о том, что для подлинно научной оценки записок маршала Шампанского не имеет особенно существенного значения вопрос о его "субъективной искренности или неискренности" (к этому стремился свести всю проблему Э. Фараль, переводивший таким образом источниковедческое исследование в морально-этическую плоскость): ни то, ни другое не определяет степени исторической достоверности данных источника.

Центральная идея, выдвигаемая в книге Примова в связи с рассмотрением вопроса о достоверности сочинения французского мемуариста и доказываемая скрупулезным изучением известий самого Виллардуэна, тщательным сопоставлением их с данными многих других западных и византийских источников, заключается в следующем. Виллардуэна нельзя обвинять в преднамеренном искажении описываемых им событий,- его рассказ в целом является фактически достоверным. Однако следует учитывать особенности воззрений историка на современные ему исторические факты. Эти воззрения были обусловлены самим социальным положением писателя и его ролью в крестоносном предприятии 1202-1204 гг. в частности. Виллардуэн принадлежал к высшим слоям французской феодальной знати, был видным политиком и дипломатом крестоносцев, одним из руководителей крестового похода. Этим объясняется "невольная" тенденциозность его записок. Она выражается в том, что писатель во всем словно старается обелить действия баронов. Он оправдывает предводителей похода, стараясь, например, при описании поворотов войска в сторону от цели (на Задар и позже на Константинополь) изобразить поведение западных сеньоров в возможно более благоприятном свете. Точно такую же позицию занимает хронист, рисуя политику правителей Латинской империи . Виллардуэн, далее, обходит молчанием или очень бегло затрагивает те факты, которые могут, по его мнению, бросить тень на крестоносцев (к числу такого рода умолчаний Примов относит чрезмерно краткую характеристику отношений руководителей похода и венецианцев с Иннокентием III. Наконец, настроения рядовых участников крестоносного предприятия почти не получили своего отражения в сочинении хрониста.

Доказывая свой главный тезис, Примов не ограничивается "проверкой" показаний Виллардуэна относительно событий самого похода. В большей части своего труда он сопоставляет данные Виллардуэна и других источников, касающиеся различных перипетий международной политики в начале XIII в., один из главных узлов которой завязался тогда в юго-восточной Европе. Три последних раздела книги представляют фактически обобщение и детальную разработку основных положений более ранних изысканий Примова, рассмотренных выше. Примов отчетливо показывает здесь важное значение, которое приобрело Второе Болгарское царство в международных делах юго-восточной Европы в годы образования Латинской империи: Болгария выступила опаснейшим врагом государства крестоносцев, с самого начала подорвавшим его положение.

Таков определяющий ракурс содержательного труда болгарского историка Борислава Примова о французском летописце Четвертого крестового похода Жоффруа Виллардуэне: здесь произведена в целом убедительная попытка установить функциональную зависимость между концепцией, выдвинутой маршалом Шампанским, и его собственной ролью в крестоносном предприятии как феодального дипломата и политика.