Дворцовые перевороты

     Дочерей своих от брака с Екатериной Алексеевной  – Анну и Елизавету – царь нежно любил, но не видел в них  преемниц своего дела, где требовалась  опытная и твердая рука. К тому же Анну, красивую и умную, унаследовавшую отцовский характер, Петр собирался  выдать замуж за герцога Гомитинского Карла Фридриха -  правителя небольшой страны в Европе. В 1724 г. по условиям брачного контракта Анна и ее жених отказались от любых притязаний на российский престол. Но права наследования могли быть признаны за их потомством. Если бы Петр передал корону младшей, Елизавете, которой в 1722 г. исполнилось только 13 лет, за нее на стал бы править герцог Гомитинский, а ему Россия нужна была лишь для того, чтобы отобрать у датчан часть территорий собственного государства, потерянных им во время Северной войны. Значит, Россия неминуемо была бы втянута в войну с Данией. Не устраивали Петра и наследники со стороны старшего брата Ивана (Иоанна): Анна Курляндская, Екатерина Макленбургская и Прасковья Иоанновна. Первые две уже стали женами государей небольших европейских стран, а третья состояла в тайном браке, правда с согласия Петра, с сенатором Дмитриевым-Мамоновым.

     Оставалась  любимая жена и помощница Екатерина  Алексеевна. Думал ли Великий государь о ней как о своей наследнице и продолжательницей начатых  им реформ? Она всегда была рядом  с ним, он посвящал ее во все государственные  дела, их окружали одни и те же люди – его сподвижники в преобразованиях. Сможет ли она, опираясь не тех же людей, продолжить его дело? Есть свидетельства, что Петр Великий утвердительно  отвечал на этот вопрос.[4; с. 2-5]             В ноябре 1723 г. Петр издал манифест о короновании своей супруги, ссылаясь на обычаи византийских императоров и монархов христианских государств. Как рассказывал позднее архиепископ Феофан Прокопович, накануне церемонии коронации Петр Великий говорил ему и другим высшим сановникам, что возводит супругу на престол для того, чтобы после его смерти она могла возглавить государство.

     …Таких  торжеств, какие проходили в связи  с коронованием Екатерины Алексеевны, давно уже не видела древняя Москва. Спешно обновили Грановитую палату, где  должен был состояться праздничный  обед. В Успенском соборе соорудили  специальный помост для коронации. Улицы города украсили триумфальными  арками, на площадях готовились к невиданному  фейерверку. Из Парижа доставили великолепную карету. Для Екатерины изготовили парчовую мантию, избитую мехом горностая, с вышитым на ней двуглавым  орлом. Небольшая золотая корона была украшена жемчужным бисером  и драгоценными камнями и увенчана бриллиантовым крестом на огромном рубине.

     7 мая 1724 г. под звон колоколов  всех Московских церквей и  громовую музыку полковых оркестров  царская чета прибыла на Соборную  площадь Кремля. Императора в  шитом серебром голубом парадном  кафтане и императрицу в роскошном платье гранатового цвета приветствовали у входа в Успенский собор высшие духовные чины в богатейших облачениях. Петр собственноручно возложил корону на голову коленопреклоненной Екатерины, покрыл ее плечи мантией, вручил ей скипетр и державу…[21; с. 119-129]

     Шли последние месяцы жизни царя. Они  приносили ему мало утешений. Петр узнал, что многие его верные соратники  радели не столько о судьбе отечества, сколько о собственном кармане: разворовывали казну, брали взятки, интриговали. Царь гневался, налагал  на провинившихся опалы, был тростью  по их спинам, но не мог остановить злоупотреблений. Вице-президент коллегии иностранных  дел Петр Шафиров, чудом избежав  смертной казни, был отправлен в  ссылку. Любимец царя Александр Меньшиков, светлейший князь, подозреваемый в  присвоении государственного имущества  и казенных земель, находился под  следствием. В довершении всего выяснилось, что и «другу сердешненькому», как  называл Петр жену, также нельзя полностью доверять. Возможно, это  всего лишь чья-то выдумка, но факты  говорят против Екатерины и подтверждают, что «другу сердешненькому» доверять и правда не стоит…

     Через пол года после коронования Екатерины  арестовали ее камергера Виллима  Монса, который заведовал и вотчинной  канцелярией императрицы. А 16 ноября ему уже отрубили голову. Суд обвинил  его в злоупотреблении доверием императрицы: за взятки он добивался  у нее милостей для просителей, причастен был и к хищениям государственного добра. Но молва говорила об ином: о любовной связи между  красавцем камергером и Екатериной. Монс под пытками ничего не сказал об этом. Имя императрицы осталось незапятнанным. Но царю было достаточно и подозрения. Отношения между  супругами изменились, исчезли прежняя  близость и теплота. Петр так и  не решил, кому оставить Россию.[17; с . 12-19]   Когда в ночь на 28 января 1725 г. Петр лежал в агонии, сенаторы и важнейшие сановники собирались во дворце для совещания о наследнике престола. Узнать его предсмертную волю так и не удалось. Уже лишившийся языка император успел написать холоднеющей рукой только два слова: «Отдайте все…». Третье слово осталось ненаписанным. Кому отдать, - так и осталось неизвестным.

     Пока  сенаторы и сановники обсуждают  положение, как доносят источники, в углу зала каким-то образом оказываются  офицеры гвардии.

     Еще длиться торжественное заседание  седых сенаторов во дворце, но с  площади раздается барабанный бой. Преображенский и Семеновский полки, неизвестно кем вызванные из казарм,  оказывается, уже с ружьями стоят в полной боевой готовности.

     - Кто смел без моего ведома  привести сюда полки? Разве  я не фельдмаршал? – хорохорился  князь Репин.

     Но  ловкий граф и русский генерал-фельдмаршал  Бутурлин, давно уже перемигнувшийся  и сговорившийся с Меньшиковым  и Толстым, с усмешкой отвечали:

     - Полки призвал я, Бутурлин. И  призвал я их по воле императрицы  Екатерины, которой все подданные,  не исключая и тебя обязаны  повиноваться.

       После этих слов совещание  закончилось быстро. Вид гвардейских  полков под окнами, звуки барабанов  были гораздо убедительнее юридических  доказательств, и без малейших  пререканий вопрос был немедленно  решен. Это решение, по анализу  В.О. Ключевского, является явной  отменой» изданного Петром 5 февраля  1722 г. закона о престолонаследии. Но именно, на  этот закон 5 февраля  ссылается сенат, объявляя в  особом манифесте как от имени  своего, так и от имени синода  и генералитета, о воцарении Екатерины. 

     Так возник важнейший в российской истории  прецедент – участия гвардии  в передаче престола. Без гвардии  в   XVIII в. не обошелся ни один дворцовый переворот.[22; с. 97-107]

     После внезапной смерти великого реформатора  правительства многих стран не сомневались  в том, что государственное здание, столь быстро возведенное «гением  Петра», окажется непрочным и развалится, что Россия обречена на смуту и  вскоре начнется движение вспять. Но этого  не произошло.              Оказалось, что государственными делами ей заниматься совсем не интересно. Как писал об этой государыне историк С.М. Соловьев, «знаменитая Левонская пленница принадлежала к числу тех людей, которые кажутся способными к правлению, пока не принимают правления. При Петре она светила не собственным светом, но заимствованным от великого человека, которого она была спутницей… Но у нее не было ни должного внимания к делам, особенно внутренним, и их подробностям, ни способности почина и направления».

     Когда окончился траур по мужу, Екатерина  устроила себе нескончаемый праздник. Балы, маскарады, поездки по Неве с  пальбой из пушек, смотры полков, торжества  по случаю вручения наград, спуск на воду галер, снова балы… Всюду  присутствовала императрица. Развлечения  длились порой до утра. День и  ночь для Екатерины поменялись местами. Меньшиков иногда  часами ждал ее пробуждения, чтобы заняться государственными делами. Французский посол Кампредон в своих донесениях писал:»Царица продолжает с некоторым излишеством предаваться удовольствиям до такой степени, что это отзывается на ее здоровье». Действительно, императрица стала часто болеть.

     «Смерть Петра произвела свое действие: к  России обращались уже не с таким  уважением, как в последнее время  предшествовавшего царствования», - писал С.М. Соловьев. Но так или  иначе, короткий период правления Екатерины  Алексеевны обошелся без военных  конфликтов.

     По-прежнему неразрешенным оставался в России династический вопрос: кому наследовать  трон? Для Меньшикова и его сторонников  ответ на этот вопрос приобретал жизненно важное значение. Они не сомневались  в том, что в случае смерти императрицы  и воцарения великого князя Петра  Алексеевича его партия обязательно  сведет счеты с ним. Нужно было убедить Екатерину объявить наследницей  престола одну из царевен.

     Однако, в воцарении малолетнего князя  Петра Алексеевича были заинтересованы не только его сторонники. Если бы на российский престол взошла Герцогиня  Голигтинская, то Дания в скором времени получила бы войну с Россией  за возвращение Шлезвига Гомитинина. Поэтому датское правительство  через посредничество австрийцев (великий  князь по матери приходился племянником  австрийской императрице) предприняло  меры, чтобы подкупить Меньшикова, имевшего неограниченное влияние на Екатерину, и переманить его на сторону  Петра Алексеевича. Светлейшему  обещали блестящее будущее во время правления Петра II, если он, Меньшиков, выдаст одну из своих дочерей за цесаревича. Австрийский двор гарантировал ему в этом случае герцогский титул. От подобных перспектив голова князя закружилась. Он без малейших сожалений оставил своих единомышленников и присоединился к недавним противникам. Екатерина дала согласия на брак Петра Алексеевича и старшей дочери светлейшего Марии.

     Но  граф Толстой не оставил намерения  попытаться убедить императрицу, чтобы  она назначила наследницей престола одну из своих дочерей. Его поддержали генрал-офицер И. Бутурлин, генерал-полицмейстер Петербурга А. Девлер и еще несколько  лиц, враждебно относившихся к светлейшему. На их стороне был герцог Голигтинский. Не подозревая о том, что дни императрицы  сочтены и им следует торопиться, заговорщики все откладывали  решительный разговор с Екатериной. 10 апреля она опасно заболела. Толстой  понял, что их дело почти проиграно. И тут легкомысленное поведение  Девлера во дворце, обитатели которого были погружены в печаль, дало повод Меньшикову одним ударом расправиться с прежними друзьями. Девлера арестовали. Всех их отправили в ссылку.

     Между тем болезнь императрицы принимала  все более опасное течение. 6 июля 1727 г. Екатерина Алексеевна скончалась. На следующий день во дворце в присутствии  царской фамилии, членов Верховного тайного совета, сената, Синода и  генералов было прочитано завещание  усопшей монархини. Российский трон она передала великому князю Петру  Алексеевичу.[22; c. 121-128]

     Существует  много различных фактов и мнений о Екатерине Алексеевне. Обратимся  к некоторым из них.

     Петр  любил окружать Екатерину роскошью и блеском, и странно, - Екатерина, простая и кроткая, как прежде, Екатерина, которую быстрое возвышение не сделало надменною и не заставило  забыть, чем она была казалось, как  бы создана была для этого блеска и этой роскоши. Петр после высказывал удивление её способности быть императрицею. Она образовала себе двор, на котором  отражалось тогдашнее переходное время  в России: некоторые русские обычаи еще оставались, но немецкие уже  преобладали. Иностранные части  и посетители находили во дворе ея такое сочетание вкуса с изяществом, которого можно  было ожидать и  не от бывшей эстонской крестьянской девушки. Детям своим Екатерина  дала приличное их званию европейское  образование, хотя сама не хотела, даже сделавшись царицею,  выучится читать и писать, говоря, что главная  ея забота теперь выучиться делать все угодное Петру, и что этого  с нея достаточно».

     «Она  веселилась. А если и случалось  ей вмешиваться в дела правления, то не к пользе их. Как мы видели, она присутствовала на парадах, и  вздумала также присутствовать на морских  учениях и сама руководить морскими маневрами. Но это не мешало генерал-адмиралу Апраксину замечать, что у его  матросов нет одежды, даже иной раз  рубашек. Суда старели и не возобновлялись. В продолжение всего царствования спустили только два линейных корабля. В 1726 г. было приказано вооружить  войско, но не оказалось денег. Адмиралу пришлось выдать взаймы 2000 рублей из своего кармана на неотложные нужды. Петр обрел  в марленбургской пленнице подругу, подходящую к его вкусам и привычкам; но она всегда была только вьющимся растением, обвивающимся вокруг могучего ствола. Когда великан-дуб пал, то она распласталась по грязи, вернувшись к ничтожеству».[10; с. 143-156]

      2 глава. Петр II (1727-1730)

     Петр  I желал воспитывать достойного продолжателя великого дела преобразования России и сначала связывал свои надежды с сыном Алексеем, родившимся от первого брака царя с Евдокией Лопухиной. Однако царевич охотнее проводил время с монахами или в доме родственников по материнской линии – Лопухиных, которых его отец не любил за недружелюбное отношение к его реформам и пристрастия к сплетням. После насильственного пострижения матери Алексея в монахини все старания Петра дать сыну европейское образование наталкивались на его упорное сопротивление. Петр настоял на своем и отправил сына в Дрезден учится геометрии и фортификации (военно-инженерной науке о строительстве оборонных сооружений и укреплений). Германия произвела на царевича гнетущее впечатление: он привык к деревянным теремам и неторопливому течению московской жизни. [2; c. 177-180]