Арктические плавания поморов в XIII – XVII веках

      Со  временем большое значение приобрел вывоз корабельного леса, главным  образом в Англию. Англичане и  голландцы скупали па архангельском рынке рыбу и ворвань. В большой цене была пушнина, в особенности соболь. Русская пушнина расходилась по всему миру; ее покупали западноевропейские торговцы, купцы Турции, Персии и среднеазиатских государств.

      Район промыслов на побережье Северного  Ледовитого океана окончательно сложился в XV—XVI веках. Документы рисуют такую картину: к западу от устья Северной Двины, в Неноксе и Уне, добывали соль (здесь находились главные варницы), на Кольском берегу Баренцева моря, от Поноя и Варзуги до Святого Носа, ловили сетями и заборами семгу, треску и палтус. В Белом море весной на весновальных карбасах били морского зверя. На Зимнем берегу Белого моря промышляли нерпу, морского зайца, серку и моржей. В летне-осенний сезон главным зверобойным районом являлись морское побережье между устьями Мезени и Печоры и близлежащие морские острова.

      В следующем столетии в связи с  развитием рыночных связей район  зверобойного промысла расширился.

      Примерно  с XVII века, указывает В. И. Ленин, начинается «новый период русской истории», который «характеризуется действительно фактическим слиянием всех областей, земель и княжеств в одно целое. Слияние это вызвано было... усиливающимся обменом между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированием

      небольших местных рынков в один всероссийский рынок» ⁷. Укреплением и расширением этого национального рынка следует объяснить успехи мореплавания на Севере во второй половине XVI и в XVII веке.

      Указанные В. И. Лениным большие успехи в  процессе слияния отдельных областей в единый хозяйственный организм можно проиллюстрировать на примерах из хозяйственной жизни Поморья, где развитию буржуазных отношений способствовало отсутствие крепостного права.

      В отличие от XVI века, когда внешняя  морская торговля страны в течение  некоторого времени осуществлялась через балтийские порты, в XVII веке единственным морским портом по вывозу русских и ввозу иностранных товаров стал Архангельск. На архангельском рынке сосредоточилась почти вся (если не считать торговых связей со славянскими и восточными странами) «заморская» торговля Русского централизованного государства. По данным Родеса и Кильбургера ⁸ от начала и до конца навигации по Северной Двине и ее притокам грузы самого различного наименования шли нескончаемым потоком. В 1650—1655 годах через Архангельск было вывезено: 10 тысяч ластов (около 1 миллиона пудов) хлеба, на 98 тысяч рублей мехов, на 371 тысячу рублей кожи, на 126 тысяч рублей сала, около 500 тысяч аршин сукна, холста и полотна, много икры, воска и пр. ⁹ В перечне иностранных товаров, ввозимых в Архангельск, указаны: жемчуг, золотые и серебряные изделия, 25 тысяч стоп бумаги, 10 тысяч немецких шляп, 287 тысяч булавок и иголок, золотая монета, вино, имбирь, перец, сельдь, оружие, москательные, аптекарские и прочие товары. Растущие перевозки обслуживались местным населением. Одни работали на речных судах, другие выполняли лоцманскую службу в устье Двины, третьи занимались извозом, четвертые поставляли продовольствие. Значительно выросло народное судостроение; здесь строились суда разных типов: дощаники, карбасы, завозни, соемки, баржи.

      При возросшей численности населения, оно не могло больше обходиться продуктами местного поморского земледелия и нуждалось в систематическом привозе продуктов сельского хозяйства с юга страны.

      О расширении прежнего района промыслов  говорят многие документы. В таможенных книгах северных монастырей (Антониево-Сийского, Николо-Корельского и др.), в таможенных документах гражданских архивов, начиная со второй половины XVII века, сплошь и рядом встречаются упоминания о новоземельских походах поморов, о развитии полярного мореплавания.

      Возникшие еще раньше транспортные связи между  отдельными районами входили составной  частью в транспортную систему Русского централизованного государства. На их возросшую роль в хозяйственной  жизни страны указывает составленная в 1627 году в Москве «Книга Большому Чертежу», в которой значительное место заняла «Роспись поморским рекам берегу Ледовитого океана».

ПЛАВАНИЯ РУССКИХ МОРЕХОДОВ НА СЕВЕРЕ ПО БЕЛОМУ МОРЮ И СЕВЕРНОМУ ЛЕДОВИТОМУ ОКЕАНУ. 

        Русское мореплавание на Севере  по Белому морю и по Северному Ледовитому океану получило развитие с VIII в. Северные районы, богатые пушным зверем и рыбой, привлекли внимание русских, и шаг за шагом началось промысловое освоение вначале европейской, а затем и азиатской части Севера. Северная Двина и Обь привели русских охотников к холодным морям — Белому и Карскому. Эпизодическая меновая торговля с местными народами со временем переросла в постоянный промысел, и на северных реках были созданы поселения русских, пришедших из новгородских земель. Суровые природные условия препятствовали широкому развитию земледелия, и поэтому сразу определился промысловый профиль хозяйства первых поселенцев. За мехами, рыбой, морским зверем — за всем, что  бывалое северными промысловиками, ежегодно приходили купеческие лодьи из Новгорода.

      Существовало  несколько путей на Север. Из Ладожского озера по реке Свирь выходили в Онежское озеро, а затем через реку Вытегру, или Водлу, — на Онегу, а да лее пробирались в Онежскую губу Белого моря или на Северную Двину. Пользовались и реками к северу от Онежского озера, путь по которым также приводил к Белому морю.

      Русские поселенцы сравнительно быстро освоились  с суровыми северными морями, плавания их не ограничивались Белым морем, они смело выходили и в Баренцево. В трудах М. И. Белова упоминается о плавании двинского посадника Улеба в первой половине XI в. до Карских (Железных) Ворот ¹⁰, В XII в. все местное население Кольского полуострова было покорено и платило дань новгородскому княжеству.

      Не  только новгородцы заселяли Север. В XII в. там появились переселенцы с владимирских земель. Началась конкуренция между новгородцами и владимирцами, типичная для эпохи феодализма. Нередко коммерческие споры купцов и промышленников этих двух крупнейших русских княжеств разрешались вооруженными столкновениями.

      В тяжелый для Руси период монголо-татарского нашествия, когда раздробленные феодальные русские княжества одно за другим попадали под иноземное иго, северные мореходы продолжали совершать плавания по Ледовитому океану. В XIII в. поморы плавали вдоль Кольского полуострова, выходили к норвежским землям. Поскольку плавания поморов не всегда носили мирный характер, норвежцы держали стражу для охраны восточных морских границ. В восточном направлении поморы открыли полуостров Канин, а затем — острова Колгуев и Вайгач. Предполагают, что в это же время северные мореплаватели впервые побывали на Новой Земле. Примерно в XIII в. первые поморы могли достигнуть острова Грумант (Шпицберген). К XIV в. относятся   плавания   Амоса   Коровинича   вокруг Скандинавского полуострова на Балтику. Для дальних морских походов постепенно создавался новый тип судна — коч.  

ТРЕСКОВЫЙ ПРОМЫСЕЛ 

      Земледелие  в заполярном крае не играло сколько-нибудь существенной роли. Коляне и терские поморы в небольшом количестве выращивали репу и капусту. Сельскохозяйственные продукты закупались преимущественно в Архангельске.

      Средства  к жизни населению Кольского  Севера давали промыслы — лов рыбы и — в меньшей мере — охота на зверя и птицу. Бытовали поговорки: море — наша нива; была бы рыба, а хлеб будет.

      На  первом месте по доходности стоял  тресковый, или иначе «мурманский» промысел.

      Мурманом  в старину называюсь пространство от мыса Святой Нос на северо-востоке Кольского полуострова до норвежской границы на северо-западе. Омывающие побережье морские воды, прогреваемые одной из ветвей (Нордкап-ской) теплого течения Гольфстрим, богаты мелкими существами, которые служат пищей для плодовитой рыбешки мойвы, а тою, в свою очередь, питаются треска, палтус, пикша. Весною огромные косяки рыбы двигались с Атлантики на Мурман.

      Рыбный  промысел возник на Мурмане в середине XVI века. В начале сезона треску ловили у побережий полуострова Мотка, который позднее получил новое название — Рыбачий. В июле-августе промысел перемещался на восток, к Териберке.

      Людей, занимавшихся рыбными и зверобойными промыслами на море, называли «промышленниками», независимо от того, были они «хозяевами» (владельцами судов и станов) или их работниками. Промышленники, ходившие на Мурман, звались «мурманщиками».

      Завести промысловый стан на Мурмане могли  лишь богатые поморы и монастыри. В станах строили жилую избу. поварню, амбар, скею (погреб), баню, приспособления для вытопки рыбьего жира и сушки рыбы. Заранее запасались продовольствием, солью, тарой, посудой и т. п., приобретали промысловые суда и снасти. Рядовые мурманщики все необходимое получали от «хозяев» и работали на промыслах обычно за одну двенадцатую часть стоимости добытой продукции.

      На  мурманский промысел сходились крестьяне  со всего Поморья. Отправлялись в  путь в начале марта, когда на Севере еще стояла зима с ее морозами и  вьюгами, с тем, чтобы успеть прибыть  на Мурман к весенней путине. Группами по 12—20 и больше человек двигались они по заснеженным просторам на лыжах, тянули за собой кережки (санки в виде лодочки) с поклажей и ребятами-подростками, которых с детства приучали к промысловому труду. Ночевали у костров в наспех сооруженных шатрах, крытых парусиной, а нередко и под открытым небом. Через Лапландию ехали на оленях немногие: монастырские приказчики, «большаки» — старшие в группах. Лишь в XIX веке появились кое-где постоялые избы, и большинство мурманщиков подряжало лопарей с оленями доставлять их в Колу — единственный город на Мурмане. Здесь путники отдыхали около недели, до Благовещения (25 марта по старому календарю), а затем на лодках, стоявших здесь на зимовке, отправлялись в свои становища.

      По  прибытии к месту промысла приводили  в порядок строения, суда и снасти. Ловили треску артелями. Четыре человека выходили в море на судне — «шняке»; один (обычно подросток, у колян нередко женщина) оставался на берегу: варил пищу, очищал снасти от тины и готовил их к очередному запуску в море, заготовлял дрова. Для лова рыбы в море употреблялась очень длинная снасть (в несколько верст) — ярус. Это веревка с множеством ответвлений — бечевок с крючками на концах, на которые насаживалась приманка («наживка»), чаще всего мойва. Ярус вынимали на шняку через 6 или 12 часов после запуска, при отливе морской воды. На берегу рыбу разделывали; извлекали печень для вытопки жира, остальные внутренности выбрасывали, и их тут же пожирали чайки. Пока стояли холода, всю рыбу направляли на сушку — развешивали на жердях, раскладывали на камнях, а при потеплении — складывали в скеи, посыпая солью.

      Весенняя  промысловая пора являлась страдой  — временем напряженного труда. Невзирая на непогоду, в дождь, снег, ветер, промышленники отправлялись в море, выбрасывали и выбирали ярус, обрабатывали рыбу. Измученные и голодные, они ненадолго являлись «в дом», сушили мокрую грязную одежду, ели варево из трески, подбитое мукой, и после короткого отдыха снова спешили отправиться в море. Хозяева не хотели тратиться па обустройство быта своих кабальных работников. Жили те в провонявшихся избах с убогой обстановкой. В июне, как только сходил лед в Горле Белого моря, в мурманские становища прибывали хозяйские лодьи, доставлявшие все необходимое для промысла на будущий год, являлись также скупщики рыбы, промышленники-летняки. Хозяева нагружали суда добытой продукцией для отвоза на архангельский рынок и, радуясь успеху, выставляли своим работникам угощение. Дня двагри длилась попойка, сопровождавшаяся песнями и веселым гомоном.

      В июле-августе работать на промысле было уже не столь тяжело, как весной, рыбаки даже восстанавливали здоровье и, возвращаясь, домой на хозяйском судне, выглядели упитанными, загорелыми и бодрыми. Однако в отдельные годы на Мурмане случались эпидемии, и тогда болезни уносили жизни многих промышленников. Кроме того, гибли они вместе с суденышками во время жестоких штормов. В память об утонувших по обычаю на берегу ставили крест.

      Пятая часть промысловых изб на Мурмане  в начале XVII века принадлежала жителям Кандалакши. Но в наиболее выигрышном положении, из-за близости к местам лова трески, находились коляне. Им не нужно было совершать тяжелых и длительных переходов к морю, они имели возможность вести выгодную торговлю с поморскими промышленниками, приходившими в Колу, сдавали им в аренду помещения, а после промысла ремонтировали и хранили до весны их суда; строили шняки и продавали их пришлым мурманшикам. Большинство колян вело промысел в складчину самостоятельно, а не по найму хозяев.

      Тресковый промысел кормил и многих лопарей. Одни из них ловили треску на собственных судах «тройниках», другие работали «из покруту» — на хозяйском содержании за определенную долю улова. Так, сонгельские лопари при опросе в 1785 году говорили, что «для трескового мурманского промыслу, приехав в Колу, нанимаются от Кольских жителей... упромышленную рыбу продают тем же хозяевам, получая от них за свою часть деньгами»¹¹.

      Размер  уловов на Мурмане сильно колебался. В отдельные годы рыба удалялась от берегов или подходила к ним позднее обычного, и уловы снижались. Точный учет добытого велся невсегда. Не учитывалась рыба, шедшая на собственное потребление промышленников. Однако об объеме товарной продукции можно судить по количеству рыбы, проходившей через таможни, по числу промышленников, являвшихся на промысел, и по ряду других показателей и свидетельств. Согласно писцовой книге 1608 года, на Мурманском берегу стояло 196 промысловых изб, в каждой из которых обычно размещались по две артели, то есть 8 ловцов и 2 вспомогательных работника. Объем добытой рыбы исчислялся не в сыром виде, а в переработанном — отдельно сухая и соленая. Суммарно и округленно считали, что каждый ловец за сезон в среднем приготовлял 100 пудов рыбной продукции. В таком случае 392 артели (1568 рыбаков) произвели в 1608 году 156 800 пудов, или 2568 тонн сухой и соленой рыбы.