Анализ правления Елизаветы 2

   В тот  же день в час пополудни правительство отдало приказ по всем гвардейским полкам быть готовыми к выступлению в Финляндию против шведов, на основании, как говорили, полученного известия, что Левенгаупт идет к Выборгу.

   Герцог  Брауншвейгский, знавший о настроениях, которые царили в гвардии, предлагал жене расставить во дворце и около дворца усиленные наряды, а цо городу разослать патрули, одним словом, принять меры на случай осуществления опасных замыслов Елизаветы. "Опасности нет, - отвечала Анна Леопольдовна. - Елизавета ни в чем невинна, на нее напрасно наговаривают, лишь бы со мной поссорить. Я вчера с ней говорила; она поклялась мне, что ничего не замышляет, и когда уверяла меня в этом, то даже плакала. Я вижу ясно, что она невиновна против нас ни в чем".

   Между тем как раз в это время к Елизавете пришло несколько гвардейских солдат, которые объявили, что должны выступить в поход и потому не будут более в состояние служить ей и она совершенно останется в руках своих неприятелей, так что нельзя терять ни минуты. Руководил ими еврей, бывший родом из Дрездена, по фамилии Грюнштейн. Договорились, что вечером участники заговора должны обойти казармы и, если настроение окажется благоприятным, приступить к действиям. Грюнштейн считал необходимым раздать солдатам деньги. Елизавета порылась в шкатулках, у нее нашлось всего триста рублей. Лес-ток поскакал к Шетарди, но у того тоже не оказалось денег, он обещал достать 1000 рублей. На другой день Елизавете пришлось заложить свои драгоценности.

   Между 11 и 12 ночи Грюнштейн и его товарищи вновь появились у Елизаветы с весьма благоприятным докладом: гвардейцы рады были действовать, в особенности с тех пор, каких решили удалить из столицы и отправить в зимний поход. Тем временем Лесток разослал своих людей к дому Остермана и Миниха, а сам съездил к Зимнему дворцу. Окна были темными. Лес-ток вернулся и объявил, что все спокойно.

   Наступил  решительный час. Елизавета велела всем выйти из комнаты, а сама начала молиться на коленях перед образом  Спасителя; есть известие, что в эту-то страшную минуту она и дала обещание не подписывать никому смертных приговоров. Помолившись, она взяла крест, вышла к гренадерам и привела их к присяге, сказав: "Когда Бог явит милость свою нам и всей России, то не забуду верности вашей, а теперь ступайте, соберите роту во всей готовности и тихости, а я сама тотчас за вами приеду". Был уже второй час пополуночи 25 ноября, когда Елизавета, надев кирасу на свое обыкновенное платье, села в сани вместе с Лестоком Воронцов и Шуваловы стаяли на запятки. И они понеслись во весь дух по пустынным улицам города, направляясь к казармам преображенцев. Алексей Разумовский и Салтыков следовали за ней в других санях. На запятках у них стояло три гренадера.

   Сани  остановились перед съезжей избой  полка. Не предупрежденный ни о чем караульный забил тревогу: настолько заговор был неподготовлен. Лесток кинжалом прорвал его барабан. Гренадеры, знавшие о заговоре, разбежались по казармам, чтобы предупредить своих товарищей. Здесь были одни лишь солдаты, помещавшиеся в отдельных деревянных домах. Офицеры все жили в городе, и лишь один из них дежурил по очереди в казармах. В несколько минут сбежалось более 300 человек. Большинство из них не знало еще, в чем дело. Елизавета вышла из саней и .спросила: "Узнаете ли вы меня? Знаете ли вы, чья я дочь? Меня хотят заточить в монастырь. Готовы ли вы меня защитить?" - "Готовы, матушка, - закричали гвардейцы, - всех их перебьем!" Но Елизавета не хотела кровопролития. '"Не говорите про убийства, - возразила она, - а то я уйду".

   Солдаты замолчали смущенные, а царевна подняла крест и сказала: "Клянусь в том, что. умру за вас. Целуйте и мне крест на этом, но Не проливайте напрасно крови!" Солдаты бросились прикладываться к кресту. После присяги Елизавета опять села в сани, а солдаты двинулись за ней. С дороги Лесток разослал отряды арестовать Миниха, Головкина, Менгдена, Левенвольде и Остермана. В конце Невского проспекта неподалеку от Зимнего дворца гренадеры посоветовали Елизавете во избежание шума выйти из саней и идти пешком. Уже начинавшая сильно полнеть царевна вскоре запыхалась, тогда двое гвардейцев взяли ее на руки и так донесли до дворца.

   Здесь Елизавета отправилась прямо  в караульню, где солдаты спросонку, не будучи предупреждены, не знали сначала, что такое делается. "Не бойтесь, Друзья мои, - сказала им царевна, - хотите ли мне служить, как отцу моему и вашему служили? Самим вам известно, каких я натерпелась нужд и теперь терплю и народ весь терпит от немцев. Освободимся от наших мучителей". - "Матушка, - отвечали солдаты, - давно мы этого дожидались, и что велишь, все сделаем". Но четыре офицера по недоумению или нежеланию не высказались одинаково с солдатами; тогда Елизавета велела арестовать их, причем должна была схватить ружье у одного солдата, который направил было штык на офицера. Покончивши в караульне, Елизавета отправилась во дворец, где не встретила никакого сопротивления от караульных, кроме одного унтер-офицера, которого тоже арестовали. Войдя в комнату правительницы, которая спала вместе с фрейлиной Менгден, Елизавета сказала ей: "Сестрица, пора вставать!" Герцогиня, проснувшись, отвечала: "Как, это вы, сударыня!" Увидевши за Елизаветой гвардейцев, Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело, и стала умолять царевну не делать зла ее детям. Елизавета пообещала быть милостивой, посадила Брауншвейгскую чету в свой дворец. Сама она отправилась следом, увозя на коленях маленького Ивана Антоновича. Ребенок смеялся и подпрыгивал у нее на руках. Елизавета поцеловала его и сказала: "Бедное дитя! Ты вовсе невинно: твои родители виноваты".

   К семи часам утра переворот завершился. Арестованных отправили в крепость, а во дворец Елизаветы стали собираться петербургские вельможи. Все были растеряны, многие опасались за свою судьбу, но императрица приняла всех милостиво. Опала постигла лишь немногих, да и из них никого не казнили, а лишь сослали в Сибирь. С самого начала своего правления Елизавета хотела показать пример гуманности и великодушия.

   Затем пошли награды. Рота Преображенского  полка, совершившая переворот, была наименована лейб-компанией. Елизавета объявила себя капитаном этой роты. Все рядовые были пожалованы в дворяне и наделены имениями. Грюнштейну было пожаловано три тысячи душ. Другие участники переворота также получили чины и подарки. Лестока пожаловали в графы.

   Чтобы обезопасить себя со стороны Гольштинской линии, императрица немедленно по принятии власти отправила в Киль за своим племянником, которого собиралась сделать наследником. В ноябре кабинет министров был упразднен, а правительствующие функции возвращены сенату. В вице-канцлеры на место Остермана был возведен Алексей Бестужев.

   23 февраля  императрица выехала со всем  двором в Москву, где должна  была состояться коронация. 28 февраля  Москва торжественно встречала  Елизавету. Праздник Пасхи государыня  встретила в Покровском селе, после чего 25 апреля состоялась коронация, 29-го императрица переехала в Яузский дворец, после чего здесь стали устраиваться бесконечные празднества и торжества, балы и маскарады, на которых Елизавета собирала до 900 человек. До конца 1742 года они проходили в Москве, а потом возобновились в Петербурге. Так началось веселое царствование Елизаветы.  

Жизнь Елизаветы  в период правления. 

   Как уже  говорилось, Елизавета была очень  приятна в общении, остроумна, весела, изящна, и окружавшим императрицу  невольно приходилось следовать ее примеру, чтобы оставаться в фаворе. Само по себе это способствовало развитию высшего русского общества, вступившего на путь европейской утонченности. Разумеется, что до парижского эталона было пока далеко, однако, по сравнению с аннинским двором, прогресс был заметным и впечатляющим. Правда, и платить за него приходилось немалую цену. Известно, что Елизавета имела слабости, которые недешево обходились государственной казне. Страсть к нарядам и к уходу за своей красотой у императрицы граничила с манией. Долгое время вынужденная стеснять себя в этом смысле по экономическим соображениям, она со дня восшествия своего на престол не одела двух раз одного платья. Танцуя до упаду и подвергаясь сильной испарине вследствие преждевременной полноты, императрица иногда по три раза меняла платье во время одного бала. В 1753 году во время пожара в одном из ее московских дворцов сгорело 4000 платьев, однако после ее смерти в ее гардеробах их осталось еще 15 000, а кроме того, два сундука шелковых чулок, тысяча пар туфель и более сотни кусков французских материй. Елизавета поджидала прибытия французских кораблей в Санкт-Петербургский порт и приказывала немедленно покупать новинки, привозимые ими, прежде, чем другие их увидели. Она любила белые или светлые материи с затканными золотыми или серебряными цветами.

   Гардероб  императрицы вмещал и коллекции  мужских костюмов. Она унаследовала от отца любовь к переодеваниям. За три месяца после своего прибытия в Москву на коронацию она успела, по свидетельству Ботта, надеть костюмы всех стран мира. Впоследствии при дворе два раза в неделю происходили маскарады, и Елизавета появлялась на них переодетой в мужские костюмы - то французским мушкетером, то казацким гетманом, то голландским матросом. У нее были красивые ноги, по крайней мере, ее в этом уверяли. Полагая, что мужской костюм не выгоден ее соперницам, она затеяла маскированные балы, на которые все дамы должны были являться во фраках французского покроя, а мужчины - в юбках с панье.

   Императрица строго следила за тем, чтобы никто не смел носить платья и прически нового фасона, пока они ей не надоедали. Однажды Лопухина вздумала явиться во дворец с розой в волосах, тогда как государыня имела такую же розу в прическе. В разгар бала Елизавета заставила виновную встать на колени, велела подать ножницы, срезала преступную розу вместе с прядью волос и, закатив виновнице две добрые пощечины, продолжала танцевать.

   Елизавета вообще была женщиной гневливой, капризной  и, несмотря на свою лень, энергичной. Своих  горничных и прислугу она била по щекам и бранилась при этом самым непристойным образом. Раз ей понадобилось обрить свои белокурые волосы, которые она красила в черный цвет. Сейчас же был отдан приказ всем придворным дамам обрить свои головы. Всем им пришлось заменить свои прически безобразными черными париками. Все это сочеталось в ней с чрезвычайной религиозностью. Елизавета проводила в церкви многие часы, стоя коленопреклоненной, так что даже иногда падала в обморок. Но и здесь прирожденная лень давала себя знать во многих забавных мелочах. Совершая пешком паломничество в Троицу, Елизавета употребляла недели, а иногда и месяцы на то, чтобы пройти 60 верст, отделявшие Москву от монастыря. Случалось, что, утомившись, она не могла дойти пешком три-четыре версты до остановки, где она приказывала строить дома и где отдыхала по несколько дней. Она доезжала тогда до дома в экипаже, но на следующий день карета отвозила ее к тому месту, где она прервала свое пешее хождение. В 1748 году богомолье заняло почти все лето. Елизавета строго соблюдала посты, однако не любила рыбы и в постные дни питалась вареньем и красом, чем сильно вредила своему здоровью.

   "Ассамблеи", введенные Петром I, были оставлены  ближайшими его преемниками. Елизавета  возродила этот обычай наряду  с другими, но от прежних собраний, где царила скучная атмосфера казенного праздника, осталось одно название. Теперь законом стали французские образцы и французская грация. После государственного переворота совершилась еще и другая революция: ее создали торговцы модными товарами и учителя танцев. В елизаветинскую эпоху дворянству привился вкус к развлечениям и утонченным удовольствиям. Все виды изящества и роскоши получили быстрое развитие при русском дворе. Главному повару Фуксу положен был оклад в 800 рублей, что по тем временам было огромной суммой. Правда и то, что это был едва ли не единственный хороший повар на весь Петербург. Императрица любила хорошо поесть и знала толк в вине. Не оставалась без внимания и духовная пища. Уже во время своей коронации Елизавета велела выстроить в Москве оперный театр. Оперные представления чередовались с аллегорическими балетами и комедиями.

   Впрочем, иноземные наблюдатели, а в особенности  французы, отмечая эти новшества, жаловались на то, что изобилие роскоши  не покрывает недостаток вкуса и изящества. В общественных собраниях по-прежнему царила скука, мало было живости и остроумия, которые одни и могли придать раутам прелесть. Любя веселье, Елизавета хотела, чтобы окружающие развлекали ее веселым говором, но беда была обмолвиться при ней хотя бы одним словом о болезнях, покойниках, о прусском короле, о Вольтере, о красивых женщинах, о науках, и все большею частью осторожно молчали. Собственно, и роскошь по европейским меркам во многом оставалась мишурной. Настоящих дворцов, удобных для проживания, еще не было. Несмотря на свою позолоту, они скорее напоминали палатки Золотой Орды. В них не жили, а, по выражению Дугласа, скорее стояли на биваках. Строили их с изумительной быстротой, буквально за считанные недели, но при этом забывали о комфорте. Лестницы были темными и узкими, комнаты - маленькими и сырыми. Залы не отапливались. Угнетали шум грязь и теснота. В будничном обиходе царили неряшливость и каприз; ни порядок придворной жизни, ни комнаты, ни выходы дворца не были устроены толково и уютно; случалось навстречу иноземному послу, являвшемуся во дворец на аудиенцию, выносили всякий сор из внутренних покоев. Да и нравы старого московского двора не совсем еще отошли в прошлое. Государыня любила посиделки, подблюдные песни, святочные игры. На масленицу она съедала по две дюжины блинов. Разумовский приохотил Елизавету к жирной украинской кухне - щам, буженине, кулебяке и гречневой каше. Этим он нанес определенный ущерб красоте своей подруги. Елизавета расплылась. Впрочем, дородность в то время не считалась в России недостатком. Гораздо более, чем тонкостью талии, дорожили цветом лица. Другие излишества также расстраивали здоровье императрицы. Она редко ложилась спать до рассвета и засыпала с большим трудом, лишь после того, как начинали чесать пятки. Пробуждалась она около полудня.

   Среди мужчин, всегда игравших большую роль в жизни Елизаветы, Разумовский  долгое время стоял на первом месте. В конце 1742 года она сочеталась с  ним тайным браком в подмосковном селе Перове. После этого Разумовский поднялся на недосягаемую высоту. Поселившись во дворце, в апартаментах, смежных с покоями государыни, он сделался открыто признанным участником всех удовольствий, всех поездок Ее Величества, со всеми внешними признаками почета, принадлежащими принцу-супругу. Выходя из театра в сильный мороз, императрица заботливо запахивала шубу Алексея Григорьевича и оправляла ее, а на официальных обедах Разумовский всегда сидел за столом рядом с государыней. Непосредственно в политику он не вмешивался и продержался в милости императрицы до последнего дня ее жизни. Другие пристрастия Елизаветы никогда не нарушали добрых отношений четы. Со свойственным ему смирением Разумовский не настаивал на своих правах, чтобы перечить Елизавете и стеснять ее свободу. Не считая мимолетных увлечений, фаворитами императрицы были Петр Шувалов, Роман и Михаил Воронцовы, Сивере, Лялин, Войчинский и Мусин-Пушкин. С 1749 года самым близким фаворитом стал Иван Иванович Шувалов.