Правление императрицы Елизаветы

Самодержавие, на самом деле, не было единоличной и беспредельной властью монарха. На троне теснились партии аристократов, соперничающие группировки дворянства, обращающие возможности абсолютизма в своих интересах, умело пользующиеся благосклонностью монарха.

Итак,  если в начале своего правления Елизавета была так озабочена тем, чтобы не посрамить имени и наследия отца, что даже пыталась заниматься делами, то с годами лень и нерадение все более брали над ней вверх. Среди развлечений государыня с трудом находила время для решения дел государственной важности.

2.3. Развитие культуры в середине XVIII века

При набожной императрице возросло значение Синода и духовенства, усиленно преследовались раскольники. Сенат  заботился о распространении  православия, об обеспечении духовенства и монастырей, о распространении духовного образования в народе.

Разработка положений о церкви, осуществленная Уложенной комиссией 1754 года, затронула ряд существенных вопросов господствующего положения  православной веры. Отход от православия, совращение в нехристианскую веру, богохульство оставались тяжкими преступлениями и наказывались смертной казнью.

Правовой статус других вероисповеданий  и церкви полагался ограниченным, их проповедь (не вероисповедание) запрещалась. Также ограничивалось распространение нехристианских вероучений, прежде всего мусульманства. В то же время в 1741 году императрицей был издан правительственный манифест об официальном признании Россией буддизма. Наряду с тем, что в Бурятии констатировалось существование ламаистской веры, со свойственной царской власти щепетильностью тем же актом было утверждено 11 дацанов и 150 штатных лам [12; с. 145].

В области брачно-семейных прав православные получали определенные привилегии. Вполне законным признавался брак, заключенный  между лицами одного вероисповедания. Допускались браки православных с лютеранами, но дети от этого брака могли быть крещены только в православии. Все незаконнорожденные от православных дети считались православными.

Наступление государства на имущественные  права церкви выразилось уже в ограничении прав собственности церкви на землю и крепостных крестьян: духовные лица лишались права распоряжаться своим имуществом, за ними сохранялось лишь право сбора оброка.

При Елизавете Петровне были реорганизованы военно-учебные заведения. В 1744 году вышел указ о расширении сети начальных школ. Были открыты первые в России гимназии - в Москве (1755 г.) и в Казани (1758 г.) [11; с. 61].

В 1755 году И.И.Шувалов и М.В.Ломоносов  открыли Московский университет. Указ об основании Московского университета для «общей Отечеству славы» императрица Елизавета Петровна подписала 12 (25) января 1755 года, в день памяти святой мученицы Татьяны, чтобы «возрастало в нашей пространной империи всякое полезное знание».

В 1756 году в Санкт-Петербурге открылся общедоступный театр. Немало было приложено  усилий для сбора статистических и географических данных о России [15, с. 59].

Таким образом, главным итогом и одновременно основным наследием времени правления Елизаветы Петровны в культурном плане является усилившийся процесс европеизации, попытка придать ему в отличие от предыдущих годов более гармоничное протекание и более органично вписать его в ткань российской жизни. Это и подмечает К. Валишевский: «От Ломоносова и Сумарокова прогресс этот бросается в глаза, сказываясь главным образом в новой роли, присвоенной чужеземным элементам, не являющимся, как прежде, лишь внешним наслоением, а начинающим проникать в глубину местной культуры и развивать в ней зачатки новой жизни».

2.3 Внешняя политика России во  время царствования Елизаветы 

Говоря о почти полной отстраненности Елизаветы Петровны от государственного управления, следует сделать только одну поправку – были дела, которые ни при каких обстоятельствах без нее решить было невозможно. До тех пор, пока она оставалась самодержицей и не хотела утратить этой власти, она была вынуждена подписывать именные указы, вести минимальную переписку.

Но среди документов, к которым прикоснулось перо Елизаветы, есть такие, которые отражают самое пристальное внимание императрицы к определенному виду дел. Это были дела по внешней политике, требовавшие как раз того, чем не обладала императрица: внимания, трудолюбия, таланта. И тем не менее, в непрерывной череде празднеств и развлечений Елизавета находила «окна», чтобы выслушивать доклады канцлера А. П. Бестужева-Рюмина или Ивана Шувалова, читать донесения русских посланников из-за границы и выписки из иностранных газет. На этих бумагах остались пометы, сделанные рукою императрицы. Чем же объяснить такое исключение из правил царицы, далекой от всякого труда?

Это объясняется  легко, внешняя политика была интересна  императрице. Дипломатия тогда была «ремеслом королей», вся Европа была монархической (за исключением, пожалуй, Венеции), всюду сидели императоры, короли, князья, ландграфы, герцоги. Это была большая и недружная семья властителей, хотя и связанная родством, но раздираемая противоречиями и враждой. Члены коронованного семейства постоянно интриговали друг против друга, стремились то расстроить чьи-то союзнические отношения, то заполучить новых союзников. Дипломатическая предыстория переворота Елизаветы весьма характерна для нравов тех времен. И еще важное обстоятельство: дипломатия была всегда персонифицирована – и часто, имея в виду Австрию, Пруссию или Францию, говорили «Мария-Терезия», «король Фридрих» или «Людовик».

Елизавете нравилось читать донесения  посланников, особенно тех, которые подробно описывали перипетии придворной жизни и интриги при дворе своего аккредитования [28; с. 165]. В мае 1745 года Бестужев поощрял русского посланника в Копенгагене Корфа и впредь в своих донесениях «свободно продолжать рассуждения и известия, а особливо из Швеции приходящие и касающиеся до Ее Императорского Величества высочайшего дома и интереса, также и княжеской Голштинской фамилии». Бестужев далее пишет: «Ее Императорское Величество сама читать изволит и, будьте уверены, что оными всегда Ее Величество бывает довольна». Крайне любопытное чтение для императрицы представляли зарубежные газеты. Выписки из них делались с таким расчетом, чтобы императрица могла узнать все важнейшие европейские слухи и скандалы. И Елизавета полностью отдавалась этому столь любезному для нее миру интриг и сплетен.

Вместе с тем, хотя это может  показаться странным, Елизавета проявляла  качества хорошего дипломата. В ее характере  и поведении было много черт, тому способствовавших. Некоторые зарубежные посланники создавали себе обманчивое представление об императрице, как о простодушной, наивной и доверчивой красотке, которой легко управлять и с помощью которой можно легко добиться своих целей и выгод даже в ущерб интересам России. Но таких дельцов неизбежно ждало жестокое разочарование. Не без оснований француз Лафермиер писал в 1761 году, что из великого искусства управлять народом императрица Елизавета усвоила себе только два качества: умение держать себя с достоинством и скрытность.

Последнее качество  для дипломата  первейшее, после ума, конечно. И  оно не раз выручало Елизавету, спасало от опрометчивых поступков [9; с. 144].

Основным принципом Елизаветы  было следование так называемой «системе Петра Великого», которая предполагала учет национальных интересов России как главный критерий внешней политики. Этот принцип был усвоен императрицей с детства.

Благодаря следованию «системе Петра» весьма долго держался на первых ролях  канцлер Алексей Петрович Бестужев-Рюмин. Он был опытным дипломатом петровской школы и одновременно лукавым царедворцем послепетровской формации. Именно он, глядя на трогательную дружбу Елизаветы и Шетарди, дал приказ вскрывать и расшифровывать (с помощью Академии наук) письма французского посланника, а потом летом 1744 года, когда набралось довольно много оскорбительных для Елизаветы цитат, улучил момент и подал выписки – плоды своего потайного труда – государыне. Взбешенная неблагодарностью своего «партикулярного друга», императрица приказала объявить Шетарди, чтобы он в течение суток выехал из столицы и больше никогда в России не появлялся. Это была победа Бестужева, которому Шетарди сильно вредил.

Лишь после 1757 года престарелый  Бестужев-Рюмин допустил несколько  серьезных ошибок. Во-первых, он позволил втянуть Россию в «лишнюю» для  нее Семилетнюю войну, и страна надолго  оказалась заложницей австрийских интересов, практически не работая на себя. Во-вторых, он начал опасную придворную интригу с участием великого князя Петра Федоровича и его жены великой княгини Екатерины Алексеевны. Интрига была раскрыта, и канцлер с грохотом слетел со своего места. На посту канцлера оказался Михаил Воронцов, человек не особенно умный, но бесхитростный и верный, первый друг Ивана Ивановича Шувалова. Через Воронцова Иван Шувалов стал оказывать серьезное влияние на внешнюю политику России [9; с. 145].

Последние годы правления Елизаветы были окрашены в зловещие цвета войны. Несколько лет подряд русская армия воевала в центре Европы – на территории Пруссии. Ей удалось одержать две блестящие победы над прусскими войсками: под Гросс-Егерсдорфом в августе 1757 года и ровно через два года – под Кунерсдорфом. В январе 1758 года русские войска взяли Кенигсберг, и великий философ Иммануил Кант – профессор Кенигсбергского университета –присягнул вместе со всеми жителями города на верность своей новой государыне Елизавете Петровне, присоединившей Восточную Пруссию к России. В 1760 году русско-австрийский отряд занял Берлин.

Конечно, в ходе войны в армии  проявилось много недостатков, неразберихи. Как и всегда, царили воровство, злоупотребления и глупость. Но, тем не менее, несмотря на огромные потери русской армии, ресурсы ее были неисчерпаемы, а воинский опыт и мастерство солдат и офицеров непрерывно совершенствовались, и потому русские войска все увереннее шли к конечной победе в войне. Елизаветинские полководцы и дипломаты сумели внести необходимые коррективы в политику и тактику. Канцлер Воронцов в 1758 году писал командующему армией генералу Фермору, призывая его думать над исправлением недостатков, перенимать у противника все новое и полезное: «Нам нечего стыдиться тем, что мы не знали о иных полезных воинских порядках, кои у неприятеля введены; но непростительно б было, если б мы их пренебрегли, узнав пользу оных на деле. Смело можно народ наш, в рассуждении его крепости и узаконенного правительством послушания, уподобить самой доброй материи, способной к принятию всякой формы, которую ей дать захотят».

С этим утверждением было трудно спорить. К концу 1761 года казалось, что победа не за горами. Но Елизавета умерла, и  ее преемник Петр III, старый почитатель гения Фридриха II, резко повернул корабль русской дипломатии на сближение с пруссаками [9. с. 146].

Таким образом, внешняя политика была интересна императрице. Елизавета проявляла качества хорошего дипломата. В ее характере и поведении было много черт, тому способствовавших. Внешняя политика елизаветинского времени в отличие от политики второй половины 20-х – начала 40-х годов XVIII века стала более последовательной в достижении тех целей национальной политики, которые Петр считал важнейшими для страны. Семилетняя война стала испытанием не только мощи русской армии, но и прочности внешнеполитической системы, основания которой были заложены Петром, а развиты при Елизавете и во второй половине XVIII века [22; с. 120].

Итак, главная слабость Елизаветы  заключалась в том, что она не получила должного образования и в силу своей некомпетентности не могла в необходимой степени направлять деятельность своих сподвижников, коим вынуждена была перепоручить дела государства. При этом со свойственным ей легкомыслием и расточительностью она не стеснялась осыпать милостями своих фаворитов, не считаясь с тем, насколько они действительно их заслуживали. При ней императорский двор утопал в роскоши, расходы на его содержание были довольно высоки. Часто на первом плане у императрицы стояли развлечения и отдых, а не дела государственного управления, даже в ущерб последним. Вот почему В.О. Ключевский называл Елизавету «умной, доброй, но беспорядочной и своенравной русской барыней», которая сочетала в себе «новые европейский веяния с благочестивой отечественной стариной».

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В заключение необходимо признать, что  в целом источники рисуют Елизавету как человека живого, легковозбудимого, неуравновешенного. В её характере проступают черты сходства с Петром, но это лишь внешняя, несущественная похожесть. Воспитание, ориентированное на брак с каким-либо иностранным принцем, и годы, проведенные вдали от серьёзных дел, наложили свой отпечаток на характер, склонности и привычки Елизаветы. Не унаследовав глубокого ума своего великого отца она не усовершенствовала чтением (подобно будущей Екатерине II) свои способности и в результате, став императрицей, оказалась не только не подготовленной, но и не способной управлять сложными государственными делами. Елизавета была лишена не только склонности к труду, но и даже тщеславия прослыть мудрой правительницей. Вступив на престол, она сразу погрузилась в мир бездумного времяпрепровождения, уделяя внимание нарядам, фаворитам, охоте, танцам. Располагая огромной властью абсолютного монарха, она пользовалась ею прежде всего для того, чтобы удовлетворить свои бесчисленные, не имевшие границ, капризы и прихоти.

Скрытность, подозрительность к окружающим, ревнивое отношение к действительным, а чаще мнимым посягательствам на её власть причудливо сочетались у Елизаветы с нерешительностью, почти полной несамостоятельностью в государственных делах, что приводило к господству временщиков и «сильных персон», подобных П.И. Шувалову.

Политика императрицы Елизаветы  Петровны была неопределенной и непоследовательной. Как и у ее предшественников, у Елизаветы отсутствовала система взглядов в области внутренней политики. Этому утверждению вроде бы противоречат такие масштабные акции, как отмена внутренних таможенных пошлин, создание Московского университета, начало генерального межевания, объявление винокурения дворянской монополией. Но степень участия императрицы в них выразилась лишь в том, что она удосужилась поставить под ними свою подпись.