Правление императрицы Елизаветы

Неожиданная кончина Анны Иоанновны  в октябре 1740 года ничего вроде не изменила в судьбе дочери Петра I. Впрочем, новая правительница России Анна Леопольдовна была гораздо мягче с Елизаветой. И эта мягкость сыграла с ней злую шутку! Именно в это время Елизавета созрела для переворота. В этом ее поддержали послы двух тогда самых враждебных России держав - Франции и Швеции. Впрочем, богобоязненная «Елисавет» все же не делала решительного шага к престолу. Жажда власти была совершенно не в ее характере. После смерти Анны началось сильнейшее брожение умов. Засилие немцев, которое покорно сносили в течение десяти лет, сделалось вдруг невыносимым. Бирона ненавидели все поголовно, Миниха и Остермана не любили, Антона Брауншвейгского презирали, Анну Леопольдовну не уважали. В этих обстоятельствах само собой приходило на ум имя Елизаветы. Спрашивали, с какой стати принимать немецкого императора и его родню, когда жива и здравствует родная дочь Петра Великого. То, что она родилась до брака и считалась незаконной, уже никого не смущало.

Разговоры о возможном перевороте начались еще в феврале 1741 года. Через  своего врача и поверенного Иоганна-Германа  Лестока (1692 – 1767) Елизавета сносилась с французским посланником маркизом де ля Шетарди. Он готов был поддержать ее, но дальше разговоров дело не шло. Еще 22 ноября ничего не было готово. Более того, никто даже не собирался ничего готовить. Не было ни плана, ни его исполнителей. Между тем слухи о том, что Елизавета что-то затевает, неоднократно доходили до Анны Леопольдовны, которая с 8 ноября была объявлена правительницей, но она каждый раз отмахивалась от них. Причин тому было две: во-первых, Елизавета неизменно поддерживала с регентшей хорошие отношения, и, во-вторых, Анна Леопольдовна в силу своей лени не давала себе труда задуматься над грозившей опасностью. Заговор, который до этого все никак не складывался, составился внезапно, и был почти немедленно приведен в исполнение [24; с. 144].

Анна Леопольдовна сама поторопила Елизавету. Она показала Елизавете донос на нее и пожурила за антигосударственные планы. Но в этот раз Елизавете удалось отвести от себя подозрения, но разговор очень взволновал ее, так как все упреки регентши были совершенно справедливы.

К Елизавете пришло несколько гвардейских солдат, которые объявили, что должны выступить в поход и потому не смогут больше служить ей, так что нельзя терять ни минуты. Договорились, что вечером участники заговора должны обойти казармы и, если настроение окажется благоприятным, приступить к действиям. Сочли необходимым раздать солдатам деньги. Елизавета порылась в шкатулках, у нее нашлось всего 300 рублей. Шетарди обещал достать 1000 рублей. На другой день Елизавете пришлось заложить свои драгоценности. Между 11 и 12 ночи заговорщики вновь появились у Елизаветы с весьма благоприятным докладом: гвардейцы рады были действовать в ее интересах. Тем временем Лесток разослал своих людей к дому Остермана и Миниха, а сам съездил к Зимнему дворцу. Все было спокойно.

Наступил решительный час. Елизавета велела всем выйти из комнаты, а сама начала молиться на коленях перед образом Спасителя; есть известие, что в ту минуту она и дала обещание не подписывать никому смертных приговоров.  Был уже второй час ночи 25 ноября, когда Елизавета в санях вместе с Лестоком, Воронцовым и братьями Шуваловыми понеслась по пустынным улицам города, направляясь к казармам преображенцев. Алексей Разумовский и Салтыков следовали за ней в других санях [25; с. 243].

Приехав в казармы в 2 часа ночи, стали собирать гренадер. Здесь были только солдаты, офицеры жили в городе, лишь один из них дежурил в казармах. В несколько минут сбежалось более 300 человек. Большинство из них не знало еще, в чем дело. Елизавета вышла из саней и спросила: Елизавета сказала: «Ребята! Вы знаете, чья я дочь, ступайте за мною».

После присяги Елизавета опять  села в сани, а солдаты двинулись  за ней. Лесток разослал отряды арестовать Миниха, Головкина, Менгдена, Левенвольде и Остермана. У Зимнего дворца гренадеры посоветовали Елизавете во избежание шума выйти из саней и идти пешком. Уже начинавшая сильно полнеть царевна вскоре запыхалась, тогда двое гвардейцев взяли ее на руки и так донесли до дворца.

Без единого выстрела отряд проник на первый этаж дворца, цесаревна вошла  в караульню, где спали подчаски, разбудила солдат словами: «Проснитесь дети… и слушайте меня: хотите ли следовать за дочерью Петра I?» Солдаты перешли на ее сторону, офицеры, верные присяге, заколебались, их посадили под арест. После этого отряды мятежников рассыпались по дворцу. Солдаты блокировали все лестницы, входы и выходы, заменив стоявших там часовых. Затем был дан приказ арестовать императора, правительницу и ее супруга.

В этом месте источники снова  дают несколько версий происшедшего. Шетарди в своем донесении  во Францию так описывал арест правительницы: «Найдя великую княгиню правительницу в постели и фрейлину Менгден, лежавшую около нее, принцесса объявила первой об аресте. Великая княгиня тотчас подчинилась ее повелениям и стала заклинать ее не причинять насилия ни ей с семейством, ни фрейлине Менгден, которую она очень желала сохранить при себе. Новая императрица обещала ей это». Миних, которого примерно в те же минуты невежливо разбудили и даже побили мятежники, писал, что, ворвавшись в спальню правительницы, Елизавета произнесла банальную фразу: «Сестрица, пора вставать!» Кроме этих версий есть и другие. Авторы их считают, что, заняв дворец, Елизавета послала Лестока и Воронцова с солдатами на «штурм» спальни правительницы и сама при аресте племянницы не присутствовала. По этому поводу развернулась даже целая научная дискуссия [8; с. 22].

Супруги никакого сопротивления насилию  не оказали, под конвоем они спустились из апартаментов на улицу, сели в приготовленные для них сани и позволили увезти себя из Зимнего дворца. Не все прошло гладко при «аресте» годовалого императора. Солдатам был дан строгий приказ не поднимать шума и взять ребенка только тогда, когда он проснется. Около часа они молча простояли у колыбели, пока мальчик не открыл глаза и не закричал от страха при виде свирепых физиономий гренадер. Императора Ивана принесли Елизавете, и она, взяв его на руки, якобы сказала: «Малютка, ты ни в чем не виноват!» Цесаревна, ставшая за несколько минут императрицей, крепко прижимала к груди этого ребенка – свою добычу, своего врага, свою судьбу [8; с. 22]. 

К семи часам утра 25 ноября 1741 года переворот завершился. Арестованных отправили в крепость, а во дворце Елизаветы стали собираться петербургские вельможи. Все были растеряны, многие опасались за свою судьбу, но опала постигла немногих. Суд определил Остерману, Миниху, Левенвольду, Менгдену и Головкину смертную казнь, однако возведенные на эшафот, они были помилованы и сосланы в Сибирь. С самого начала своего правления Елизавета хотела показать пример гуманности и великодушия. Сразу после воцарения она дала обет «никого не казнить смертью» и в течение царствования не санкционировала ни одного смертного приговора, более того 17 мая 1744 года она подписала указ, который фактически отменял в России смертную казнь. Правда, это не мешало широко применять пытки, кнут, что нередко приводило к смерти. Этот переворот породил в обществе настоящий взрыв национального чувства. Дома многих иностранцев в Петербурге подверглись разгрому, а в армии едва не произошло поголовного истребления иноземных офицеров. Убедившись в полном одобрении обществом совершившейся перемены, Елизавета издала 28 ноября манифест, где подробно и без стеснения доказывала незаконность прав на престол Ивана VI и выставляла целый ряд обвинений против немецких временщиков и их русских друзей. Иоанн Антонович в 1744 году был сослан в Холмогоры и умер в 1764 году.

Были и награды. Роту Преображенского  полка, совершившую переворот, наименовали  Лейб-компанией. Елизавета объявила себя капитаном этой роты. Все рядовые были пожалованы в дворяне и наделены имениями; капралы, сержанты и офицеры повышены в чинах. Все они, кроме того, были пожалованы землями из конфискованных у иностранцев поместий. Лестока пожаловали в графы. В результате переворота на политическую арену вышел ряд русских государственных деятелей – А.Г. Разумовский, П.И. Шувалов, А.П. Бестужев-Рюмин, Я.П. Шаховской, братья М.И. и Р.И. Воронцовы. Многие из них были до переворота простыми гвардейскими офицерами, как, например, братья Шуваловы и М.И. Воронцов, которые теперь приобрели крупное значение в правительственной среде. Министры Елизаветы удивительным образом сочетали в себе таланты государственных деятелей, склонность к интригам и беззастенчивое воровство и взяточничество.

Таким образом, силами 308 гвардейцев, Елизавета не встретив сопротивления, без кровопролития произвела арест Брауншвейгской фамилии, а затем и их приверженцев – Минниха, Остермана и др. Началось новое царствование.

После удачного дворцового переворота 28 ноября был издан манифест, обосновавший все права на престол новой императрицы. Началось правление «дщери Петровой» – Елизаветы.

ГЛАВА II. ПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИЗАВЕТЫ

2.1. Первые шаги в политике 

Придя к власти, Елизавета полагала, что ее задача как государственного деятеля достаточно проста: нужно смыть, уничтожить все искажения, наросты, образовавшиеся на теле государства со времен смерти Петра Великого, – и все будет в порядке, если, конечно, точно следовать всем его указам и регламентам.

Елизавета сразу поставила перед Сенатом задачу пересмотреть все изданные после Петра Великого законы и выбросить те, которые противоречили петровским принципам. Работа началась, но к 1750 году были просмотрены указы только за первые четыре года послепетровского периода (1726 – 1729). Наконец, вошедший в силу Петр Шувалов в 1754 году решился сказать императрице и Сенату, что путь этот ложен и что нужно заниматься составлением нового свода законов – Уложения, ибо «нравы и обычаи изменяются с течением времени, почему и необходима перемена в законах» [9; с. 134].

Императрица в глубоком представлении  перед делами великого отца своего представляла себе его работу над государственным строительством настолько совершенной, что одного последовательного и добросовестного проведения в жизнь его узаконений достаточно для понятия благоденствия в государстве. Дело правительства его дочери – дело реставрации, а не творчества [17; с. 121].

Елизавета искренне желала вернуться  назад к порядкам Петра, хотя в  управлении государством не было определенной программы, е его идеи не всегда соблюдались и не развивались. Но одновременно с реставрационными усилиями, однозначно обреченными на провал, Елизавета и ее сподвижники внесли в государственное устройство принципиально новые черты. В отличие от режима Анны Иоановны, Елизавета пошла по пути рассредоточения власти. На первый взгляд это напоминало Петровскую коллегиальность, но дело обстояло сложнее. Елизаветинская коллегиальность была несколько иного рода. При дворе было образовано «министерское и генералитетское собрание», которое занималось главным образом внешними делами. Указом от 12 декабря 1741 года явился именной указ в котором императрица повелела, чтоб правительствующий сенат имел прежнюю свою власть как при Петре Великом; повелевала все указы и регламенты Петра Великого наикрепчайше содержать и по них неотменно поступать [18; с. 32]. Фактически же, Сенат имел гораздо больше полномочий, нежели при Петре. Елизаветинский Сенат не только обладал законодательной властью и являлся высшей судебной инстанцией, но и назначал губернаторов и всю высшую провинциальную администрацию, то есть в значительной мере контролировал страну.

Постоянные заявления о верности правительства Елизаветы «началам» Петра служили прежде всего целям упрочнения власти императрицы. Наиболее выпукло «верность» Елизаветы принципам политики Петра показывает ее отношении к любимому детищу Петра – военно-морскому флоту. Так, если в 1733 году на Балтике Россия имела 37 линейных кораблей и 15 фрегатов, то в 1757 году число кораблей сократилось до 27, а фрегатов до 8, причем состояние их было удручающе. Эскадры годами не выходили в моря, и первая же морская кампания в Семилетнюю войну показала почти полную непригодность флота, который больше боялся свежего ветра чем неприятеля; корабли теряли прогнивший рангоут, давали течь, тонули.

Практика довольно скоро показала, что реставрировать прошлое, а также  жить по его законам, невозможно. Елизавета под влиянием очевидной необходимости была вынуждена согласится с доводами П.И. Шувалова и признать, что «нравы и обычаи изменяются в течении времени, почему необходимо перемена в законах».

Формально участие императрицы  Елизаветы в управлении было значительным – количество подписанных ею указов увеличилось по сравнению со временем Анны Иоанновны. Но вскоре стало ясно: у Елизаветы нет ни сил, ни способностей одолеть эту гору сложнейших государственных дел. Если не находилось подходящего к делу указа Петра I, если требовалась законодательная инициатива, законотворчество, то императрица откладывала дело, и оно могло лежать годами нерассмотренное.

И поэтому она, формально ликвидировав Кабинет министров, точно так  же, как и Анна Иоанновна, передоверяла все дела министрам. Но добраться до царицы, чтобы получить ее подпись, им было весьма нелегко.

Вся ее жизнь была расписана между  концертами, театральными спектаклями, балами, прогулками и маскарадами.

Вот как, согласно придворному журналу, Елизавета провела январь 1751 года:  1 января – празднование Нового года, 2-го – маскарад, 3-го – в гостях у Александра Бутурлина, 5-го – Сочельник, 6-го – французская трагедия, 7-го – французская комедия, 8-го – придворный маскарад, 9-го – гуляние по улицам в карете, в гостях у Сумарокова, 13-го – литургия в церкви, куртаг во дворце, 15-го – придворный бал, 18-го – публичный маскарад, 20-го – куртаг, французская комедия, 22-го – придворный маскарад, 24-го – русская трагедия, 25-го – французская комедия, 28 и 29-го – свадьбы придворных. Примерно таким же было времяпрепровождение императрицы и в другие месяцы и годы.

Императрица больше половины своего времени проводила в развлечениях, а потом отдыхала от них и готовилась к новым – одним словом, работать было некогда [20; с. 40].