Павел Милюков

      Но  гораздо более значимой была закулисная сторона деятельности Милюкова, касающаяся организации новой власти. От имени думского комитета он вел переговоры с контактной комиссией Исполкома Петроградского Совета о создании Временного правительства и его программе. В процессе изнурительного политического торга он стремился, чтобы на переходный период, до созыва Учредительного собрания, были созданы все условия для проведения Временным правительством умеренной, либерально-демократической политики, отвечающей «общенациональному», «надклассовому» смыслу революции.

      Милюков был движущей силой интриги против М. В. Родзянко. Павел Николаевич, как  и большинство лидеров блока, выступал против формальной связи правительства  с Думой «третьего июня», которая уже «была тенью своего прошлого» и не могла считаться «фактором сложившегося положения». Фигура казавшегося чрезмерно «правым» октябриста Родзянко явно не вписывалась в компромисс с Исполкомом Петроградского Совета о формировании Временного правительства. Сказывалась здесь и напряженность личных взаимоотношений Родзянко и Милюкова, негласная борьба за лидерство над парламентской оппозицией. Милюков и ряд влиятельных деятелей думского комитета делали ставку на руководителя Земско-Городского союза князя Г. Е. Львова (впоследствии возникнут серьезные сомнения в правльности такого решения).

      За  исключением трудовика А. Ф. Керенского, Временное правительство состояло из политиков-либералов, доминировали кадеты. Как и предполагалось, Павел  Николаевич стал министром иностранных  дел. Днем 2 марта в Екатерининском зале Таврического дворца Милюков объявил об образовании правительства. То, что еще не был получен акт об отречении Николая II, не смущало лидеров демократического правительства, берущих на себя «всю полноту власти” (как исполнительной, так и законодательной). Обосновывая легитимность новых руководителей страны, Милюков нашел эффектный, в духе текущего момента ответ на вопрос «Кто вас выбрал?»: «Я мог прочесть в ответ целую диссертацию. Я ответил: «Нас выбрала русская революция!» Эта простая ссылка на исторический процесс, приведший нас к власти, закрыла рот самым радикальным оппонентам. На нее потом и ссылались как на канонический источник нашей власти».

      Но, видя разгул революционной стихии в  Петрограде, Милюков настаивал на сохранении монархии (разумеется, конституционной) — мол, населению необходима традиционная форма «исторической власти». 3 марта, на совещании деятелей думского комитета и членов Временного правительства, состоявшемся на квартире князя М. С. Путятина, только Милюков и лидер октябристов

      А. И. Гучков возражали против отказа великого князя Михаила Александровича от престола. Лидер кадетов буквально  умолял брата Николая II принять престол, убеждал коллег, что правительство без опоры на привычный символ власти «окажется утлой ладьей, которая потонет в океане народных волнений» и не доживет до Учредительного собрания. Павел Николаевич призывал действовать, срочно отправиться в Москву, где анархия еще не охватила армию, найти надежную вооруженную силу и, объявив о восшествии на престол Михаила, попытаться навести порядок. Милюкову как убежденному стороннику конституционной монархии, которая даже в условиях Февраля казалась ему самой надежной гарантией политической стабильности, обеспечения свобод и либеральных реформ, было трудно отказываться от «единственно верной» схемы. К тому же, по меткому выражению М. А. Алданова, в тот момент в «военно-политическом уравнении все величины были неизвестными». Да и спустя годы нельзя дать однозначный ответ: помогло бы формальное сохранение монархии остановить политическую радикализацию масс и создать твердую власть или, напротив, разбудило бы еще более разрушительную стихию.

      Как бы то ни было, но Милюков, пригрозивший было отказом от вступления во Временное правительство, смирился с позицией подавляющего большинства кадетских лидеров. Милюков возглавил Министерство иностранных дел, что в любом случае было для него триумфом, к которому он шел всю жизнь.

      Получив портфель руководителя российского внешнеполитического ведомства, Милюков чувствовал себя уверенно, резонно полагая, что профессионально уже давно готов к этой работе. Милюков не без удовольствия отмечал, что «был единственным министром, которому не пришлось учиться на лету и который сел на свое кресло в министерском кабинете на Дворцовой площади как полный хозяин своего дела». Он «ценил заведенную машину с точки зрения техники и традиции», и кадровые перестановки в МИДе были минимальны. Бывший оппозиционер не планировал принципиальных изменений во внешнеполитическом курсе: «Я исходил из мысли, что у нас нет царской дипломатии и дипломатии Временного правительства; у нас есть дипломатия союзническая». У нового министра иностранных дел были все основания полагать, что в умеренных общественных кругах России и в правительственных сферах стран-союзников он вызывает доверие, и его воспринимают как «знак того, что Россия не изменит обязательствам, которые она заключила, и целям, которые она себе поставила».

      По  стилю поведения и настроениям, демонстрируемым на публике, Милюков сполна соответствовал атмосфере «медового месяца революции», всеобщего «Праздника Свободы». Осуществилась давнишняя его мечта. Он — облеченный доверием народа, авторитетнейший в глазах народа, каким мнил себя в ту пору Милюков, руководитель внешней политики России...  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

7.1. Деятельность в Государственных Думах. 

      Деятельность  Милюкова в Государственных думах  России составила целую эпоху  в его жизни и в жизни  самой России.

      Лидер партии, непререкаемый авторитет, умный  и образованный человек, тонкий и  проницательный политик, Милюков умело руководил кадетской фракцией во всех четырех Думах, хотя не являлся членом первых двух Дум. Его общение с депутатами Думы было постоянным, его мнений ждали, руководствовались ими в практической работе. Особая роль Милюкова в парламентских организациях России была не случайной не только в силу его политического лидерства, но главным образом в силу сущности того политического течения, той партии, которую он представлял. Особенности его личности - способность широко и объемно мыслить, видеть разные стороны предмета, возможные противоречия, умение находить при этом точки соприкосновения противоположных мнений, улавливать возможность компромиссов - все это обеспечивало русскому либерализму в его кадетской форме известную жизнеспособность и живучесть. Лидер партии был как бы олицетворением «кадетизма» и одновременно автором и творцом этой политической доктрины. Партия, основным программным положением которой было установление конституционного строя, оправданно и закономерно должна была погрузиться в парламентскую деятельность. Именно в этой области могли реализоваться политические устремления и идеалы кадетов. Именно поэтому Милюков так всепоглощающе отдавался дугой деятельности. Но он был реальный политик и прагматик. Реализм был основой его политической жизни. Прагматизм все подчинял одной цели. Милюков неоднозначно воспринимал условия российской действительности, размышлял о степени подготовленности России к конституционному строю, осмысливал ее опыт и современность, особенности реальной обстановки и окружающих его политических деятелей.

      В сложной политической борьбе образовавшихся политических партий, в период, когда  первая русская революция была подавлена, а самодержавие набирало силу, необходимо было выработать свою политическую линию. Необходимо было осуществлять и поддерживать определяемую самой логикой кадетской программы стабильность политической доктрины «средней линии», то есть такую парламентскую деятельность, существование которой зависело от соотношения правых и левых сил, их баланса.

      Поэтому тактика стала стержнем политического поведения кадетов и их лидера. Только она могла обеспечить выполнение кадетской программы в конкретной и реальной политической борьбе. И не случайно выступления Милюкова на крупных политических форумах, съездах, конференциях, в Думах всегда начинались с доклада о тактике. Это происходило не от особого пристрастия к тактике и не от абсолютизации ее как средства политической борьбы, а от сущности его позитивной программы, основанной на реальном учете сил.

      Однако, разумеется, не все действия кадетской партии и ее лидера можно объяснить достоинствами или недостатками избранной тактической линии. В реальной практике в поведении всех политических партий имелись ошибки, просчеты и заблуждения, связанные не только с проводимой ими тактикой, а, главным образом, с самой реальной действительностью и реальным соотношением сил. Под углом зрения этих исходных позиций и подходил Милюков к своей парламентской деятельности. Его политическое credo состояло в том, чтобы сохранить парламентаризм, существование и развитие которого он обуславливал исторической реальностью, разумеется, понимаемой им с точки зрения идеолога своей политической платформы. 
На этом пути предстояли сложные политические комбинации, отступления, трюки, демагогия, что всегда сопровождают политическую деятельность. Однако при всех, казалось бы, видимых и действительно имеющих место противоречиях Милюкова он сохранял последовательность и верность своей основной идее - идее сохранения русского парламентаризма. Он был и политиком, и борцом, обнаруживая удивительные силу воли и упорство в достижении поставленной цели. Этим в значительной степени объяснялось существование русского парламентаризма до революционных событий 1917 года.

      На  работу первой Государственной думы Милюков воздействовал через своих друзей, единомышленников по партии М. М. Винавера и И. И. Петрункевича. Ход работы самой Думы он мог непосредственно наблюдать, присутствуя на ее заседаниях в качестве представителя прессы. 
Тактика кадетов в Думе (первая Дума по своему составу была преимущественно кадетской) исходила из вполне определенных, четко обозначенных позиций: оставаться в сфере разумных расчетов и в рамках законности, осуществлять принцип солидарности между отдельными общественными течениями. Это последнее положение Милюков образно ассоциировал с «крещением корабля», описанным в одном из рассказов Киплинга: «признание общей связи как результат борьбы и трение отдельных частей новой, только что налаженной машины».

      Ход работы Думы - особенно отказ царя принять думскую делегацию с ответом на тронную речь и содержащим требование законодательной, а не законосовещательной Думы, а также разногласия с трудовиками по аграрному и другим вопросам заставили лидера кадетской фракции корректировать свою позицию. Кадеты начали вести себя более решительно - перешли к критике правительства и объявили, что их «дороги» с «друзьями слева» расходятся. При этом «руководство общим направлением реформы, - указывал Милюков, - должно быть оставлено в руках государства. Отсюда следовала со стороны кадетов и со стороны правительства обоюдная тенденция к сближению. Это выразилось в их переговорах в мае-июле 1906 г.  
Переговоры с П. А. Столыпиным, на которых присутствовал симпатизировавший Милюкову министр иностранных дел А. П. Извольский, не были конструктивными. Столыпин вел переговоры не по существу, а полуиронически объяснял» Милюкову, что «министр внутренних дел есть в то же время шеф жандармов, выполняющий непривычные для интеллигенции функции». Извольский молчал, и в разговоре с Милюковым «сокрушался о том, что русская власть всегда начинает понимать положение слишком поздно».

      В правительственном «Новом времени» после этих переговоров было сообщено, что принятие предложении Милюкова (то есть конституционной программы), «грозит гибелью России». 8 июля Николай II подписал указ о роспуске Думы.

      Главную задачу партии Милюков видел в  подготовке к выборам во II Государственную  думу. Сам он не смог баллотироваться  в Думу из-за своего ценза, хотя предпринимались  попытки изменить этот ценз по линии общества, печатавшего его книги. Но он был привлечен к следствию за подписание «Выборгского воззвания», и тем самым лишался этого права. 
В итоге выборов во II Думу кадеты потеряли 80 депутатских мандатов, произошел рост представителей правых и левых партий. У Милюкова не осталось в среде думской фракции старых «тесных связей», «не оставалось и тех надежд, которые заставляли прочно запереться в ее колесницу». И тем не менее он не отходил от позиции «главного рупора и толкователя деятельности фракции». Продолжение строго парламентской деятельности Милюков связывал с «приспособлением к новым условиям», что означало изменение тактики. Милюков предлагал перейти от тактики «штурма» к тактике «правильной осады» самодержавия, сосредоточиться на законодательной работе, воздерживаясь от прямого выражения недовольства правительству, и образовать в Думе парламентское большинство. Новый тактический лозунг – «правильная осада» самодержавия в практической работе стал для Милюкова лозунгом «беречь Думу». Поэтому кадетская фракция уклонилась от выражения недоверия правительственной декларации Столыпина, так как в противном случае Дума могла быть закрыта. Этим определялось и решение других вопросов: об амнистии, об отмене смертной казни, о помощи безработным, аграрный вопрос и др. «Формула перехода» - уклонение от решения, снятия с повестки дня, передача в Комиссии - избранный кадетами метод решения многих вопросов во II Думе, санкционированный лидером партии. Милюков, например, считал провокационной постановку в Думе вопроса об отмене смертной казни за политические убийства, так как Дума была неоднородной и не могла дать однозначного решения; разногласия по этому вопросу дали бы повод для закрытия Думы. Столыпин решил воздействовать на Милюкова «Если Дума осудит революционные убийства, - говорил ему Столыпин, - то он готов легализовать партию народной свободы» Милюков отвечал, что он не может распоряжаться партией, «что для нее это есть вопрос политической тактики, а не существа дела. В момент борьбы, она не может отступить от занятой позиции и стать на позицию своих противников, которые притом сами оперируют политическими убийствами». Манифестом 3 июня 1907 г Дума была распущена.