Экспансия жаргонного слова в современной русской литературе на примере книг Валерия Роньшина

Не зная точно употребление и смысл блатных  выражений, нельзя завоевать какого бы то ни было признания и авторитета.

Но следует  отметить, что "блатари" ненавидят "наблатыканных", то есть тех, кто  подражает им, разрушая всю патетику и привлекательность преступной речи. Вор отличается от фраера тем, что ботает по фене всерьез, а фраер употребляет блатные выражения в шутку, с иронией. Намеренная вульгаризация своей речи выдает "наблатыканного".

"Блатная  музыка" развивалась быстро и  сумбурно. Каждая малина стремилась  иметь свой тайный язык. Иногда  слово рождалось, употреблялось несколько раз в разговоре или малявах и забывалось. Огромный кладезь воровской словестной мудрости полностью востребовать блатному миру невозможно. Подобная участь присуща любому языку, словари которого регистрируют намного больше, чем требуется для активного общения. Каждая преступная группа, каждая тюрьма дополняли воровскую речь все новыми словами и выражениями. Но, несмотря на грандиозную производительность, воровской жаргон не стал богатым и полноценным языком.

Арго  настолько сильно подвержено стремительным изменениям, что его изучение и особенно фиксация становятся проблематичным. "Вычленить его как замкнутую систему, как объект наблюдения можно только условно"[1].Поэтому филологам крайне сложно установить строгие терминологические рамки с четкими определениями составляющих предмета исследования. "Получилось так, что по поводу арго и жаргонов лингвисты создали свой жаргон, причем, в отличие, например, от носителей "блатной музыки", сами лингвисты понимают друг друга не всегда"[2].

Криминализация  общества вызвала необычайный интерес  к воровскому миру. Причем миф о  мафиозности общества и государства  тиражируется средствами массовой информации, а культивации нигилистического отношения к Закону и пропаганде воровского образа жизни в значительной степени способствует поставленное на поток "производство"  романов и повестей  идеализирующих преступный мир. В них "благородные" убийцы,  живущие "по понятиям" "мочат" "не благородных" и представляются чуть ли не народными мстителями, а воры в законе -  окруженные ореолом таинственности всевластными владыками.

Не последнюю  роль во внедрении этого мифа в  массовое сознание играют и распространившиеся "воровские" словари. "Ботать по фене" становится модным и вполне приличным. Словари блатного жаргона стремительно увеличиваются в объеме постепенно, и по объему и по составу, приближаясь к обычному словарю русского языка. Причем сам воровской жаргон начинает постепенно уходить из словаря арго, а на его место приходит общеупотребительное просторечие.

Читатель  открывает словарь и видит  знакомые слова. Воровской "язык" становиться языком читателя, происходит своего рода криминализация языкового  самосознания.

В.Елистратов под арго понимает "систему словотворчества, систему порождения слов, выражений и текстов, систему приемов поэтического искусства, коротко говоря, поэтику, разновидность поэтики ... Арго - это не только "социальный диалект" ... арго - единица взаимодействия языка и культуры ".

Как пишет  Костомаров В.Г. в «Языковом вкусе эпохи»: «Общественный вкус нынешнего времени, несомненно, диктует демократизацию речи, что естественнее всего связывается с обновлением литературного канона за счет внутренних языковых ресурсов, за счёт заимствований из вне- и нелитературных сфер общенародного языка. Через речь, которая по сегодняшний моде наводняется просторечиями, диалектизмами и жаргонизмами, в систему литературного языка приходит много новшеств разного качества»[3]. 

Глава II. Экспансия жаргонного слова в современной русской литературе

2.1 Анализ произведений

Целью нашей работы являлся анализ современных литературных произведений на наличие лексем-жаргонизмов. Для анализа мы взяли два произведения В. Роньшина: «Тайна зефира в шоколаде» и «Охота на красную шапочку», которые относятся к жанру детского детектива.  Сам Валерий Роньшин относится к числу лучших писателей русской детской литературы. Его книги пользуются спросом у школьников младших и средних классов.

Проведя анализ первой книги («Тайна зефира в  шоколаде»), я обнаружил множество  лексем-жаргонизмов, заимствованных из просторечия и молодёжного сленга.

Но результаты анализа «Охоты на красную шапочку» ввели меня в состояние некоего  ступора: уже в первых главах книги  маленькому читателю можно вычитать несколько лексем из языка «блатных» - воровской фени.

Конечно, дети, читающие эти новые для себя слова, могли бы и не придать им особого значения. Но пояснения к  словам воровского жаргона, почти сравнимы с данными из словаря жаргонов ( в книге герои читают пояснения  из словаря!).

  «Привет, Красная Шапочка, — писал внук бабушке, — Извини, что долго не чиркал. Мусора на хвост сели и пасли плотно. Я хотел когти рвануть, но меня замели с мечеными бимбарами. Пришили дело на треху. И поплыл я по статье в особняк. Теперь о главном. Здесь базарят) что уркаган Ксива хочет тебя замочить за то, что ты завязала. Поэтому держи нос по ветру. Заказал тебя Ксива двум братанам — Скелету и Пауку. Фотку твою они не знают, но им. известен адрес твоей хаты. Мой тебе совет: Красная Шапочка — ложись на дно, пока в ящик не сыграла. На всякий случай запомни: Скелет похож на скелета, а Паук похож на паука.

  В каком особняке я  срок мотаю — чиркать не буду. Сама волокешь, башкой рискую — уркаган мне перо в бок воткнет, если узнает, что я тебе настучал. Эту маляву пульнет один вольный. Он отчаливает в Питер через Москву.

   В общем, бывай здорова, Красная Шапочка. Твой дружбан Серый Волк. 

чиркать — писать, пасти  — следить , рвать  когти — убегать , замели — арестовали, меченые — краденые, бимбары — ювелирные  изделия из золота, скинуть — спрятать, особняк — колония особого режима, завязать — порвать с преступным миром, уркаган — авторитетный вор, фотка — лицо,  хата — квартира

Так же встречаются обычные просторечия  и жаргонизмы:

«Димка в ярких красках описал Ромке, как клево они будут путешествовать»

«Опять эти дурацкие Канары... Они мне уже не в кайф».

«Что ты ломаешься, как пряник? — по-простому спросила Акулова»

«Ему красивая девушка целоваться предлагает, а он еще выпендривается.»

  «Любимая девчонка его отшила. Лучший друг — продинамил».

Там сейчас полный отпад.

  «Димыч, ты что, офонарел?!»

  «Во сколько это было?  Прямо сейчас мы с ним базарили»

  «— Менты! — закричал Димка. — Сваливаем!..»

  Приехали  четыре здоровенных  амбала и забрали нашего гения в психушку.. 

2.2 Нормированность и ненормированность русского литературного языка Известно, что понятие «литературный  язык»  не  совпадает  с  понятием «язык художественной литературы». Последний выходит  за  пределы  собственно литературного языка. «Язык художественной  литературы  со  свойственной  ему «установкой на выражение», — писал В. В. Виноградов, — имеет законное  право на деформацию, на нарушение общелитературных языковых норм».

Таким образом, писателям, которые не только сообщают  некие  сведения, но  и  преследуют   художественно-эстетические   цели,   разрешен   как   бы сознательный  выход   за   границы   нормированного   языка.   Более   того, неукоснительное следование  норме,  стерильно  чистая,  но  в  то  же  время невыразительная и однообразная речь для художественного  произведения  могут быть даже пагубными.

Но  тут нужно знать меру. Если в  произведении употреблять очень  много просторечных слов, жаргонизмов  и язык арго, то произведение будет  похоже на кашу, отчасти непонятно  написанную и отчасти похожую  на обычную уличную речь, только напичканную разными словами «молодежного» сленга, который иногда не уместен.

Ведь  даже в устной речи преувеличение  «сленговых» словечек несёт за собой  некоторое непонимание среди  общественности. Кто-то этого и добивается, но потом понимает, что лучше говорить на более-менее литературном языке, понятном многим.

Нормирование  языка, его культуры обдумывалось ещё  в ХVIII – ХIХ веке философами-материалистами. Заслуживает внимания принцип целесообразности, выдвигаемый в  качестве основного критерия языковой нормы.

Например, Д.И. Писарев так понимал «красоту  языка»:  «По  нашим  теперешним понятиям  красота  языка   заключается   единственно   в   его   ясности   и выразительности, то есть исключительно в тех качествах, которые  ускоряют  и облегчают переход мысли из головы писателя в голову читателя»  («Реалисты»).

Принцип целесообразности выводит понятие  «норма» из  узкой  сферы  системных соотношений внутри языка или поиска расплывчатых художественных  идеалов в области практической речевой деятельности и соотношения  языка  и  мышления, языка  и  действительности.  Такой  подход  к  норме  представляется  весьма заманчивым, так как высшая цель совершенствования языка (и его норм) —  это сделать  язык   наиболее   удобным,   наиболее   эффективным средством общения между людьми.

Таким образом, норма  литературного  языка  —  сложное,  диалектически противоречивое и динамическое явление. Оно слагается из многих  существенных признаков,  ни  один  из  которых  не  может   быть   признан   решающим при всех обстоятельствах. Норма  —  это  не  только одобряемое в обществе правило,  но  и правило,  объективированное реальной   речевой практикой,   правило,   отражающее   закономерности   языковой   системы   и подтверждаемое словоупотреблениям авторитетных писателей.

Признание  нормативности  (правильности)  языкового  факта   опирается обычно  на  непременное  наличие  трех  основных  признаков:  1)  регулярную употребляемость    (воспроизводимость)    данного     способа     выражения; 2) соответствие этого способа выражения возможностям  системы  литературного языка (с учетом ее  исторической  перестройки);  3)  общественное  одобрение регулярно воспроизводимого способа  выражения  (причем  роль  судьи  в  этом случае  обычно  выпадает  на долю  писателей,  ученых,  образованной  части общества). 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Заключение

Можно было бы сделать ставку на то, что  автор хотел сделать сюжет  более интересным и более доходчивым для читателя, но, как мне кажется, в детской литературе можно обойтись и без применения жаргонных лексем. Я мало, что имею против просторечных выражений, но и их количество можно урезать, сделать какой-то определённый процент или отобрать более-менее просторечные из общей массы жаргонов. Ведь в связи с жаргонизацией языка, язык читателя выворачивается наизнанку, переосмысляется, мутируя в «новую речь». В месте с языком мутируют вековые общечеловеческие ценности и подменяются прямо противоположными. «Огрубляется, становится примитивным не только язык, но и мировоззрение говорящего» - Костомаров, «Языковой вкус эпохи». Тем более, если речь идёт о детской литературе, которая формирует сознание ребёнка и отвечает за его будущее.

Учитывая  количество разновидностей жаргона, жанр выбранной нами литературы и спрос  этой литературы в обществе, можно придти к выводу, что современная литература просто наполнена «под завязку» различными жаргонизмами. И что печальнее всего, так это немалый процент составляет лексикон преступного мира, который описан в анализируемой литературе с определениями и пояснениями. Не исключаем также фактор того, что язык изложения является нормативным и, в принципе, не несёт какого-либо вреда для детей. Зная приблизительный возрастной диапазон читателей данного жанра, можно сделать вывод, что «прививание» жаргона через литературу начинается уже в одиннадцать – тринадцать лет. Следовательно, что мы можем ожидать от будущих поколений, которые, спустя ещё лет сорок, будут считать нашу современную литературу – классикой?

Итак, современный русский литературный язык, ставший одним из  мировых языков,    обладает    богатейшим    лексическим    фондом,    упорядоченным грамматическим строем и разветвленной системой  стилей.  На  нынешнем  этапе развития  он   противостоит   не   постепенно   исчезающим   территориальным диалектам, а ненормированной речи и устарелым фактам  словоупотребления.  За время, отделяющее нас от эпохи  Пушкина,  в  нормах  русского  литературного языка произошли существенные изменения. Однако это не разрушило его связи  с богатой  культурной  традицией.  Поэтому было  бы  ошибочным   искусственно ограничивать современный русский  литературный  язык  только  фактами  живой речи и произведениями советских писателей.  Хорошо  об  этом  сказал  Л.  В. Щерба:  «Литературный  язык  тем   совершеннее,   чем  богачей   шире   его сокровищница, т.е. чем больший круг  литературных  произведений  читается  в данном обществе. Из того, что в основе  всякого  литературного  языка  лежит богатство всей еще читаемой литературы, вовсе не следует,  что  литературный язык не меняется. В русский литературный язык наших дней входят, конечно,  и образцы классической литературы XIX в.,  однако  нормативная  оценка  фактов языка прошлого столетия должна производиться с позиции современности.