Основные тенденции развития политико-правовой идеологии во 2-й половине 19 века

Иеринг не проводит сколько-нибудь серьезного теоретического разграничения права и закона. Сплошь и рядом он считает их явлениями равнопорядковыми, идентичными. Но в действительности они далеко не таковы. Большинство его суждений (особенно высказанных в «Духе римского права», «Цели в праве») фактически имеют своим адресатом закон, а вовсе не право. Это обстоятельство надо тщательно учитывать и при более конкретном знакомстве со взглядами Иеринга на соотношение государства и права. 

Отчасти они  нам уже знакомы. Дополним их еще  лишь некоторыми. «Государство,– утверждает Иеринг,– есть организация социального принуждения». Эта организация не только порождает право, обеспечивает его существование, но и управляет им. Иеринг характеризует в данном свете право как разумно понятую политику, проводимую государственной властью. Оно служит ей (политике), как компас служит капитану корабля. Попечение о праве – важнейшая задача государства. Право не противостоит последнему, а является всецело зависящим от него придатком. Это свойство права быть придатком государства Иеринг подчеркивает очень выразительно: 

«Право без  власти есть пустой звук, лишенный всякой реальности, ибо только власть, которая  проводит в жизнь нормы права, делает право тем, что оно есть». 

Сугубо «государственническое» понимание права Иерингом не совсем привычно (при таком настрое мысли) совмещается у него с признанием необходимости создавать простор для экономической деятельности индивидов, обеспечивать их юридическое равенство, уважать закрепленные за ними политические права. Иеринг ратует за независимость и несменяемость судей, за их ответственность только перед законом и т.д. Он – за твердую дисциплину и законность в обществе, за строгий и стабильный порядок в нем, поскольку считает, что только при этих предпосылках возможно цивилизованное общественно-политическое устройство, нормальное правовое общение, справедливость. Мизантропический, по оценке Иеринга, афоризм «Да восторжествует справедливость, хоть и погибнет мир!» он заменяет жизнеутверждающим призывом «Да торжествует справедливость, чтобы процветал мир!».

Первоначально право имеет односторонне-принудительную силу, направленную на подданных с  целью пресечения чрезмерных притязаний частных интересов. Постепенно оно  приобретает двусторонне-обязательную силу, становится обязывающим и для  самой государственной власти. Иеринг полагает, что забота о самосохранении вынуждает власть подчиняться праву. Властвующие в конце концов осознают: ничем так не укрепляется в подвластных чувство правопорядка, законопослушание, без которых нет прочной государственности, как пример соблюдения норм права представителями власти, государством. 

Однако Иеринг не ожидает (тем более не требует) от государства педантичного следования закону. Ему ясно, что законом  государственная власть сама себе связывает  руки, сама ограничивает свободу собственных действий. «Возникает вопрос о том, до какой степени это необходимо и необходимо ли это раз навсегда во всех случаях проявления этой власти». Ответ на этот вопрос у Иеринга готов, и он не в пользу права, не в пользу закона. Там, где обстоятельства заставляют государственную власть делать выбор между обществом и правом, «она не только уполномочена, но и обязана пожертвовать правом и спасти общество». Иеринг не разъясняет, в какой момент необходимо делать такой выбор и как уберечься здесь от произвола, от предумышленного избавления от «балласта» права. Не удивительно поэтому его скептическое отношение к идее правового государства. Такому государству он вообще отказывает в жизнеспособности. Оно, по мнению Иеринга, «не могло бы просуществовать и одного месяца». 

Иеринг переносит  на почву правоведения концепцию  борьбы как универсального принципа бытия органического мира. Она  получила во второй половине XIX в. широкое  хождение в европейских научных  кругах. Достаточно вспомнить дарвиновскую теорию борьбы за существование, идею классовой борьбы 
 

в историографии  и социологии. Полемизируя с исторической школой права (Савиньи, Пухта), учившей  понимать образование и развитие права как незаметный, безболезненный и мирный процесс, подобный становлению и эволюции языка, Иеринг («Борьба за право») старается доказать нечто противоположное: 

«Жизнь права  есть борьба, борьба народов, государственной  власти, сословий, индивидов». Для него «всякое право в мире должно быть добыто борьбой», «борьба есть работа права» и т.д. 

Если бы при  этом речь шла о необходимости  сопротивляться произволу, устранять  беззаконие, добиваться восстановления нарушенных прав, защищать законные интересы, никаких вопросов не возникло бы. Однако у Иеринга призывы к борьбе за право («в борьбе обретешь ты право свое») приобретают особый, вызывающий тревогу смысл. От них веет духом воинственности. Они отдают апологией насилия, поэтизацией борьбы, сражений как некоего возвышенного состояния человеческого бытия: «–я имею мужество открыто признаться в любви к борьбе- нет другого материала, имеющего такую притягательную силу, как борьба. и война». Известно, какой страшный урон понесла в XX в. цивилизация от того, что не смогла найти эффективного противоядия восхвалению «притягательной силы борьбы и войны».

Л. Гумплович 

В целом ряде пунктов учению Иеринга о праве  и государстве были созвучны политико-теоретические  взгляды именитого в свое время  австрийского социолога и государствоведа  Людвига Гумпловича (1838–1909). Его  основные труды по вопросам государства: «Раса и государство. Исследование о законе формирования государства», «Общее государственное право». Свое мировоззрение Гумплович называет реалистическим. В его рамках и с позиций социологии он рассматривает проблемы, связанные с происхождением, сущностью, организацией и ролью государства. 

Борьба за существование  является, по Гумпловичу, главным фактором социальной жизни. Государство полностью  находится в сфере действия данного  фактора. Эта борьба – вечный спутник  человечества и главный стимулятор общественного развития. Практически она выливается в борьбу между различными человеческими группами. Каждая из них стремится подчинить себе другую группу и установить над ней господство. Очевиден высший закон истории: «Сильнейшие побеждают слабейших, сильные немедленно объединяются, чтобы в едине нии превзойти третьего, тоже сильного, и так далее». Изобразив подобным образом высший закон истории, Гумплович утверждает: «Если мы четко осознаем этот простой закон, то кажущаяся неразрешимой загадка политической истории будет разгадана нами».

Истоки постоянной беспощадной борьбы человеческих групп  между собой Гумплович объясняет  неоднозначно. С одной стороны, он указывает в качестве ее причины  расовые различия между ними (правда, раса для него не биологический, а прежде всего социокультурный феномен). С другой стороны, он усматривает конечную причину социальных конфликтов в стремлении людей к удовлетворению своих материальных потребностей. Этому стремлению Гумплович придает чуть ли не универсальное значение: «Всегда и всюду экономические мотивы являются причиной всякого социального движения, обусловливают все государственное и социальное развитие». Однако первое объяснение со вторым остаются у него неувязанными. 

В самую отдаленную эпоху, полагает Гумплович, конфликты, войны между отдельными родами за овладение тем или иным имуществом завершались уничтожением побежденной группы. Позднее людей из таких групп стали оставлять в живых и превращать в рабов, эксплуатировать. Победители (ими оказывались расы с более высокими интеллектуальными способностя^мя и лучшей воинской дисциплиной), чтобы упрочить свое господствующее положение и держать в повиновении поверженных, должны были предпринимать ряд организационных и иных мер. Их результатом явилось возникновение государства. 

Отныне к войнам между расами и государствами  прибавилась еще борьба внутри самого государства. То, что некогда было борьбой антропологически различных  орд, на стадии цивилизации траснформируется в борьбу социальных групп, классов, сословий, политических партий. Сопоставление (если даже не отождествление) конфликтов первобытных орд с взаимоотношениями современных классов и политических партий никак нельзя признать научно корректным. Оно свидетельствует, по меньшей мере, о серьезном недостатке историзма в «реалистической» трактовке Гумпловичем важнейших социально-политических явлений. 

Посчитав, что  государство формируется в результате подчинения одной человеческой группы (слабейших, побежденных) другой группе (сильнейших, победителей) в качестве средства удержания порядка господства – повиновения, Гумплович выступает категорически против того, чтобы характеризовать государство как орган умиротворения, примирения противоречивых интересов. Ему суждено быть органом принуждения, насилия. Согласно Гумпловичу, существование общества без государственного принуждения невозможно.

Поскольку всю  деятельность любого государства обусловливает  в первую очередь потребность  охранять и укреплять отношения  господства – подчинения, пронизывающие  общественное целое сверху донизу, постольку будет верно, полагает Гумплович, квалифицировать государство так: «Естественно выросшая организация господства, призванная поддерживать определенный правовой порядок». Активность государства не ограничивается, по Гумпловичу, одним лишь гарантированием определенного правопорядка. Он чрезвычайно преувеличивает роль государственности. Типично в этом плане следующее его высказывание: «То, чем человек обладает как своим высшим достоянием (кроме данной ему самой природой жизни): свободой и собственностью, семьей и личными правами – всем этим он обязан государству. Однако не только отдельный индивид получает высшие ценности из рук государства. Вся совокупность людей, образующих государство, благодаря ему ведет достойное человеческое существование». Приведенное высказывание – образчик откровенной апологии государства, которое желают выдать за благодетеля, заботливого опекуна индивида и общества. Гумплович на австрийской почве продолжил традицию идейно-теоретического обоснования культа государственности. 

Дух этого «государственничества» очень заметно отразился на интерпретации  Гумпловичем общих вопросов права. Рассматриваемое с внешней стороны, утверждает он, право выступает «лишь  воплощением предписаний государственной  власти». Изнутри оно наполнено нравственностью, которая служит ему неиссякаемым источником. В рождении права решающее слово также принадлежит государству. В догосударственном состоянии не было никакого права. Только будучи кристаллизованной в государственных законах, нравственность становится правом. Последнее целиком обязано государству как своим рождением, так и последующим существованием. 

«Для государства,–  пишет Гумплович,– право и  правопорядок, если на них смотреть с высоты истории, суть лишь средства». Не более того. Их физически нет в качестве автономных, отдельных от государства образований. Поэтому Гумплович отрицает наличие «неотчуждаемых прав человека». С его 

  Р.Штаммлер  

точки зрения, они  – иллюзия, плод самообожествления  индивида, превознесение ценности жизни  человека. Бытие государства совершенно несовместимо с «неотчуждаемыми правами человека». Люди должны выбирать: или государство с характерной для него властностью, или анархия. Гумплович, однако, явно сузил диапазон политического выбора. Люди XIX и XX столетий имели возможность выбирать не между государственностью и анархией, но между разными конкретными формами государства и типами властвования. Исторический опыт показывает, что здесь не всегда удачными оказывались делавшиеся ими предпочтения. Традиционные для немецкой политико-юридической мысли усилия построить научное знание о праве, опираясь на философию, предпринял Рудольф Штаммлер (1856–1938). Перу Штаммдера принадлежит ряд произведений теоретико-правового профиля. «Хозяйство и право с точки зрения материалистического понимания истории». «Учение о правильном праве», «Теория юриспруденции».

Философская почва  представлений Штаммлера о праве  – неокантианство в том его  варианте, который был развит так  называемой Марбургской школой (Г. Коген, П. Наторп и др.). Приверженцы этого направления в философии полагали, что предмет познания тождествен понятию о предмете, а собственно бытие есть совокупность чисто понятийных отношений. Цель философствования – творческая работа по созиданию интеллектуальных объектов всякого рода и вместе с тем рефлексия, анализ такой работы. Мышление, данное в форме науки и ориентирующееся на нее, выступает законосообразным создателем социокультуры. В сфере юриспруденции ее сердцевину составляют теоретическое познание и право, наука и правовое (либеральное) государство. Философы Марбургской школы, объявляя указанные явления трансцендентными основаниями социальности, в методологическом плане проводили аналогию между математикой и логикой, с одной стороны, и юриспруденцией и этикой – с другой. Юриспруденция, по их мнению,– математика общественных наук, этика есть логика последних. 

Штаммлер, который  в целом разделял философские  и политические установки Марбургской  школы неокантианства, подверг критике  материалистическую концепцию истории, социальный материализм (т.е. марксизм). Он отвергает краеугольный марксистский тезис о первичности экономики, хозяйственной жизни и вторичности права, политических учреждений, тезис о подчиненности права экономике. Признавая наличие в правовых институтах известного, идущего от общества содержания, Штаммлер тем не менее утверждает: «При всех политико-экономических исследованиях, при всяком изучении народного хозяйства в социальном отношении, в основе неизбежно лежит определенное правовое (или условное) регулирование в том смысле, что это конкретное правовое нормирование есть логическое условие соответствующего политико-экономического понятия и закона». Равным образом и фундамент государства Штаммлер усматривает не в совокупности производственных отношений, экономическом базисе общества, но в праве. Оно выступает первоосновой и предпосылкой государства. Нельзя сформулировать «понятие государства, не предпослав понятия права. Последнее есть