Надеюсь, молодым людям из числа читателей  этой книги стало яснее, почему их подруги жаждут не односложного ("Ты любишь меня? – Угу. – И я угу"), а более пространного объяснения в любви: они интуитивно чувствуют достоинства концепции семейного сходства слов. Витгенштейн выразил концепцией семейного сходства слов одну из сторон нашей языковой практики.

      Речевые акты. В аналитической философии, как правило, все богатство жизни хотят увидеть в языке. Возможно ли это? Ранний Витгенштейн видел в языке границу мышления. Поздний Витгенштейн переносит ударение на действия человека, его практическую жизнь. Можно ли считать язык, речь границей наших поступков, действий? На этот вопрос утвердительно ответил своими изысканиями англичанин Джон Остин.

      Остин утверждал, что речь состоит из речевых актов, действий. Всякая речь – это не просто слова, а принятие решения и само действие, точнее, его смысл. На первый взгляд кажется, что некто обещает сделать нечто, назовем это нечто А, но делает В. Однако при более детальном рассмотрении, с учетом того, как, в каких условиях, в каком контексте было обещано сделать А, мы разгадываем подлинный смысл обещания, а именно исполнить В.

      Итак, пожалуй, аналитики правы в том, что язык позволяет выразить все  богатство нашей жизни. Но оно  содержится в языке в форме высказываний, а не как таковое. Язык – это богатейший символ нашей жизни, а не сама жизнь как таковая во всем ее многообразии.

      Что такое философия? Согласно как ранним, так и поздним аналитикам, философия есть способ избавления человечества от характерных для него недугов посредством анализа языка и содержащейся в ней логики. Витгенштейн выразил это образно: цель философии – показать способ, "каким муха вылетает из мухоловки". Без философии человек остается в западне своих кажущихся неразрешимыми проблем.

      Таким образом, выделим основные положения  аналитической философии. Для аналитика  язык – это граница мышления и действия. Язык дает полнейшую информацию о мышлении и действии. Он имеет логическую форму. Значение слова есть факт, который оно обозначает, а так же его употребление в языковой игре и практической деятельности. Истинность синтетических предложений проверяется их сопоставлением с фактами (тезис неопозитивизма). Принцип фальсификации – истинность синтетических предложений нельзя подтвердить окончательно, но можно проверить неистинность синтетических предложений. Теория в аналитической философии имеет гипотетико-дедуктивную структуру. В процессе роста научного знания происходят научные революции. Что такое добро? Для неопозитивистов – это эмоция, для постпозитивистов – это предложение, жизненность которого определяется последствиями его применения. Неопозитивисты считают философию ненаучной, постпозитивисты напротив, считают, что философия – это наука. Философия – это прояснение содержания языковой деятельности человека.

      ПОСТМОДЕРНИЗМ

      Мой обзор современной философии был бы весьма неполным, если мы прошли мимо постмодернизма. Постмодернизм считается многими экстравагантной философией. Но число его сторонников неуклонно возрастает. Крупнейшими постмодернистами являются французские философы Жак Деррида, Жан Лиотар, много сторонников постмодернизма также в США.  

      Постмодернизм – явление многоликое. И понимают его по-разному. Одни – как общую характеристику современной исторической ситуации; другие – как самое шумное, эпатирующее литературное течение наших дней; третьи – как мандат, пропуск в XXI век; четвертые, напротив, – как консервативное возвращение к декадансу и нигилизму конца XIX – начала XX века. Для кого-то постмодернизм – это апология современных информационных технологий, электронных средств коммуникации, потребительства и гедонизма технически обустроенного бытия, а для кого-то, наоборот, – резко негативное отношение к техногенным характеристикам современного общественного развития, непреклонная солидарность с воззрениями и целями экологистов, амармистов, натуропатов и прочих альтернативников. Одни авторы связывают с постмодернизмом раскрепощение сознания, другие не устают сетовать на то, что он это сознание разрушает. Все это в постмодернизме действительно можно найти. Он неоднороден, во многом противоречив, что говорит о его продолжающемся становлении, так сказать, трудностях роста, а возможно и о каком-то временном, переходном характере. И, добавим, о том, что в любом явлении-течении следует отделять пену от глубинного, сущностного тока.  
Сбивает с толку и русская калька "постмодернизма" – "постсовременность". На самом деле постмодернизм очень, в высшей степени современен, всегда "здесь и сейчас". Приставкой "пост" он противостоит не нынешнему, а модерному (modern), переведем окончательно на русский язык, – Новому времени. Тому, значит, что исторически было заложено в парадигмальных характеристиках новоевропейской культуры и перешло от нее в культуру действительно современную (contemporary). Иными словами, постмодернизм борется с "современностью", созданной Новым временем. Он с ней фронтально и радикально рвет. Современность же, как модерн включает в себя рационалистический универсализм и эпистемологический фундаментализм, веру в единство истории и линейный прогресс, в объективную истину, освободительную миссию научного знания, в торжество разума и справедливости. Постмодернизм, напротив, выдвигает на первый план гетерогенность (разнородность), различия, прерывность (разрывы и бреши в реальности), фрагментарность, маргинальность, децентрацию, непрерывное изменение, безудержную тягу к новому. Он не просто "пост", а антимодернизм.

      В этом своем "анти" качестве он противостоит всей предшествующей культуре. Если античность настаивала "Ничего слишком", то постмодернизм провозглашает прямо противоположное – "Ничто не слишком!". "Все дозволено", "Ничто не гарантировано" и "Да здравствует множественность!". В противоположность Лютеру, заявившему: "Я здесь стою и не могу иначе", постмодернист говорит: "Я здесь стою, но могу как угодно". Прежние эпохи были кумулятивными, старались все помнить. Постмодернистская установка иная – забыть. Забыть многое из того, что было когда-то естественным и нормальным, а теперь тормозит, торчит анахронизмом, чтобы прорваться к новым горизонтам бытия, к совершенно новой, не отягощенной прошлым реальности. Безусловно, постмодернистским был лозунг восставших (1968 г.) французских студентов: "Будьте реалистами – требуйте невозможного". Особенно достается от постмодернизма разуму с его стремлением найти во всем порядок и смысл, причинную обусловленность, внутреннюю согласованность (систему). "Диктатура разума", "трибунал разума", "империализм рассудка" – других, более мягких характеристик ему не находят. Вместе с разумом подвергается критике и наука за ее претензию на привилегированную позицию в познании мира, природы, общества, человека. На самом деле, как считают постмодернисты, статус у науки нисколько не выше, чем у религии, морали, искусства, вообще любого непрофессионального дискурса.

      Постмодернизм отбрасывает прежнюю интеллектуальную традицию и тем, что отказывается от глубины, предельной реальности, сущностной трансценденции, вызывающе демонстрируя полное доверие к поверхности  и поверхностному (в т. ч. повседневному). Мысль эта, как ни странно, очень глубокая. Чтобы убедиться в этом, достаточно задуматься над таким вот обобщением-наблюдением: "самое глубокое – это кожа" (П. Валери). И над тем, что именно почва – верхний (поверхностный) слой земли является производительным, плодоносным. Для его понимания вовсе нет нужды обращаться к земной магме.

      Постмодернистское "после" ("пост" – "после") констатирует смерть или закат многих стержневых реалий прошлой культуры. Бога – как у Ницше, человека – как у Фуко, истории – как у Фукуямы, автора – как у Барта, и так далее.

      Постмодернизм возник как рефлексия на новые явления в сфере искусства, и эту связь с художественным, прежде всего литературным творчеством он трогательно оберегает и методологически обосновывает. Нарратив (повествование) стал его эпистемологической парадигмой. В соответствии с ней, мир доступен нам лишь в виде историй, сказаний, рассказов о нем. Мы всегда накладываем на опыт какие-то нарративные структуры или сюжеты, чтобы упорядочить разрозненные данные, собранный материал. Даже физик у них не объясняет или доказывает, а повествует, рассказывает.

      Связь с искусством, литературой объясняет  и особую роль языка, вернее текста в постмодернистских дискурсах. Для Дерриды, например, "ничего не существует вне текста", человек находится всегда внутри текста и выйти за него в принципе не может. Любая попытка найти референт, т. е. соотнести язык с объективной реальностью, ведет лишь к рождению новых текстов, к перерастанию текста в интертекст, к открытию, в пределе, "первотекста" или "архиписьма". В реальности интертекста легко убедиться, если задаться целью дать исчерпывающее, до конца прозрачное определение какого-нибудь понятия. Раскрывая каждое входящее в дефиницию, ее правую часть, слово, мы вынуждены будем лезть все в новые и новые словари, справочники, энциклопедии. Процесс практически бесконечный, пресечь его можно только одним способом – остановиться на какой-то интуитивной самоочевидности, но ее ведь всегда можно подвергнуть сомнению, что и делает постмодернизм.

      Как социальная теория постмодернизм представляет собой радикальный плюрализм, плюрализм, идущий на смену коллективизму и  индивидуализму прежних исторических эпох. В отличие от индивидуалистической атомарности индустриального общества плюрализм (а это уже постиндустриальное общество) характеризуется тем, что можно было бы назвать социальной молекулярностью – микродеятельным (реальным, в пределах сил и возможностей отдельного человека) и коммуникативным (общение на личностном уровне) способом бытия или образом жизни. Основным ресурсом так понятой молекулярности является диалог, направленный на взаимопонимание, по меньшей мере, двух индивидов. Ну, а если "меру", как того требует сама жизнь, увеличить, то разговор уже должен идти о полилоге – диалоге и взаимопонимании как можно большего числа людей. Плюрализм не претендует на истину социального бытия, но он эффективен, в нем много игры, творчества, свободы, радости индивидуального самоутверждения.

      Как реализовать призыв постмодернистов? Этого можно достичь, считают постмодернисты, в определенном варианте лингвистической философии. Снова в центр философствования ставится язык, но не столько речь, сколько письмо, письменный текст. Имеется в виду, что в речи человек уже определил свою позицию, от него теперь труднее дождаться желаемого плюрализма. Письмо же открыто для самых различных его интерпретаций. С этой целью Деррида¹⁰ как раз и настаивает на деконструкции.

      Речь  идет о том, чтобы разобрать, разложить  на части структуры – философские, политические, культурные. Для каждого слова надо искать его заменители (с этим мы отчасти уже знакомы по семейному сходству слов). Нужно показать, что именно ты усмотрел в данном слове или высказывании, при этом широко используются метафоры, символы, описания слов в словарных статьях. То есть деконструкция бросает вызов реалистическому анализу, она разлагает текст на исходные элементы, а затем их собирает, но уже по новой программе – не автора, а того, кто текст читает. По отношению к тексту они – автор и читатель – равны, ни у кого нет преимущества. Главное внимание при этом уделяется тому, что не высказано, более того – вытеснено, загнано на периферию. Деконструкция – это анализ разломов, несовпадений, скрытых алогизмов, неясностей и двусмысленностей, анализ по краям. Важно не то, что автор сказал, а то, что не сказал и почему.

      Суть  философствования Деррида состоит в высказывании той же самой вещи, но и другой, в переписывании ее. Переписывать следует "в слове, которое оказалось бы и более красивым. Когда я говорю об этом написании другого, которое окажется более красивым, я, очевидно, понимаю перевод как риск и шанс поэмы". Другими словами, рискуй в поисках красоты. К этой точке зрения близок другой французский философ, Ролан Барт, который понимал текст как "никакой власти, немного знания, толика мудрости и как можно больше ароматной сочности". Короче, текст должен доставлять удовлетворение, наслаждение.

      Новейшие  постмодернисты сближают этику с  эстетикой. Их философия ориентирована  эстетически. Лиотар¹¹, один из лидеров постмодернизма, развивает в этой связи своеобразно понятую эстетику возвышенного. Возвышенное понимается как единство удовольствия и боли, сотворение непредставимого. Эстетика возвышенного состоит, по Лиотару, в том, чтобы "зримыми представлениями намекнуть на непредставимое". Увидеть можно красивое и прекрасное, но не возвышенное. Квадрат Малевича не является иллюстрацией к геометрии, он намекает на то неуловимое, которое как раз и вызывает чувство возвышенного.

      Постмодернизм давно завоевал себе право на существование, особенно в мире искусства. Постепенно он проникает и в мир науки и техники, прежде всего туда, где имеют дело с многозначимостью (в этой связи я предлагаю фанатам виртуальной среды поразмыслить над тем, что представляет собой гипертекст, гиперсреда, гиперпространство и так называемая виртуальная реальность: все больше нелинейных связей, все больше мнимого).

      Подводя итог данному разделу, следует выделить основные положения постмодернизма. Для этого направления характерно, что язык – это главная среда человеческого существования. Слова, текст надо деконструировать (Деррида), рассеивать (Фуко). Назначение текста в постмодернизме – доставлять удовольствие (Барт), чувство возвышенного (Лиотар). «Девиз» постмодернистов – меньше единообразия, власти, тоталитаризма, лицемерного согласия; больше чувственности, иронии и нестабильности. 

       ЗАКЛЮЧЕНИЕ

      Таким образом, мы проделали большую работу по изучению  составляющих современной философии. Подводя итог, хочется кратко обозначить то, чего мы добились, рассматривая данный вопрос.

      Одной из задач моего исследования было детальное рассмотрение уже известных  вам четырех направлений современной  философской мысли. Основополагающими тезисами для них являются: