Русская философия и её направления

     Русская религиозная философия с ее антропоцентризмом, моральной установкой, социальной ориентированностью и историософичностью, равно как и с ее теоретически-практической целостностью, пронизана необычайной свободой духа. Самое учение о свободе, как основе христианства, разрабатывавшееся русской религиозной философией, связывалось с учением о соборности и онтологизме. Ив этой антропоцентрической и историософической философии был, по выражению Бердяева, "сделан опыт христианского осмысливания процессов новой истории. В ней мысль христианского Востока дает свой ответ на мысль христианского Запада". В этом - главная и непреходящая, не только русская, но и вселенская заслуга и особенность русской религиозной философии.

     Многие  недостатки русской религиозной философии нередко тесно связаны с ее достоинствами.

     Эта философия родилась вне русской философской традиции, - такой традиции и не существовало, она впервые создана самой русской религиозной философией. И если вспомнить, что ко времена ее создания русский культурный слой был уже, по известному определению, обращен либо к прошлому, либо к будущему, пребывав в отрыве от тогдашнего настоящего, от государства и от народа, то станет понятной беспочвенность и отщепенство некоторых русских религиозных мыслителей.

     В начале XX века определилась и еще одна опасность. Революционное или реформистское движение в религиозно-философской области, развивавшееся под знаком, так называемого нового религиозного сознания и создававшее утопию новой религиозной безгосударственной общественности, строило свою программу "всознательном противопоставлении себя историческому христианству" (прот. В. Зеньковский).

     Все эти особенности русской религиозной философии, ее достоинства и недостатки встречаются, конечно, не у всех русских религиозных мыслителей XIX и начала XX веков, а когда встречаются у кого-либо, то в различной степени и иной раз в самых неожиданных сочетаниях. Вообще, русская религиозная философия, как и всякий плод свободной мысли, далеко не едина. И хотя, обычно, представление о ней связывается более всего с позднейшими проблемами антропологии, историософии и эсхатологии (в значительной степени также и с проблемами космологии), у нас нет оснований исключать из этого направления русской мысли авторов, стоявших или стоящих на более бесспорных - с точки зрения т. н. официальной церковности - основах. Это позволило Бердяеву насчитать, по меньшей мере, четыре главных течения в русской религиозной философии: 1) официальное церковное богословие, связанное с монашескиаскетической традицией; 2) богословское течение, основанное на свободе и соборности; 3) христианский платонизм, шеллингианство, софиология, занятые проблемой космоса, и 4) антропологизм и эсхатологизм, в центре внимания которых стоят проблемы человека, истории, культуры и общества.

     Все эти течения то переплетаются  между собой, то вступают в открытый конфликт. На одни и те же вопросы они дают нередко различные ответы. Более того, они по-разному ставят, т. е. формулируют эти вопросы, что в значительной степени предрешает и различие в ответах. Помимо того, что существуют различные течения, внутри каждого из этих течений тоже встречаются разногласия, а то и вражда их представителей. О. Г. Флоровский отвергает Федотова - его истолкование христианства. И, конечно, Федотов отвергал концепцию о. Г. Флоровского. Бердяев отрицал очень многое в учении Мережковского, которого называл в своих книгах человеком двоящихся мыслей. Мережковский выступал против Бердяева. И. А. Ильин в корне отвергал Бердяева с теми его мотивами, которые он именовал бердяевщиной и даже белибердяевщиной. Но и Бердяев отвергал Ильина с его христианской философией сопротивления злу силой. В этом отношении название статьи Бердяева по поводу соответствующей книги Ильина говорит само за себя: "Кошмар злого добра". Этот перечень разногласий и взаимных отталкиваний можно было бы продолжать довольно долго.

     Из  сказанного следует, что хотя идеи представителей русской религиозной философии  очень часто далеко не столь непримиримы, как были непримиримы между собой, при жизни, их носители, мы тем не менее неизбежно должны будем, знакомясь глубже с русской религиозной философией, произвести выбор не только того или иного течения в этой философии, но также тех или иных мыслителей.

     Нас здесь, однако, занимает лишь общая  характеристика русской религиозной  философии, а не анализ творчества отдельных ее представителей. "Антиномическое" суждение о ней - и ее "антиномическая" оценка - поэтому совершенно неизбежны.

     За последние сто - сто пятьдесят лет русской мыслью было создано исключительно богатое и новое по замыслу и духовной смелости идейное течение - русская религиозная философия. Огромное - не только национальное, а и вселенское - значение этой философии состоит в том, что "в ней мысль христианского Востока дает свой ответ на мысль христианского Запада".

     Тематика  и проблематика русской религиозной философии поражает своей всеохватностью, и она очень близка к тематике и проблематике нашей современности, а во многом и совпадает с нею. Произошло это благодаря тому, что в русской религиозной философии была сделана попытка христианского подхода к процессам новой и новейшей истории и культуры, в частности к процессам русской истории с ее теперешним этапом - революцией 1917 года, в которой восторжествовал марксистский большевизм.

     Русская религиозная философия далеко не однородна. В ней существует несколько течений, то переплетающихся между собой, то вступающих в открытый конфликт. И в этой философии не все всегда равноценно: наряду с большими достижениями мысли, в ней немало и духовного соблазна. Несмотря на это - в силу создавшегося положения и объективно - на русской почве только русская религиозная философия и может противостоять безбожной философии диалектического и исторического материализма. Другого идейного арсенала и идейного оружия такой силы не существует.

     В силу всего этого, помня о достижениях русских религиозных мыслителей и твердо веря в творческие запросы свободного человеческого духа, мы можем смело утверждать, что хотя теперь в России безраздельно царят диамат и истмат, а русская религиозная философия вынуждена ютиться в эмиграции, будущего у советской философии нет. У нее есть только полицейское настоящее. Будущее - как и прошлое - принадлежит русской религиозной философии. 

     РУССКАЯ ЕВРАЗИЙСТВО: ФИЛОСОФИЯ ИЛИ ИДИОЛОГИЯ? 

     Интерес к евразийству в российском интеллектуальном сообществе заметно вырос в 90-ые, годы, когда со всей очевидностью обнаружилось фальшивость оснований и полное банкротство экспортированной с  Запада неолиберальной лжедемократической парадигмы развития страны. Тогда возникла иллюзия, что постсоветская Россия нуждается в новой национальной идее, некоем «третьем пути» и активно ищет таковые. В начале 2000-х могло показаться, что идеи евразийцев середины 20-го века, подхваченные энергичными и амбициозными неоевразийцами во главе с А. Дугиным, оказывают влияние на высшее политическое руководство страны и могут учитываться при формировании политической стратегии. В либералистских кругах возникла даже лёгкая паника по этому поводу. Ведь евразийство середины 20-го века - это именно русская культурно-политическая доктрина, предложенная представителями национального русского культурного класса. Как следствие были публикованы многочисленные статьи с ожесточённой критикой евразийства, причём, в этой критике объединились либералисты, записные мутного происхождения «националисты» и левые. Точнее сказать, перепуганные первые оперативно подключили вторых и третьих. Даже в Израиле обеспокоились ренессансом евразийства - с его критикой выступил, в частности, авторитетный израильский публицист и политолог, выходец из России Дов Конторер.

     Евразийское движение возникло в начале 20-х годов  в русской патриотической эмиграции. Его первым манифестом стал сборник  статей «Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев», вышедший в Софии в 1921 г. Авторами сборника выступили лингвист и этнограф Н.С. Трубецкой, географ, экономист и геополитик, П.Н. Савицкий, религиозный философ и историк Г.В. Флоровский, социолог и правовед Н.Н. Алексеев, музыковед и культуролог П.П. Сувчинский. Во второй половине 20-х годов в Париже и Берлине издавались еженедельник «Евразия», сборники «Евразийский временник» и «Евразийские тетради», журнал «Евразийская Хроника». В этот период из крупных имён к новому течению присоединились медиевист и религиозный философ Л.П. Карсавин и историк Г.В. Вернадский

     Объединило  столь разных по научным интересам  людей стремление глубоко осмыслить  крах исторической России в «революции», поиск объяснений новому повороту российской истории и новому характеру российской государственности. При этом все они принимали и отстаивали положение о полицентризме или, как нынче принято говорить, многополярности мира, самобытности локальных культур-цивилизаций. Евразийцы были критически настроены к современному им Западу, изобличали культурно-историческую и культурно-философскую несостоятельность европоцентризма, оспаривали претензии западного типа цивилизации на статус общечеловеческой, осуждали стремление Запада умалить значение традиционных национальных культур, традиционной этики и религиозности, и навязать миру унифицированные культурные формы. На Россию они смотрели, как на географическую и культурно-историческую целостность, не принадлежащую европейской цивилизации. Настаивали на её самобытном неподражательном развитии. Не уставали доказывать, что на территории исторической России сложилась особая православно-христианская цивилизация, и утверждали, что Запад не может и не должен служить России образцом в деле модернизация, поскольку копирование чужого опыта, заведомо не органичного традиции и ментальности народов России, в конечном итоге, послужит средством подчинения её Западу и обусловит её цивилизационную второсортность.

     На  первый взгляд нового в этом ничего не было. Отрицание универсальности европейского культурного типа и европейского пути развития, признание в России уникальной цивилизацией – всё это уже было выговорено у Данилевского, у славянофилов и почвенников 19-го века. А века до них русские ощущали эти обстоятельства непосредственно, вовсе не нуждаясь в рефлексии по данному поводу. Однако сами евразийцы были убеждены, что они дают новое географическое и историческое понимание России. И, действительно, по ряду позиций евразийская культурно-историческая концепция заметно выделялась в ряду прочих. Мы здесь отметим лишь ключевые.

     Начать  можно с того, что в евразийской  цивилизационной концепции центральное  место занимает понятие месторазвития. Географическое месторазвития русской  цивилизации, которое суть «серединный  материк» между Европой и Азией, представляет собой не только географически, но также этнологически и экономически цельную единую систему, играет ключевую роль в оформлении самобытной культуры и государственности на территории исторической России. Назвали данный «материк» Евразией, понимая под этим не весь евразийский континент, но его северо-восточную часть, границы которой совпадают с территорией исторической России, унаследованной позже СССР. «Квалификация русской культуры как «евразийской» – писал П. Н. Савицкий в статье «Евразийство», - более выражает сущность явления, чем какая-либо иная… Определяя русскую культуру как «евразийскую» - евразийцы выступают как осознаватели русского культурного своеобразия».

     При этом Н.С. Трубецкой рассматривал всю  совокупность народов, населявших Российскую империю, а позже СССР, не взирая на религиозные и конфессиональные различия, как некий «симфонический народ», единую евразийскую «многонародную нацию», связанную единством месторазвития, единством исторических судеб, и обладающую особым «евразийским национализмом».

     Заметим, что акцент на связи географии  и национальной культуры, географии  и этноса отнюдь не был «открытием»  евразийства. В 20-ые годы прошлого века подобные представления развивали  и европейские, в частности, немецкие, и американские учёные. Следующая особенность евразийства – акцентирование значения туранского фактора в исторических судьбах России - в формировании русского психологического типа, русской культурного типа, русских геополитических приоритетов, русской государственности. Под туранцами понимались тюрки, монголы и угро-финские племена Евразии. Н. С. Трубецкой развивал представления, что в рамках русской культуры происходит синтез славянского и туранского этнокультурных типов, каковые являются близкородственными. Здесь евразийцы вступали в спор уже не только с российскими западниками, но и славянофилами. Так как акцентирование туранского влияния происходило, в том числе, за счёт умаления, если не славянской детерминанты русскости, то, во всяком, понятия славянства как такового. «Поскольку славянофилы упирали на «славянство», как на то начало, которым определяется культурно-историческое своеобразие России, - писал Савицкий, - они явно брались защищать трудно защитимые позиции… Историческое своеобразие России явно не может определяться ни исключительностью, ни даже преимущественно её принадлежностью к «славянскому миру»… Формула «евразийства» учитывает невозможность объяснить и определить прошлое настоящее и будущее культурное своеобразие России преимущественным обращением к понятию «славянства…»

     Следующая отличительная особенность евразийства  во взгляде на источники русской  государственности. Евразийцы обосновывали выдающуюся роль в образовании русской  государственности монгольской  традиции, полагая, что «Московское царство возрождало в новом обличии Золотую орду». В частности, они обращали внимание, что именно монголы ввели на Руси сеть путей сообщения, общегосударственную почтовую связь, Московское царство заимствовало у Орды строение административного аппарата, финансовую и фискальную системы, военное искусство монголов, и территориально охватывало владения Золотой орды. «Пример монголо-татарской государственности (Чингисхана и его приемников), сумевшей овладеть и управиться на определённый исторический срок с огромной частью старого света, несомненно, сыграл большую и положительную роль в создании великой государственности русской», - замечает П.Н Савицкий.