Происхождение и значение термина «культура»

 
"Несчастные, не будем прибавлять  к остальным нашим бедам еще  одной лишней - созданием ложных  представлений о самих себе, не  будем воображать себя живущими  жизнью чисто духовных существ,  научимся благоразумно устраиваться  в данной действительности..."

 
А ведь именно этого мы и не можем  сделать до сих пор! Теперь становится понято осуждение Чаадаевым своей  же родины : "Я должен был показаться вам жестоким в отзывах о родине. Однако же я сказал только правду и даже еще не всю правду".

 
Нет, на мой взгляд, это не призыв к бессмысленному копированию, напротив, это отчаяние гражданина и патриота. 
 

Вопрос  о России и её судьбе

Для России поиск  путей своего великого, а не прозябающего развития всегда имел особое значение. Исконная русская духовность святой Руси, проявляющаяся, в отличие от утилитаризма и прагматизма Запада, в соборности, равенстве, справедливости, с одной стороны, была препятствием на пути превращения России в западную капиталистическую страну, а с другой стороны, предполагала, что Россия имеет более высокое предназначение в истории человечества, чем погрязший в коммерческом угаре Запад. Природная духовность и человечность русского народа, имеющие еще дохристианские языческие корни и ставшие важнейшей чертой русской ментальности, в критические моменты истории российского государства всегда помогали выйти из исторических тупиков, в которые его загоняли нерадивые правители. Поэтому в России всегда болезненно проходили прозападные реформы, что в полной мере относится и к реформам Петра Великого, и к либеральным реформам второй половина XIX века, и к сегодняшним реформам российских демократов неоконсервативного толка, направленных на деформацию и разрушение, прежде всего, духовности и гуманности нашего народа.

С особой остротой вопрос о путях развития России был  поставлен в середине XIX века, когда  русская мыслящая интеллигенция, создавая великую русскую культуру, стала  осознавать, что дальнейшее феодальное по своей сути развитие России себя уже исчерпало, а на Западе обещанное философами-просветителями общество света и разума, свободы, равенства и братства обернулось «царствием демона золотого тельца», то есть, оказалось чисто экономическим, а недуховным человеческим обществом.

В силу столь  большой важности вопроса, им занималось большое число человек, естественно  возникли принципиально разные способы  его решения, но опять основная полемика развернулась между западниками  и славянофилами.

а) Славянофилы

Высказываясь  о судьбе России Киреевский писал: «Англия и Германия находятся теперь на вершине Европейского просвещения; ...их внутренняя жизнь уже окончила свое развитие, состарилась и получила ту односторонность зрелости, которая делает их образованность исключительно им одним приличною». Вслед им, полагает Киреевский, наступит черед России, которая овладеет всеми сторонами европейского просвещения и станет духовным вождем Европы.[50]

По возвращении  из-за границы Киреевский основал  свой журнал «Европеец». Название этого  журнала говорит о том, как  высоко он оценивал роль России в ассимиляции  принципов европейского просвещения.

Мы не должны, однако, думать, что путешествие  Киреевского на Запад, где он встречался с лучшими умами того времени, сделало его рабом Европы. Культура Запада неприятно поразила Киреевского  своей односторонностью и узким  рационализмом. Киреевский высоко оценивал немецкую ученость, но в общем Германия произвела на него впечатление страны «глупой», «дубовой», «хотя дубов в Германии, кроме самих немцев, почти нет».

Здесь мы можем  обнаружить характерные черты положения  о «соборности», об общине, разработанных  Хомяковым. Несомненно, идеал общественного  порядка Киреевский видел в общине. Он говорит, что «отличительный тип  Русского взгляда на всякий порядок...»  заключается в «совмещении личной самостоятельности с цельностью общего порядка...». Разум западноевропейца «не вмещает порядка без однообразия».[51]

Мы исповедуем, - писал Иван Аксаков, - по свободному искреннему убеждению такие начала, которые, по видимому, тождественны с началами, признаваемыми официальною властью, покровительствуемыми государством, защищаемыми всею его тяжеловесною мощью, и потому исповедуемыми целою массою людей лицемерно, из корысти, из лести, из страха. Но, во-первых, признавая эти начала истинными в их отвлеченности, мы отвергаем в большей части случаев всякую солидарность с их проявлением в русской современной действительности, с их русскою практикою; во-вторых, самое наше понимание этих начал и выводы, из них делаемые, нередко совершенно отличны от официального их толкования и от тех выводов, которые извлекают из них официальные ведомства".[52]

Естественно, что  славянофилы не могли быть угодными власти.

Но, несмотря на все внешние препятствия, славянофильская  мысль все же сумела выработать определенную, принципиально цельную идеологию не только в основной для нее области религиозной и философско-исторической, но и в сфере общественной философии.

По вопросам второстепенного значения встречаются  подчас и определенные разноречия,

Тем не менее в главном, в основном, царит несомненное единство. Самый принцип самодержавия понимается всеми представителями чистого славянофильства одинаково. Тут между ними нет и не может быть противоречий.

Право, как явление  самостоятельное, как самодовлеющий  принцип, решительно отвергалось славянофилами. Выражаясь современным научным  языком (в терминах „западно-европейской науки"), они не признавали за правом специфического а рriori и отстаивали этическое а рriori права.

Нельзя обосновать обязательность правовых велений биологически или утилитарно. „Идея о праве, - продолжает Хомяков, - не может разумно  соединяться с идеею общества, основанного единственно на личной пользе, огражденной договором. Личная польза, как бы себя ни ограждала, имеет  только значение силы, употребляемой  с расчетом на барыш. Она никогда  не может взойти до понятия о праве, и употребление слова „право" в таком обществе есть не что иное, как злоупотребление и перенесение  на торговую компанию понятия, принадлежащего только нравственному обществу".[53]

Понятие об обязанности, - пишет Хомяков, - находится в  прямой зависимости от общего понятия  человека о всечеловеческой или  всемирной нравственной истине.

Цель всякого  закона, его окончательное стремление есть - обратиться в обычай, перейти  в кровь и плоть народа и  не нуждаться уже в письменных документах.[54]

Киреевский и  Хомяков были сторонниками идеи конкретности и цельности реальности. В двух статьях о Киреевском Хомяков  полностью присоединяется к мнению последнего о формальном, сухом и  рационалистическом характере европейской  культуры и так же, как Киреевский, утверждает, что русская культура была вызвана к жизни идеалами разумности и цельности.

Хомяков придавал величайшее значение русской деревенской  общине, миру с его сходками, принимающему единодушное решение, и его традиционной справедливостью в соответствии с обычаем, совестью и внутренней истиной.

В русской промышленности артель соответствует общине. В «Своде Законов» артель определена как компания, основанная на принципе совместных расходов и совместной ответственности производства работ или ведения торговли посредством  личного труда ее членов. Последователь  Хомякова Самарин полагает, что социальная и общинная жизнь древней Руси представляла собой воплощение принципа соборности.

В противоположность  Киреевскому и К. Аксакову, Хомяков  не замазывает пороки русской жизни, а жестоко их бичует. В начале Крымской кампании 1854—1855 гг. (против Турции, Франции и Англии) со страстью и  вдохновением пророка он осудил порядки  современной ему России (перед  реформами Александра II) и призвал  ее к покаянию.

Хомяков говорит, что аристократический режим  воинственных народов чужд славянам, которые составляют земледельческую  нацию. Мы, говорит он, всегда останемся  демократами, отстаивающими идеалы гуманности.

Западная Европа оказалась неспособной воплотить  христианский идеал цельности жизни, потому что она переоценила логический способ познания и рациональность. Россия же до сих пор не смогла воплотить  в жизнь этот идеал по той причине, что полная и всеобъемлющая истина по своей сущности развивается медленно, а также и по той причине, что  русский народ уделяет слишком  мало внимания разработке логического  способа познания, который должен сочетаться со сверхлогическим пониманием реальности. Тем не менее Хомяков верил в великую миссию русского народа. Эта миссия будет осуществлена тогда, когда русский народ полностью проявит все духовные силы и признает принципы, лежащие в основе православия. Россия призвана, по его словам, стать в центре деятельности мировой цивилизации. История дает ей такое право, так как принципы, которыми она руководствуется, характеризуются завершенностью и многосторонностью. Это право дается только тому государству, на граждан которого возлагаются особые обязанности. Россия стремится не к тому, чтобы быть Богатейшей или могущественной страной, а к тому, чтобы стать «самым христианским из всех человеческих обществ».

Хомяков питал  искреннюю любовь к другим славянским народам. Он считал, что им присуще  стремление к общественной и демократической  организации. Хомяков надеялся, что  все славяне, освобожденные с  помощью России, образуют нерушимый  союз.

Что касается Аксакова, то его ненависть к Западной Европе была такой же сильной, как и любовь к России. Киреевский и Хомяков, указывая на пороки западной цивилизации, в то же время признавали ее достоинства. Они любили западную цивилизацию  и настаивали на необходимости синтезирования ценных элементов западного и русского духа. К. Аксаков видел только темные стороны западной цивилизации: насилие, враждебность, ошибочную веру (католицизм и протестантизм), склонность к театральным эффектам, «слабость».

В своем критическом  очерке, посвященном Аксакову, С. Венгеров писал, что высокие качества, которые  Аксаков приписывал русскому народу, могут быть названы «демократическим альтруизмом». Венгеров также писал, что Аксаков был проповедником  «мистического демократизма».

К. Аксаков выступал против ограничения самодержавной  власти царя, будучи в то же время  сторонником духовной свободы индивидуума. Когда в 1855 г. на трон взошел Александр II, Аксаков представил ему через  графа Блудова «Записку о внутреннем состоянии России». В «Записке» Аксаков упрекал правительство за подавление нравственной свободы народа и деспотизм, который привел к нравственной деградации нации; он указывал, что крайние меры могут только сделать в народе популярной идею политической свободы и породить стремление к достижению свободы революционным путем. Ради предотвращения подобной опасности Аксаков советует царю даровать свободу мысли и слова, а также возвратить к жизни практику созыва земских соборов.

Здесь мы непосредственно  подходим к учению славянофилов о  государстве. Н. А. Бердяев утверждает в своей монографии о Хомякове, что „славянофилы были своеобразными  анархистами, анархический мотив у  них очень силен".[55] Но все же нужно оговориться, что этот анархизм был именно своеобразным, сильно отличным от типических его образцов. Анархизм в буквальном, обычном значении этого термина был чужд славянофильской идеологии. Славянофилы не отрицали государства абсолютным отрицанием, как, например, штирнерианство или толстовство, они лишь смотрели на него, как на „необходимое зло", „неизбежную крайность", как на „постороннее средство, а не цель, не идеал народного бытия".

Государство - условная, относительная форма земного  общения, сама по себе чуждая высшей правде, пишет Хомяков.

Константин Аксаков  лишь развил до логического конца  предпосылки, заключавшиеся в учении Хомякова о государстве, лишь резче  и, пожалуй, несколько грубее формулировал выводы, заострил проблему. Но идейная  сущность взглядов обоих вождей школы  в этой области, как и в других, несомненно, однородна.

Подобно Хомякову, К. С. Аксаков не склонен отрицать практическую необходимость и, следовательно, условную ценность государства. - „Можно ли обойтись без государства на земле  при несовершенствах человеческого  рода?" - спрашивает он. И немедленно отвечает, - „Нет, невозможно. Вся сила заключается в том, как относится  народ к государству - как к  средству или как к цели: что  государство для народа".

„Русский народ, - утверждает К. Аксаков, - есть народ  не государственный, т.-е. не стремящийся  к государственной власти, не желающий для себя политических прав, не имеющий  в себе даже зародыша народного властолюбия". Дела государственные по существу ему  чужды, слишком мелки они для  него. Он хочет „оставить для  себя свою неполитическую, свою внутреннюю общественную жизнь, свои обычаи, свой быт, жизнь мирную духа"... „Не  желая править, народ наш желает жить, разумеется, не в одном животном смысле, а в смысле человеческом. Не ища свободы политической, он ищет свободы нравственной, свободы  духа, свободы общественной, - народной жизни внутри себя... Он помнит слова  Христа: воздайте Кесарево Кесареви, а Божия Богови, и другие слова Христа: Царство Мое несть от мира сего, и потому, предоставив государству царство от мира сего, он, как народ христианский, избирает для себя другой путь, - путь к внутренней свободе и духу, и царству Христову: царство Божье внутрь вас есть. Государство же „опирается не на страх Божий, а на страх земной кары, которым смиряет одинаково и христиан и язычников".[56]