Онтологические корни агностицизма Иммануила Канта

1) восприятие  воздействий извне (под которым  я разумею здесь не только  простое ощущение, но и некоторое  "осознание" его, узнавание  воспринимаемого объекта или  первичное формирование конкретного  представления о нём, его "образа") и

2) дальнейшую  переработку продуктов восприятия  в знания. 

         За первое отвечают рецепторы и связанные с ними "древние" (животные) отделы мозга, а за второе — "новые" (интеллектуальные) отделы головного мозга. 

         При этом важно подчеркнуть, что как то, так и другое суть особые "механизмы", приспособленные к выполнению указанных функций, то есть работающие особым образом, согласно определённым алгоритмам своей деятельности. Ни конкретное восприятие, ни тем более абстрактное знание не даются нам непосредственно, в результате простого воздействия среды на наши рецепторы (то есть методом зеркального отражения): повсюду необходима некоторая переработка этих воздействий для того, чтобы они стали объектами нашего сознания и элементами мышления. А эта переработка, в свою очередь, неизбежно представляет собою некоторый набор и последовательность специфических процедур (операций), протекающих определённым образом, в определённом порядке, то есть, если можно так выразиться, по некоторым "правилам". Знания получаются из "материала заказчика", то бишь из данных ощущений, но не сводятся к ним одним, а суть именно результаты обработки этого материала по лекалам рассудка. Вот и по Канту

"...наше опытное знание складывается из того, что мы воспринимаем посредством впечатлений, и из того, что наша собственная познавательная способность (только побуждаемая чувственными впечатлениями) даёт от себя самой" (1, с. 32). "Посредством чувств предметы нам даются, рассудком же они мыслятся" (1, с. 46). "Знание активно конструируется в сознании, а не просто возникает в нём из всего, уже данного" (2, с. 379). 

         Отсюда процесс познания и, в особенности, характер его продуктов — конкретных представлений и знаний — определён не только природой познаваемого (задающей конкретное содержание наших представлений и знаний), но и природой познающего (задающей форму, в которой даны нашему сознанию указанные представления и знания; как видно, тут сразу же напрашивается вопрос о соответствии данной формы данному содержанию, наслаивающийся на вопрос о соответствии знания его предмету). Метафора зеркала или чистой доски, на которойчто-то там пишет окружающая среда, не проходит. 

         На этом важнейшем обстоятельстве и сосредоточивается внимание Канта. В своих гносеологических изысканиях он пытается именно доступными ему средствами (и прежде всего — отталкиваясь от содержания формальной логики)де-факто выяснить характер преобразующей (в отношении материала ощущений) деятельности мозга (у Канта — чувственности, рассудка и разума), то есть сущность тех форм и способов, посредством которых наш интеллект переоформляет содержание ощущений в представления и знания. При этом Кант разделяет данные формы и способы на три "отряда":

1) формы чувственности  (то есть собственно восприятия), к которым он относит пространство  и время (и, похоже, каким-то пограничным образом причинность),

2) категории  рассудка (обеспечивающие формирование  понятий, то есть единство представлений  об объектах) и

3) принципы разума (определяющие формирование умозаключений,  то есть оформляющие отношения  и связи объектов и их понятий).  

         Для нас важно, что в рамках этого Кант фактически допускает ряд рискованных положений.  

5. Имеется ли врождённое  знание? 
 

         Первое из них не касается прямо нашей темы, но заслуживает быть отмеченным из-за своей общей значимости. Имеется в виду вопрос о наличии врождённых знаний. Кант как будто бы отрицает таковые (в пику рационалистам), однако делает это половинчато и неуверенно, что связано с нечёткостью его представления о том, с чем он — в лице обрабатывающего данные ощущений интеллекта — имеет дело. 

         Как отмечалось выше, познание обусловлено наличием субъекта познания с его специфически работающим мозгом. Данный мозг с его способностями и порядком (процедурами, "правилами") работы тут необходим априори. И всё это реально даётся человеку от рождения (речь идёт, естественно, об онто-, а не о филогенезе). Однако врождёнными являются именно лишь материальные структуры мозга, некоторое его устройство и соответствующий оному характер (алгоритм) его деятельности (функционирования). Того же нельзя сказать об "идеальном" содержании мозга, то есть о представлениях и знаниях. Во-первых, отсутствие врождённых знаний доказывается эмпирически данными психологии, а также, отчасти, этнографии и нейрофизиологии. Во-вторых, сие совершенно не требуется логически: мозг, как хорошая фабрика, обязан лишь "уметь" перерабатывать сырьё (в случае его поступления в переработку) в продукцию, но вовсе не иметь эту продукцию в себе уже исходно в готовом виде. При понимании места и роли мозга в производстве знаний в качестве преобразователя материала ощущений, единственными его неотъемлемыми и данными заранее свойствами, характеристиками могут выступать только "правила" его работы, а отнюдьне какие-то содержательные элементы. Закономерности (порядок) работы мозга — это вовсе не его содержание. Содержанием его выступают как раз знания и представления, то бишь то, что вырабатывается как продукт деятельности мозга (и что обязательно апостериорно относительно перерабатываемого сырья, данных опыта), а не сами "принципы" ("формы, способы") его работы (которые именно только и априорны относительно чувственных данных). 

         Однако у Канта — своя логика, закономерно вытекающая из его онтологических представлений. Он не отождествляет мышление с особым функционированием человеческого мозга, а врождённую способность определённым образом преобразовывать (формировать) материал ощущений в представления и знания — с устройством этого мозга и обусловленным им (этим устройством) порядком его (мозга) работы. Ввиду чего указанная способность оказывается у него "висящей в воздухе", а точнее — принадлежащей некоему мистическому рассудку (разуму), не имеющему никакого материального бытия и, соответственно, материально выраженного порядка своей работы. Но что же тогда остаётся в качестве определённости этого рассудка (разума)? Что может быть приписано ему в качестве его имманентных (врождённых) характеристик? Естественно, только некое содержание, некое сознание, необходимо выражающеесяв каком-то знании. Убери это знание — и данный мистически представляемый разум попросту вовсе исчезнет как что-либо наличное, имеющее хоть какую-тоопределённость. Это реальный мозг, как чисто материальная структура, может исходно существовать без какого-либо содержания, а для разума сие принципиально невозможно. Определённость разума и есть определённость его содержания. Даже сам человеческий мозг без специфического содержания (без некоторых знаний) актуально не разумен.  

         Кроме того, проблема в том, что "правила" познания, по Канту, должны навязываться нам не материально, а идеально; идеальное же существование — это существование в виде идей, которые способны руководить нашими действиями, в том числе и мыслительными процедурами, только в том случае, если они осознаны, даны нам. Не нуждается в своём осознании только такое руководство, которое осуществляется само собой, автоматически — в силу особого устройства мозга. 

         Отсюда кантовские "формы и принципы" необходимо оказываются не просто врождёнными правилами работы рассудка, а именно родами врождённых знаний. Кант недаром сплошь и рядом использует в отношении них термин "категории", обозначающий понятия ("Категории суть понятия" — 1, с. 116). По Канту,

"...опыт сам есть вид познания, требующий [участия] рассудка, правила которого я должен предполагать в себе ещё до того, как мне даны предметы, стало быть, а priori", с чем нельзя не согласиться; однако Кант тут же уточняет, что "...эти правила должны быть выражены в априорных понятиях, с которыми, стало быть, все предметы опыта должны необходимо сообразовываться и согласовываться" (1, с. 19). 

         Кантовские рассудок и разум, и даже чувственность (речь, естественно, идёт не о рассудке и т.д. лично И.Канта) с её "категориями" пространства и времени, действуют не просто автоматически (подобно мозгу, чьё функционирование определено его физиологией), а в соответствии с некоторыми принципами, могущими быть в данной ситуации (когда представление о "правилах" работы "механизма" отброшено) осмысленными только как понятия, то есть, по существу, знания. 

         "Чистые созерцания и чистые рассудочные понятия суть элементы знания, a priori имеющиеся в нас" (1, с. 118). 

         Так что, повторяю, Кант де-факто толкует не о подлинных правилах деятельности рассудка (мозга), а о его содержании. Априорны у него не процедуры деятельности мозга, а знания. Причём это такие знания, которые носят самый общий, фундаментальный характер. 

         "Кант показывает, как сами категории превращаются в схемы членения мира — "основоположения чистого рассудка", а попросту — в формулировки наиболее общих законов природы" (2, с. 373). 

         Типа идей пространства, времени, причины, величины, связи, устойчивости (тождестве наблюдаемого самому себе в некоторый период времени) и т.п. (При том, что на деле все эти идеи и понятия — как именно идеи и понятия в наших головах, а не их денотаты — отнюдь не даны нам априори, а сами формируются как обобщения и прочие формы освоения соответствующего опыта, материала ощущений).  

         На всякий случай уточню: содержание мозга в конечном счёте тоже представляет собой не что иное, как особое состояние, структуру, устройство его нервных тканей. Знания суть записи в мозгу, то бишь пусть и особым образом преобразованные, но всё же вполне материальные следы воздействий сигналов рецепторов на мозг. И эти знания, будучи приобретены однажды, сами далее, естественно, опосредствуют последующий процесс познания. Так что позволительно утверждать, что познание определяется, с одной стороны (первично, априорно), врождённым устройством мозга, а с другой (вторично, апостериорно относительно опыта вообще, но априорно относительно конкретного нового опыта) — и приобретёнными в самом процессе предшествующего познания знаниями. 

         Впрочем, повторяю: для прояснения оснований кантовского агностицизма вопрос о наличии или отсутствии у нас каких-либо врождённых знаний — не ключевой. Главное значение здесь имеет уже вскользь упомянутая выше мистифицированность кантовского рассудка (разума).  

6. На подступах 
 

         Относительно этого рассудка закономерно возникают два вопроса.Во-первых, что он есть такое, какова его сущность, определённость, способ бытия?Во-вторых, откуда он взялся? Ни на один из этих вопросов Кант не даёт определённого ответа и даже пытается оправдать эту свою уклончивость ссылками на непознаваемость данных обстоятельств. Однако нам, как уже отмечалось, и не требуется тут чистосердечное признание автора. То, какими он в действительности представляет себе природу и происхождение своего Разума, легко логически вывести из характера его гносеологической концепции, а именно — из его агностицизма. 

         Согласно этой разновидности агностицизма, наше знание о вещах не может быть адекватным потому, что является продуктом переработки данных опыта, в ходе которой эти данные искажаются до неузнаваемости, то бишь таким образом, что в виде знаний мы имеем отражения не столько (или, по крайней мере, не только) объектов, сколько самой нашей форматирующей материал ощущений способности познания. Или, другими словами, во всякое знание мы неизбежно и неискоренимо привносим кое-что существенное от себя, чем на корню портим их, делая не соответствующими их предметам, взятым сами по себе. 

         Всё это как будто бы вполне логично и отражает реальные факты. Однако данный вывод сам по себе ошибочен, а точнее, в скрытом виде предполагает ещё одну посылку, помимо перечисленных. Конечно, наши знания суть продукты переработки данных опыта посредством какой-то деятельности нашего разума. Но из этого непосредственно не следует то, что тем самым оные знания обязаны быть не соответствующими их предметам (если, конечно, не понимать соответствие примитивно — как соответствие зеркального отражения отражаемому). Для возникновения такого несоответствия необходимо ещё представлять себе указанные идущие от природы субъекта "формы и принципы" познания никак не связанными с познаваемым — ни прямиком, ни каким-то косвенным образом, который бы обеспечивал тут необходимое (то есть обеспечивающее истинность знаний) соответствие. О чём идёт речь?  

7. Когда появляется  проблема? 
 

         Определяющим тут является вопрос о происхождении. Причём даже не о том, каково оно, а именно о том, имеет ли рассудок вообще хоть какое-топроисхождение. Каково бы оно ни было, само наличие происхождения отменяет агностицизм. Ибо все представимые формы первого не совместимы с последним.  

         Материализм, например, полагает, что разум — явление историческое, что это свойство особым образом организованной структуры — мозга, и данная особая его (мозга) организация сформировалась эволюционно, пройдя ряд последовательных стадий своего формирования. В этом случае для агностицизма рассматриваемого типа просто нет места. Тут устройство мозга со всеми закономерностями его функционирования неизбежно следует признать отвечающим его предназначению — познанию внешней среды и тем самым как-то приспособленным к природе познаваемого, то есть обеспечивающим вполне объективное (истинное)отражение-познание действительности. Возникнуть, сформироваться и "выжить" могло только такое устройство познающего органа и такие правила его упорядочивающей в отношении материала рецепторов работы, которые обеспечивают практическую ситуативную адекватность поведения мыслящей особи, руководствующейся при выборе линии поведения именно выработанными представлениями и знаниями. Последние обязаны тут соответствовать ситуации, то есть верно отражать реальность как руководящие инструкции. (Ведь под "соответствием", "верностью отражения", "объективностью и истинностью знания" следует понимать именно практическую эффективность знаний и представлений в качестве таких инструкций, а не какое-то буквальное их соответствиеотражаемому-познаваемому в качестве его непосредственных натуральных копий. Имеющееся в моём мозгу представление, а тем более, знание, понятие, скажем, о зайце — это вовсе не чучело зайца и даже не его "голографическое изображение" в нейронах: само последнее возникает лишь "отражённым" образом — когда я ретранслирую своё понятие о зайце обратно на сетчатку глаза, вызывая в ней возбуждение и соответствующую картинку).