Личность Бердяева

   Личности доступны лишь два выхода из себя. Первый — есть выход во внешний объективированный мир — в общество, в царство общеобязательных норм ценой утраты свободы. Этот путь антиперсоналистичен, он вынуждает человека приспосабливаться к обыденщине, вырабатывает в нем «рабью психологию». Второй выход открывает творчество путем трансцендирования, т.е. прорыва в иные миры, на которые не распространяются законы посюстороннего объективированного мира. Творчество всегда есть конец старого мира (взгляда на мир), взлет в иной, новый план существования. И только этот путь позволяет человеку сохранить жизнь в свободе и, требуя от личности действий на свой страх и риск, предполагает ее ответственность за содеянное даже ценой вечных мук. Тем более что творение мира не закончено. Продолжение его передано Богом человеку. И человек во все должен вносить не только заложенную в него Богом духовность, но и свою свободу в соответствии со своим миропониманием. Бердяев, безусловно, связывает духовность с личностью. В этом проявляется его персоналистическая установка. Духовность человеческой личности определяется не только отношением к Богу, но и отношением к природе, и, в первую очередь, отношением к обществу. Кроме «я» и «ты» существует еще «мы». Через отношение к человеческому «мы» личность внедрена в общество и призвана к общественной жизни. В «мы», по мнению Бердяева, есть экзистенциальная первородность. В известном смысле Бог сотворил не только личность, но и общество — проявить свою уникальность, независимость, духовную свободу, осуществить свое призвание личность может только через «мы», в обществе. Не случайно Бердяев — персоналист утверждает, что «раскрытие социального характера духовности как раз и освобождает ее для личного творчества, Духовность всегда глубоко личная, а интенция ее социальная и даже космическая». Но общество, как результат объективации, как организация жизни масс, среднего человека, не может не накладывать ограничений на творчество и свободу личности. Вступая в его сферу человек вынужден отвлекаться от самого себя, в результате происходит отчуждение от его собственной сущности. Ведь общение «я» с «ты» в «мы» человечно, если оно сохраняет экзистенциальность. Общество же, достигнув крайней формы объективации в государстве, есть отпадение от экзистенциальной сферы «мы». Человек превращается в нем в один из объектов социального «падшего мира».

      Бердяев, прошедший школу марксизма, прекрасно  осознает, что человек, «выброшенный»  в этот «падший мир», во многом зависит  от него и может обрести свою свободу  лишь вступая в контакт с этим миром. И от характера этого контакта зависит станет ли он жертвой объективации, ее сырым материалом, рабом, купившим комфортные условия своего существования  ценой свободы, или, вступив на путь жесткого компромисса-борьбы, сохранит свое человеческое достоинство, постоянно  рискуя утратить его вместе с самой  жизнью. Естественно, что большинство  людей, особенно оказавшихся на краю объективированного мира, соблазняет серединный путь. И Бердяев со свойственной ему интеллигентской совестливостью не осуждает их, как не осудил Христос  людей, поддавшихся соблазну Великого Инквизитора. Но он убежден, что только обращенность человека не к личному  только спасению, а к социальному  преображению раскрывает глубоко личное призвание человека. «Призвание всегда связано с творчеством, творчество же обращено к миру и другим людям, к обществу, к истории».

      Таким образом, взаимоотношения личности и общества отнюдь не просты: личность постоянно ведет вековечную тяжбу  с обществом за сохранение своего «я» и своей свободы. В падшем объективированном мире общество превращается в социальную обыденность, давящую  личность, и проявляет себя как  антагонистическая и враждебная ей сила. Являясь по призванию субъектом, черпающим свои ценностные ориентации из собственного духовного опыта, личность с необходимостью сопротивляется любым формам давления со стороны общества, ведет с ним постоянную борьбу за самоопределение изнутри. В этом состоит главная антиномия личности и общества.

      Суть  проблемы в своей глубине связана  с тенденцией абсолютизации власти общества над личностью, с превращением личности в часть общества, в средство для достижения «общественных целей». Между тем, наоборот, общество есть часть личности, ее социальный аспект, поскольку конечное назначение человека не социальное, а духовное, и сам  он принадлежит не только времени, но и вечности. Значит, граница власти общества над личностью должна определяться не интересами общества, а интересами и ценностными ориентациями личности. В иерархии ценностей ничто социальное не может быть самоценным, оно всегда относительно. Относительна, условна  и детерминация общества, абсолютна  лишь его духовная основа. Это не означает невозможности социального  творчества.  Напротив, личность призвана к нему Богом, оно есть один из путей в Царство Божие. Но при этом всегда происходит духовная борьба за личность. Общество склонно к тирании над духом, в результате личность впадает в идололатрию, т.е. поклоняется лжебогам, осознает себя как принадлежащую исключительно социальному миру, превращая социальные средства духовной самореализации личности — государство, национальный суверенитет, классовые интересы — в цель. В этом контексте Бердяев ставит вопрос и об отношении личности к церкви как социальному, т.е. объективирован ному институту.  Церковь, считает Бердяев была превращена в идола, что для нее означало утрату возможности в ее лоне подлинного общения — соборности, которая не поддается объективации. Общение с Богом для Бердяева не тождественно церкви как социальному институту, ухитрившемуся перенести на отношения человека с Богом отношения раба и Господина.

      В соответствии со своим персоналистическим учением Бердяев исходит из того, что личность имеет бесспорный приоритет  перед обществом. Человек по природе  своей микрокосм, и потому человеческая личность не может быть частью какого-то целого. Она сама есть целое, при  этом такое целое, которое в принципе не вписывается ни в какую иерархическую  систему. Личность существует на пересечении  двух миров — это та аксиома  Бердяева, исходя из которой он интерпретирует характер взаимоотношения духовного  и социального. Максимум свободы  существует только в духовном опыте  и только в нем человек останется  творцом, т.е. личностью. Общество как  организация жизни масс, среднего человека не может быть ничем иным как границей человеческой свободы, границей для духовной, т.е. свободной  его реализации в качестве творца. Поэтому антиномия личности и  общества никогда не может быть окончательно преодолена в пределах объективированного природно-исторического мира. В этом мире трагический конфликт личности и общества преодолим лишь частично и относительно. Полное преодоление  этого конфликта возможно только в Царстве Божьем.

      Соответственно  проблема личности и общества, считает  Бердяев, может ставится с двух точек  зрения — философии общества и  философии духа, и в зависимости  от выбранного аспекта, исследователи  будут рассуждать о проблеме на своем  «особом языке».

      В рамках первого подхода, предполагающего  план общественного существования  личности, проблема неразрешима в  принципе, поскольку изначально предполагает признание примата общества, т.е. зависимого положения в нем личности, а, следовательно, и оправдание тирании  по отношению к человеческому духу. Оставаясь в рамках социального подхода, считает Бердяев, вообще невозможно утвердить примат личности, и всякая защита ее с точки зрения общественной необходимости неизбежно ведет к оправданию рабства. Те, кто пытается это делать, защищая индивидуальность, как, например Михайловский, восставший против общества в защиту человека, не добивается решения проблемы, поскольку борьба за личность ведется все в том же социальном плане, не учитывающим духовный смысл человеческого существования.

      Любая форма социального миросозерцания — будь то либеральное, демократическое, теократическое, монархическое, социалистическое — оказывается, по своей сути и  по конечному результату тиранической в отношении личности, человеческому  духу. Вот почему «план, в котором  общественники всех направлений  определяют антиномию между личностью  и обществом, есть план ограниченный», — приходит к заключению Бердяев.

      Решение проблемы взаимоотношения личности и общества возможно лишь в рамках философии духа с позиций христианского  персонализма, ибо ему ведом высший принцип решения проблемы. Основанием его является признание ценности личности как духовного существа и духовного единения людей на почве любви и служения Богу. Правда, в системе общественных отношений  и религиозно-духовное общение, как  творческий акт, встречает на своем  пути немало «ловушек», уготованных  объективацией. Пессимизм Бердяева в этом плане принимает особенно острую форму в его книге «Опыт  эсхатологической метафизики». В ней  он приходит к выводу, что даже в  моменты наивысшего духовного напряжения в процессе творчества человек роковым  образом обречен на объективацию своих творений в падшем мире, что  тем самым усугубляет его падшесть. «Но тогда, — справедливо замечает в связи с этим В.В. Зеньковский, — творчество, которое всегда стремится  «овладеть» миром (в той или иной его стороне), теряет свой смысл, раз результат творчества снова связывает нас с «падшим» миром». По-видимому, предвидя подобные замечания, Бердяев различает объективацию творчества в мире и преображение его через посредство культуры. К сожалению, эта идея осталось недостаточно разработанной в его философии.

      Последняя предельная проблема, в которую упирается  философия свободного духа, по мнению Бердяева, есть отношение человека к истории.  Человек есть существо не только социальное, но историческое. История — это судьба человека, тот путь, которым он, выброшенный в тварный мир объективации, согласился идти. Он не может сбросить с себя бремя истории. История же равнодушна к человеку, поскольку преследует не человеческие цели, а цели цивилизаций, государств, наций, классов и при этом всегда вдохновляется идеалами экспансии и силы. Поэтому между историей и человеком, путями истории и путями человеческими всегда существует глубочайший конфликт.  Человек втягивается в историю, подчиняется ее року и одновременно сопротивляется истории, противопоставляя ей ценность личности, ее индивидуальной судьбы. Но в пределах земной истории этот конфликт неразрешим.

      Но  у истории, кроме земного пути есть сбой сокровенный эсхатологический, т.е. метаисторический смысл, который  прорывается в земную историю, просветляет  и направляет ее путь. Этот смысл, согласно Бердяеву, открывается в движении к Царству Божьему. Иными словами  история есть богочеловеческий процесс. Правда, не соглашаясь с Вл. Соловьевым, Бердяев отказывается видеть в истории  лишь богочеловеческий процесс, в этом случае история лишилась бы пусть  и роковой свободы. Но в результате, по мнению Бердяева, история в своем  земном воплощении есть неудача Духа, и она будет длиться до тех пор, пока не наступит Царство Божье в результате второго пришествия Христа. Историческое время, образовавшееся между первым и вторым пришествием Христа, может быть неопределенно длительным. Но поскольку история не имеет смысла в себе, а имеет метаисторическии смысл, постольку неизбежен конец ее и суд над ней, представленный в мифологеме Апокалипсиса. Однако, вопреки догматическому истолкованию Апокалипсиса как «страшного суда», Бердяев, исходя из своих персоналистических установок, полагает, что это будет суд во имя человеческой личности и конца бесчеловечной истории. Это будет своего рода персоналистическая революция во имя реализации полноты жизни человеческой личности. В этом смысле Апокалипсис — это не только откровение конца истории, но и откровение конца зла внутри истории.

           Таким образом, проблема отношения человека и истории  разрешима только на почве эсхатологии, т.е. философии истории как учения о сокровенном смысле истории, раскрывающемся не через прогресс, а через ее конец, в вечности. В этом, считает  Бердяев, суть философии свободного духа, которая должна быть построена  не только в перспективе прошлого, но и в перспективе будущего, т. е. перспективе будущего, которое  он связывает со вторым пришествием  Христа и наступлением Царства Божьего. Но явление Христа Грядущего, утверждает Бердяев, зависит от творческого  дела человека, оно уготовляется человеком. Бог не безучастен к этому процессу, он направляет творческие силы человека к созиданию высших ценностей, концентрация которых способна прорвать жесткие  законы необходимости объективированного, «падшего» мира и послужить зародышем  нового зона, т.е. нового цикла существования  вселенной. В этом смысле следует  понимать эсхатологические построения Бердяева, обличенные в символическую  христианскую форму Царства Божьего. Можно, конечно, истолковать эту  идею в плоском религиозном смысле, в духе ожидания конца света, и страшного суда. Некоторые тексты Бердяева дают тому основание. Однако эсхатологическое учение Бердяева значительно глубже. В определенном смысле оно выходит на уровень современных синергетических идей, хотя, естественно, и в ином лингво-символическим выражении. Человек в своем творчестве не имеет определенных целей. Сам смысл творчества, согласно Бердяеву, в прорыве в неведомое. Со своей стороны Вселенная открыта для самых дерзких новаций. Но каков будет на них «ее ответ» не ведомо никому — ни человеку, ни мировому разуму, ни даже Богу.

3. Идея  «безосновности», или «меональности»

мира  и свободы человека 

      Отталкиваясь  от учения немецкого мистика Я. Бёме об Ungrund, как предвечного ничто  или бездны, которая характеризует  первоначальный хаос, находящийся в  состоянии напряженной борьбы и  мук, Бердяев разрабатывает идею «безосновности», или «меональности» мира и свободы человека. Сотворению мира предшествует предвечное ничто, бездна, (Ungrund), из которой в вечности рождается  Св. Троица — Бог-Отец, Бог-Сын и  Дух Святой. Из бездны же с ее молчаливого  согласия Бог-Творец творит мир. Поэтому  акт творения мира является вторичным. Но и по сотворении мира бездна сосуществует с Богом, т.е. творение остается незавершенным. В этом кроется тайна свободы  человека и задание на его сотворчество с Богом.

      Человек, человечество, согласно Бердяеву, существует предвечно в замысле Божества. А это значит, что и божественность изначально присуща воплощенному человечеству. Мыслитель убежден, что самой  гениальной идеей Бога была идея человека, а самой гениальной идеей человека — Бог. Гениальность этих идей и  их тождество находит выражение  в идее Богочеловечества. Вслед за Вл. Соловьевым Бердяев исходит из того, что Бог и человек возникли одновременно и местом их встречи стало духовное поприще. «Бог возжелал своего другого и ответной любви его». Так произошло творение мира, средоточием которого, согласно Бердяеву, изначально был человек. Но одновременно в результате этого миротворения и безличное божество стало Богом. «И если бы, — гипотетически рассуждает философ, — существовала одна божественная природа, если бы не было для Бога Его другого, то не было бы первофеномена духовной жизни, то все погрузилось бы в отвлеченное безразличие». Однако возникновение Бога и мира не отрицает и не исчерпывает бездны. Она как метафизическая тайна окружает первозданный мир, ужасает и одновременно прельщает человека заглянуть за ее предел и реализовать таящиеся в ней возможности свободы.

      Всякий  человек выходящий за пределы  животного существования не может  не стать перед вопросом: откуда зло и можно ли принять жизнь, если зло так велико? С особой остротой этот вопрос поставил Достоевский, на что не раз ссылается сам  Бердяев и именно в философии  свободного духа стремится дать ответ  на него. Свобода, согласно Бердяеву, первична, она не укоренена ни в бытии, ни в божественной благодати. Источником свободы является ничто, то есть тот  предвечный строительный материал, из которого Бог сотворил мир и его  средоточие — человека. О ничто  невозможно ничего сказать. Только духовный опыт раскрывает нам то, что предшествует бытию природного мира, приводит нас  в соприкосновение с бездонным  и безосновным, т.е. не имеющим основания  ни в каком бытии, ни в нас самих, ни в мире, ни в Боге.