Этика Канта

противоречие  между тем положением кантовской этики, в которой  утверждается,

что человек  является целью  самой  по  себе,  и  политической  теорией,  где

человек рассматривается  как зависимый от внешних для  него  факторов,  таких,

например   как   обладание   собственностью.   Кант   допускал   ограничение

политических  прав  женщин,  детей,  а  также  так   называемых   “пассивных

граждан”.   В   этом   видно   социально   ограниченное   понимание   Кантом

демократических свобод индивида. Но в то же время  в кантовской  политической

теории имеется  четко выраженная  мысль о  том,  где  именно  следует  искать

пути совершенствования  правовых порядков. Кант осуждал деспотизм,  правление

“отеческое, при  котором подданные, как несовершеннолетние,  не  в  состоянии

различить, что  для них полезно, а  что  вредно  (за  них  это  решает  глава

государства),  —   такое  правление  есть  величайший  деспотизм.  Правление

должно быть не “отеческим”,  а  отечественным,  объединяющим  правоспособных

граждан. Здесь  —  основной пафос кантовской работы.

      Какое  же  место  может   занимать  нравственный  подход   при  анализе

явлений человеческой жизни?

      Именно область истории подвергает  нравственный  подход  испытаниям  на

его  правомерность  и  состоятельность.  У  Канта  в  человеческой   истории

действенны мотивы эгоистические, они движут  поступками  людей  и  реализуют

историю. Целые  народы в отношениях между собой  “ведут  себя”   так  же,  как

отдельные индивиды, то есть в истории  человечества  все  происходит  не  по

моральным законам.  Эта точка зрения в “Идее всеобщей истории  во  всемирно-

гражданском плане”: “Отдельные люди и даже целые народы... каждый по  своему

разумению и  часто в ущерб другим преследуют собственные цели”[2, т.6,  с.7],

то есть согласно Канту, история вненравственна и подход к  ней  должен  быть

лишен морализаторства. Моральный  закон  в  истории  бессилен,  здесь  царит

закон “природы”, которую Кант в данном случае приравнивает к  “эгоистической

человеческой  природе, противной требованиям  нравственности”.  ”Человек  есть

животное, которое  живет  среди  других  членов  своего  рода,  нуждается  в

господине. Дело в том, что он обязательно злоупотребляет  своей  свободой  в

отношении своих  ближних; и  хотя он ,как  разумное  существо,  желает  иметь

закон,  который  определил  бы  границы  для  всех,  но  его  корыстолюбивая

животная склонность побуждает его, где это  ему  нужно,  делать  для  самого

себя исключение... Нельзя  понять,  как  он  создает  себе  главу  публичной

справедливости, который  сам  был  бы  справедлив.  Ведь  каждый  облеченный

властью всегда будет  злоупотреблять  своей  свободой,  когда  над  ним  нет

никого, кто распоряжался бы им в соответствии с законами... Из столь  кривой

тесины, как та, из которой сделан человек, нельзя  сделать  ничего  прямого.

Только приближение  к этой идее вверила нам природа”[2, т.6, с.14].

      По Канту, люди, создающие свою  историю, сами ничего  не  ведают  о  ее

перспективе, о  “  тайном  плане  природы”,  которая  осуществляется  помимо

разумных, в том  числе и благих, намерениях  человека  через  моральное  зло.

Кант придерживается идеи об исторически конструктивной  роли  зла.  В  “Идее

всеобщей истории” у него история в конце  концов  разрешается  установлением

нравственных  принципов, в  чем  Кант  видит  “оправдание природы”,  которая

использует морально сомнительные средства для благих целей:  всякая  частная

воля  направлена  на  родовую  цель  человечества  к  достижению  полноты  и

совершенства  в  развитии  через  хаос,  антагонизмы,  раздоры,  честолюбие,

корысть, властолюбие, злобу, зависть,  через  страсть  к  разрушению,  через

бессмысленный  хор  человеческих  дел.  “Всегда  удивляет  то,  что  старшее

поколение трудится  в  поте   лица  как  будто  исключительно  ради  будущих

поколений, а  именно для того,  чтобы  подготовить  им  ступень,  на  которой

можно было бы выше  возводить  здание,  предначертанное  природой,  и  чтобы

только  позднейшие  поколения  имели  счастье  жить  в  этом   здании,   для

построения которого работал длинный  ряд  предшественников  (хотя,  конечно,

непреднамеренно),  лишенных  возможности  пользоваться   подготовленным   им

счастьем.  Но  каким  бы   загадочным   ни   казался   такой   порядок,   он

необходим...”. “Когда-нибудь, не очень скоро,  человеческий  род  достигнет,

наконец, того состояния, когда все его природные  задатки  смогут  полностью

развиться и  его назначение на земле будет  исполнено” [2, т.6, с.22].

        В  социальной  сфере   Кант   преподносит   идею   просветительского

здравомыслия  о неспешном изменении к лучшему,  вместо  “революции  в  образе

мыслей”. Он уклоняется от строгих моральных оценок общественного  прогресса,

добро и  зло  вытесняются  у  него  и  подменяются  категориями  лучше-хуже,

безусловная    противоположность     этических     понятий     “размывается”

постепенностью  улучшений,  “бесконечностью  движения  вперед  от  плохого  к

лучшему”.  Индивидуальный  и  коллективный  эгоизм,  считает  он,  в   итоге

приносит обществу не ущерб, а внутреннее соперничество  между  индивидами  —

положительное,   благоприятное   условие   совершенствование   индивидов   и

прогресса  общества,   приближения   ко   “всеобщему,   всемирногражданскому

состоянию” [2, т.6, с.20-21]. В  данном  случае  Кант  оставляет  в  стороне

этический подход  и  прибегает к социально-нравственной  оценке  “будущего

великого государственного объединения”.

      Среди задатков человека Кант  выделяет  способность  “общаться   с  себе

подобными”. Общение  он сводит к отрицательной  форме,  к  антагонизму  между

изолированными друг от  друга индивидами, такое “общение” прямо вытекает  из

“необщительного свойства”,  заложенного  в  природе  человека,  из  сильного

стремления уединиться, изолироваться, из желания “все сообразовывать  только

со   своим   разумением”;   такой   человек   неизбежно   ожидает   отовсюду

сопротивления, так как он по себе  знает,  что  сам  склонен  сопротивляться

другим”  [2,  т.6,   с.11].   Это   порождает   только   “недоброжелательную

общительность”  людей, постоянно угрожающую обществу  разъединением.  Человек

утверждает себя среди своих ближних, которых  он не  может  терпеть,  но  без

которых он “не  может обойтись”[2, т.6,  с.11].  Развитие  таких  задатков  в

индивидах, как  честолюбие, властолюбие,  корыстолюбие  ведет,  по  Канту,  к

расцвету  талантов,  просвещению:  ”вся  культура  и  искусство,  украшающие

человечество,  самое  лучшее  общественное  устройство  —   все  это   плоды

необщительности”[2, т.6, с.11]. Добро  с  этой  точки  зрения  появляется  в

истории как  побочный  продукт  морального  зла:  “Моральное  зло  имеет  то

неотделимое от своей природы  свойство,  что  по  своим  целям  (особенно  в

отношении  других,  держащихся  такого  же  образа  мыслей)   он   внутренне

противоречиво и саморазрушительно и, таким  образом, хотя  и медленно,  но

уступает место  моральному принципу добра”[2, т.6, с.300].  Кант  утверждает,

что  от  необузданного  эгоизма  и  разгула  своеволия  через   прогресс   к

дисциплине и  просвещению все же можно постепенно  прийти  к  предначертанной

человечеству цели и “патологически вынужденное согласие к жизни  в  обществе

претворить в  конце концов в моральное целое”  [2,  т.6,  с.12].  Цивилизация

воздвигнута на плюрализме эгоистических устремлений,  но  ведь  они,  вообще

говоря, к добру  не ведут. Таким образом, в данном  случае  Канту  приходится

отодвигать  разрешение  нравственной  задачи   для   чувственного   мира   в

“необозримую  даль”[1, с.221]. 
 
 

      Заключение 

      Учение о нравственности находится  в центре всей системе Канта.

      Канту удалось обозначить, если и не  объяснить  полностью,  целый  ряд

специфических черт морали. Нравственность не есть  психология  человека  как

такового, она  не сводится ни к каким-то  присущим  всем  людям  элементарным

стремлениям, чувствам,  влечениям,  побуждениям,  ни  к каким-то  особенным

уникальным переживаниям, эмоциям, побуждениям, отличным  от  всех  остальных

психических параметров человека. Нравственность,  конечно,  может  принимать

форму тех или  иных психологических явлений  в  сознании  человека,  но  лишь

через воспитание, через подчинение стихии чувств и  побуждений особой  логике

морального  долженствования.  Вообще,  мораль  не  сводится  к   “внутренней

механике” душевных импульсов и переживаний  человека,  а  имеет  нормативный

характер, то есть вменяет человеку определенные действия и  сами  побуждения

к ним по их содержанию,  а  не  по  психологическому  облику,  эмоциональной

окраске, душевному  настрою и т. п. В этом прежде всего  и состоит объективно-

долженствовательная   природа  моральных   требований   по   отношению    к

индивидуальному  сознанию.  Этим  методологическим  разграничением   “логики

чувств” и  “логики  морали”  Канту  удалось  обнаружить  суть  нравственного

конфликта в  сфере индивидуального сознания в конфликте долга и  склонностей,

влечений,  желаний,   непосредственных   стремлений.   Долг   по   Канту   —

односторонняя  и  прочная   цельность,   реальная   альтернатива   моральной

мягкотелости  и противостоит  последней  как  принципиальность  компромиссам.

Одна из исторических заслуг Канта в развитии понятия морали  состоит в его

указании на  принципиальную  всеобщность  нравственных  требований,  которая

отличает мораль от многих иных схожих с ней социальных нормативов  (обычаев,

традиций).  Кант  обратил  внимание   на   роли   личного   самосознания   и

самопонуждения  в морали, на специфический характер нравственной свободы,  на