Философия П.А. Флоренского

Важно еще заметить, что "Столпе и утверждении Истины" далеко не ограничивается метафизикой. Обретенная вера предстает Флоренскому как неисчерпаемый мир драгоценных сокровищ духа, и свою задачу он видит в том, чтобы раскрыть этот мир не только в его идейном строении, но и в прямом, зримом его богатстве и красоте. Соответственно, он выступает также как знаток и систематизатор православной духовности во всех ее областях: в "умном художестве" аскетов, в житийных преданиях, иконописи, литургической поэзии... Смелое введение всего этого изобилия в новейшую светскую культуру, в орбиту философского разума отозвалось почти как культурный шок. Книга стала событием, перешагнувшим философские рамки. Она поражала, притягивала и неотразимо убеждала в том, что опыт православия неотрывен от нашего наследства, что он действен и нужен, и его освоение - прямой долг русской мысли.

Конечно, это  не означало непогрешимости всего предлагаемого  автором. Да он и не притязал на нее, уже во "Вступительном слове" признав свой труд таким этапом работы, когда еще многое откладывается "до лет более зрелых и опытности  более испытанной". Как отмечали некоторые критики, уязвимого немало в "Столпе", и те, кому не был  близок подход автора и не заразителен  его пафос, находили довольно оснований  для скепсиса. Была замечена и некоторая  субъективность в отборе церковных  материалов, выдвигали серьезные  возражения против софиологии (всей в целом, не только о. Павла). Суровыми критиками "Столпа" были такие авторитеты, как Н. А. Бердяев и Г. В. Флоровский, видный богослов и историк русской религиозной мысли. И однако никакой критике не уничтожить обаяния этой книги - столь необычной, яркой, радующей богатством идей, зовущей и учащей думать о вечных вопросах жизни. Не прочесть "Столп" в молодые годы - потеря для всякого, кто вырос в русской культуре. 

2.2 Антиномизм в философии о. Павла Флоренского 

Сильно заостряясь и углубляясь на теме "преодоления  Канта и кантианства", она развивается  у Флоренского в одну из его  главных, наиболее устойчивых и наиболее характерных философских тем - тему антиномизма.

Придавая решающее значение антиномической структуре  познавательного процесса, русский  мыслитель решительно отмежевывается от учения Канта. Он не приемлет данной им классификации антиномий, полагая, что "доказательство действительного  их существования... - самое непрочное  место Критики".

Главную причину  заблуждений немецкого философа он усматривает в том, что Кант придавал исключительно большое  значение разуму. Стержневой принцип  кантовской философии - априоризм - использовался  для того, чтобы преодолеть вполне реальные трудности, возникающие при  переходе от ограниченного, неполного, эмпирического знания о мире к  научно-теоретическим выводам, которые  имеют всеобщий и необходимый  характер. Сделать это силами самого разума, по мнению Флоренского, нельзя.

Половинчатость "диалектики антиномий" Канта  заключалась как раз в том, что поставленная задача - освободить место вере - не была реализована  Кантом до конца. Последней опорой разума "у Канта оказался факт науки  или, точнее, математического естествознания. Разум есть, а стало быть, есть и Истина, ибо Кант верит в вавилонскую  башню математического естествознания". Флоренский полагал, что свои рассуждения  он начинает с того, чем кончает  Кант. Антиномии, по мнению Флоренского, разрушают разум, превращают его  в рассудок, который не может выйти  за пределы своей ограниченности, порочности.

Антиномии выступают  не только как особая форма теоретического мышления, но и как единственно  возможная форма существования  человеческого разума, который обречен  вечно блуждать в лабиринтах антиномий, когда он соприкасается с чувственным, телесным миром. Несмотря на стремление избавиться от них, все, к чему бы ни прикасался рассудок человека, все явления и процессы окружающего мира застывают в неразрешимых антиномиях. Не составляет исключения и религия. "Антиномия, - утверждает Флоренский, - это конститутивные элементы религии, если мыслить о ней рассудочно". Вот почему он выступает против "разумной веры", которую он рассматривает как одну из худших видов безбожия. "Разумная вера", - писал он, - есть начало дьявольской гордыни, желание не принять в себя бога, а выдать себя за бога, - самозванство и самодовольство". Именно здесь, по словам Флоренского, и подстерегает человека искушение. Человеческий рассудок нарушает свой "статус" и стремится объявить познаваемым то, что по своей сущности лежит за пределами умопостигаемого. Флоренский полагал, что ни богословский, ни тем более философский рационализм не могут раскрыть "подлинного" смысла религиозной веры, не могут привести к вере. Не признавал он и "рациональных" доказательств бытия бога.

Работы Флоренского ("Столп и утверждение истины", "Разум и диалектика", "Общечеловеческие корни идеализма" и многие другие) проникнуты пессимистической оценкой  познавательных способностей человеческого  разума. Русский мыслитель рассуждает о бесконечной мощи иррационального, о том, что следует ограничивать человеческое познание так же, как  ограничивать себя в еде.

Стремление к  рациональному постижению мира, нашедшее, в частности, выражение в истолковании христианских догматов с позиций "разумной веры", по мнению православного мыслителя, приводит к "выпадению" за пределы  реального, разумного. Человеческий разум  неизбежно гибнет, растворяется в  непостижимом. "Мы живем над пучиной огненной лавы, лишь прикрытой тоненькой корочкой "опознанного"; какая беспечность, - восклицал Флоренский, - рассчитывать на спокойствие рационалистического мировоззрения!"

Подобные рассуждения  вполне соответствовали традициям  православного богословия с его  апологией "сердечной веры". Выступая против богословского и философского рационализма, Флоренский ссылается на то, что, если религиозные догматы были бы понятны и доступны человеческому рассудку, если бы существовала возможность распространения знания о предметном мире на мир "иной", "горний", то эти догматы перестали бы быть тем, чем они являются, т. е. богопознанием, и ничем не отличались бы от истин науки. "Тайны религии, - пишет Флоренский, - это не секреты, которые не следует разглашать, не условные пароли заговорщиков, а невыразимые, несказанные, неописуемые переживания, которые не могут облечься в слово иначе, как в виде противоречия, которые сразу - и "да" и "нет"". А если догмат, продолжает он свои рассуждения, "становится научным положением, если в нем нет антиномии, что верить тут нечему, очищать себя и творить подвиг - не для чего".

Подобные рассуждения  Флоренского шли также в русле  той тенденции рационализма, которая  отчетливо проявилась в философской  и религиозной мысли на рубеже веков. Для обоснования своей  позиции русский мыслитель использует символы и образы этого стиля  мышления. Вместе с тем в таких  своих работах, как "Столп и  утверждение истины", "Разум  и диалектика"" он рассуждает о  том, как возможно преодоление, снятие антиномий-противоречий.

Противоречия - одна из традиционных проблем, обсуждаемая  в истории идей, в том числе  и религиозными философами. Собственно метафизическая точка зрения, лежащая  в основе религиозного мировоззрения, не отрицает существования противоречий, а наоборот, всячески их декларирует, выделяя противоречия между человеком  и богом, грехом и добродетелью, верой  и разумом и т. д. В истории  христианской мысли можно найти  различные интерпретации этого  вопроса.

Один из вариантов  предлагается Флоренским. Разум, по его  мнению, не должен ограничиваться сферой чувственного опыта, в рамках которой  он обречен быть рассудком. Верхний предел разума - это его полнота и непоколебимость. Однако обрести эти характеристики разум может, лишь прорвавшись сквозь иллюзию земного, наполнившись "живым религиозным опытом". Следовательно, единственный способ спасения разума - вера. Вот как говорится об этом в книге "Столп и утверждение истины": "Мостом, ведущим куда-то, - может быть, на тот, предполагаемый край бездны, к Эдему неувядающих радостей духовных, а может быть, и никуда не ведущим, - является вера. Нам надо или умирать в агонии на нашем крае бездны, или идти на авось и искать "новой земли", на которой "живет Правда". Мы свободны выбрать, но мы должны решиться либо на то, либо на другое. Или поиски Троицы, или умирание в безумии. Выбирай, червь и ничтожество: tcrtiurn non datur".

По Флоренскому, с точки зрения "гармонии" религиозная  вера может рассматриваться как  продолжение разума, т. е. как нечто, имеющее рациональный базис, а поэтому-де подверженное коррозии. Кроме того, противоречие между научными положениями  и религиозными догматами не исчезает из жизни общества и сознания людей, сколько бы ни провозглашалась гармония или единство веры и разума.

В этом отношении  богословский иррационализм оказывается  для кризисного религиозного сознания более приемлемой концепцией, так  как смело признает это противоречие. Когда представители иррационалистической точки зрения декларируют превосходство  религиозной веры над разумом, религии  над наукой, они тем самым ограничивают мировоззренческие функции науки. Когда исчезает наивная религиозная  вера, приемлющая без колебаний все  фантастические, библейские сказания и притчи, богословские и философские  учения о "гармонии" веры и разума не только не укрепляют позиций религии, а, напротив, способствуют непримиримости противоречия между религией и наукой. Формально этих затруднений избегают богословы и религиозные философы, утверждающие, что религия безмерно выше науки, что разумное познание неспособно постичь сокровенный смысл мироздания.

Не останавливаясь на позиции богословского иррационализма, Флоренский стремится преодолеть крайности  как той, так и другой точки  зрения. От признания абсурда в  качестве источника религиозной  веры православный мыслитель переходит  к положениям, гласящим, что человеческий разум может "открыть" дорогу к  вере, что человек способен уразуметь  свою веру. Особенность религиозно-философской  концепции Флоренского состоит  не только в теологизации познания, но и в субъективации, психологизации и религиозно окрашенном переживании научного творчества.

Обращение к "сердечной" вере показывает, насколько православный антиномизм отличается от "диалектики антиномий" Канта. Немецкий философ вплотную подошел к пониманию необходимости диалектического рассмотрения явлений действительности, поставил проблему активности познающего субъекта. В учении Флоренского понятия антиномий и диалектики в конечном счете оказываются разорванными. Антиномии - это ведь не противоречия, которые служат источником развития познания, они, наоборот, как бы парализуют его. Само наличие антиномий призвано убедить в несовершенстве рассматриваемого явления или объекта.

Однако Флоренский понимает и неприемлемость для религиозного сознания безысходно-трагической диалектики экзистенциализма. Та парадигма мышления, которая сформировалась в рамках этого философского учения, в лучшем случае могла служить средством  объяснения того положения, в которое  попал человек, но не средством его "спасения". Православный философ  понимал, что человек гибнет в  тенетах противоречий, его надо вывести  из порочного круга, в котором  он очутился. Он понимал необходимость "спасения" человеческого разума в век кризиса и безумия. Человек  должен остаться человеком, а его  разум должен стать разумом, а  не прозябать в "рассудочном неведении", миросозерцание человека должно быть целостным и гармоничным. "...Спасение, в том наиболее широком, психологическом, смысле слова, есть равновесие душевной жизни".

Сама по себе эта позиция глубоко гуманистична. Но достижение целостности, по мнению Флоренского, не во власти человека. Совершается оно "чудесным образом". Разум становится возможным только через такой предмет, в котором исчезают все антиномии, через религиозный догмат. В конечном счете разум обретается с помощью бога.

В работе "Разум  и диалектика", являющейся вступительным  словом на защите Флоренским диссертации  на степень магистра, он писал: "Религия  есть - или по крайней мере притязает быть художницей спасения, и дело ее - спасать. От чего же спасает нас религия? - Она спасает нас от нас - спасает наш внутренний мир от таящегося там хаоса. Она одолевает геенну, которая в нас, и языки которой, прорываясь сквозь трещины души, лижут сознание. Она поражает гадов "великого и пространного" моря подсознательной жизни, "им же несть числа" и ранит гнездящегося там змея. Она улаживает душу. А водворяя мир в душе, она умиротворяет и целое общество, и всю природу".

Человек для  Флоренского - не всесилен. Ему нужна  помощь Божья, чтобы мог он достигнуть святости и праведности. Мир Божественный, мир Абсолютного Добра, отделен  от мира человеческого, в котором  есть зло. И как бы ни был высоконравствен  человек по законам земной нравственности, он войдет в "царство Божие" не иначе как с помощью Божиею. Если нет чуда освящения и веяния Духа Святого, то человек, решившись поставить вопрос о Божественном добре, впадает в неразрешимое противоречие, наподобие кантовских антиномий. Так произошло с Достоевским, воплотившим свои мучительнейшие сомнения в главе "Великий Инквизитор" романа "Братья Карамазовы". Высшее проявление, апофеоз культовой деятельности - искусство "Богоделания", иконопись. Все духовное творчество человека Флоренский выводит из этого истока. Главная ценность этого искусства видится Флоренскому в том, что оно дает возможность "соединить" вечное и временное, воплотить нетленное в гибнущем и исчезающем.

Иконопись - прикосновение  к божеству - наполняет светом разум  человека и, согласно "сакральной" концепции культуры, способствует развитию его самосознания как "образа Божия". Это само по себе служит для религиозного философа доказательством бытия  Божия: "Есть Троица Рублева, следовательно, - заключает Флоренский, - есть бог". Таким образом культовое искусство обретает черты сверхъестественного, оно объявляется посредником между человеком и "горним" миром и в силу этого подлинным источником культуры. Исторически в результате "расслоения культа" возникают различные материальные и духовные виды деятельности человека, светские виды искусства, философия, религиозные "корни" которой исследуются Флоренским в работах "Культ и философия", "Первые шаги философии", "Общечеловеческие корни идеализма". Флоренский стремился дать такое толкование философии, которое позволило бы ему "снять" противоречие между философией и религией. Осуществить это могла, на его взгляд, лишь та философия, объектом которой становился религиозный догмат.