Тематический диапазон журналов XVIII века

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

«Московский журнал»  и его место в журналистике XVIII века

 

В январе 1971 года в свет вышел первый выпуск Московского журнала. В течение двух лет, по декабрь 1792 г., было выпущено восемь частей журнала, (в каждой части было по три книжки).

 

В одном из номеров  газеты «Московские ведомости», который  вышел в ноябре того года, Карамзин сформулировал ряд задач и концепций предполагаемого журнала. В состав его предполагалось включать: русские сочинения в стихах и прозе; переводы небольших иностранных сочинений; критические отзывы о русских книгах; известия о театральных пьесах; описания происшествий и разные анекдоты, особенно из жизни известных новых писателей. Стоит обратить внимание на тот факт, что, Карамзин отказывается от принципов изданий масонско-религиозной ориентации, а также от журналов научно-информативного профиля. Журнал имел четкую структуру. Каждый номер открывался разделом стихотворений, в котором Г.Р. Державин, И.И. Дмитриев и сам Карамзин печатались постоянно. Вслед за стихотворным разделом шла проза, переводная и оригинальная. Среди переводных материалов следует выделить опубликованный в нескольких книжках цикл нравоучительных повестей Мармонтеля «Вечера», взятый из французского журнала «Mercure de France», и биографическую повесть о приключениях известного европейского авантюриста Калиостро «Жизнь и дела Иосифа Бальзамо». Основным автором прозаических материалов в «Московском журнале» был сам М. Карамзин. Прежде всего, в каждом номере печатались его «Письма русского путешественника». «Письма...» явились художественным открытием, своеобразной реализацией той программы, которую позднее он обосновывал в статье «Что нужно автору». Читатели журнала получили возможность соприкоснуться с миром чувств и мыслей, вынесенных автором из впечатлений от посещения Европы. Это был не просто сухой рассказ об увиденном, а настоящая «исповедь» автора. Помимо «Писем русского путешественника» Карамзин помещает в «Московском журнале» также и свои повести. Такие как «Лиодор», знаменитые «Бедная Лиза» и «Наталья, боярская дочь». К этим сочинениям добавляются философская сказка «Прекрасная царевна и счастливый карла» и нравоописательный очерк «Фрол Силин, благодетельный человек». Эти литературные произведения пользовались популярностью у читателей журнала. Современники зачитывались «Бедной Лизой» до того, что толпами ходили к Симонову монастырю посмотреть на Лизин пруд. Очаровывало их и живое описание отечественной старины в повести «Наталья, боярская дочь». Задумывая свой журнал, в объявлении о подписке Карамзин обещал публиковать в нем описания жизней новых писателей, а также «иностранные сочинения в чистых переводах». И он выполнил свои обещания. В журнале действительно были помещены биографии крупнейших немецких авторов XVIII в.: «Жизнь Клопштока», «Соломон Геснер» и очерк «Виланд». Переводам на страницах «Московского журнала» отводилось особо важное место. Помимо упомянутых выше «Вечеров» Мармонтеля и «Саконталы» следует указать публикации фрагментов из романа Л. Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шепди», столь популярного во второй половине века во всей Европе, сочинение аббата Рейналя «Похвала Элизе Драпер», статьи К.Ф. Морица «Нечто о мифологии» и «Кофейный дом». Критико-библиографические разделы «Московского журнала» являли собой еще одно неоспоримое достоинство этого издания. Подобные разделы имелись и в других изданиях. Но в них, кроме, пожалуй, изданий группы И.А. Крылова, рецензии напоминали, скорее, аннотации или просто справки о выходе книг. Помимо этого, за очень редким исключением, в журналах практически не освещалась театральная жизнь. Карамзин восполнил и этот пробел. Критические разделы, представленные в его журнале, охватывали новинки как отечественной литературы, так и иностранной. А регулярные театральные рецензии «Московский театр» дополнялись рубрикой «Парижские спектакли». Впервые русский читатель получал возможность, благодаря переводам театральных рецензий из «Mercure de France», быть в курсе театральной жизни Парижа.

Таким образом, «Московский  журнал» был действительно обращен  к современности, держал читателей  в курсе последних литературных и театральных новостей, и главная заслуга в этом принадлежала Карамзину. Однако технические причины, недостаток подписчиков, а также, по-видимому, соображения творческого порядка вынудили Карамзина прекратить издание журнала. Он решает попробовать такую форму коллективных изданий, как альманахи.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Журналистская деятельность Екатерины II и ее журнальная политика

 

«Всякая всячина», еженедельный журнал, издававшийся в 1769 г. под редакцией и при активном участии Екатерины, помощником которой, скорей всего техническим, был ее секретарь — литератор и филолог Г. В. Козицкий. Этот журнал возник в качестве своего рода литературного продолжения прений в Комиссии для сочинения нового уложения. Полтора года работ Комиссии вполне доказали Екатерине, что в умах ее подданных крепко засели мысли, опасные для ее режима. Императрица решила воздействовать на общественное мнение — в целях «отрезвления» его — при помощи печати. Она решилась сама взяться за это дело и своим примером направить критику действительности в то русло, которое было приемлемо для правительства. В то же время она собиралась «осадить» зарвавшихся вольнодумцев.

 

Екатерина не скрывала официального характера своего журнала. В тексте «Всякой всячины» были даны читателю достаточно ясные намеки на этот счет. При этом «Всякая всячина» была необыкновенно хвастлива. Она помещала множество писем к издателю, на все лады расхваливавших журнал, подобострастных, бесстыдно-льстивых. По заданию, декларированному «Всякой всячиной», она должна была явиться журналом по преимуществу сатирическим. Но Екатерина понимала сатиру по-своему. Ей необходимо было вести борьбу с недовольными, и это надо было делать двумя способами: с одной стороны, порицать нежелательные для правительства претензии оппозиции, с другой — показывать пример «благонравной» сатиры. «Всякая всячина» придерживается умеренно-моралистических взглядов; она любит морализировать «вообще»; политических и социальных вопросов она избегает, кроме тех случаев, когда она защищает правительство и нападает на недовольных им. Так, она поместила резкую статью против свободомыслящих женщин, занимавшихся литературой и наукой, т. е. против хозяек салонов, своего рода комитетов оппозиции. Она напала на «стариков», хулителей современности, приверженных, по мнению журнала, ко всему устаревшему, прошлым временам. «Всякая всячина» издевалась над московскими «прожектерами» и «болтунами», под которыми разумелись либералы, группировавшиеся именно в Москве, вдали от правительственного ока.

В то же время «Всякая  всячина» усердно защищает существующую власть. Она, не смущаясь, берет под свою защиту «подьячих», т. е. бюрократию, от нападок передовой литературы и все вины в неполадках административной судебной машины перекладывает на самих подданных. «Подьячих не можно и не должно перевести. Не подьячие и их должности суть вредны... Подлежит еще и то вопросу: если бы менее было около «их искусителей, не умалилась ли бы тогда и на них жалоба»; как же сделать так, «чтоб подьячие не приводили никого в изнеможение» — «сие весьма легко: не обижайте никого; кто же вас обижает, с тем полюбовно миритеся без подьячих; сдерживайте слово и избегайте всякого рода хлопот».

Сатириков передового лагеря, вроде Новикова, «Всякая всячина» ненавидит, осыпает резкими словами, раздраженно бранит их, заявляя, что  осуждать общественные пороки — еще больший порок, признак ненависти к человечеству, дерзости, наглости и т. п. Либерализма «Всякая всячина» не любит. Она сурово порицает мягкое обхождение с крепостными слугами, недвусмысленно рекомендует строгость с ними (вплоть до порки), считая, что они непременно негодяи. «Всякая всячина» не только сама почтительна и даже подобострастна к придворным и всяческим властям, но и своим читателям рекомендует всяческую покорность. Защищая «правительства», журнал правительства давал отповедь различным нареканиям и на фаворитов царицы.

За пределами борьбы с главным врагом, крамолой, сатира «Всякой всячины» неизбежно оказывалась  расплывчатой, примиренческой, беззубой. Она касалась главным образом  мелочей быта высших слоев общества. Характерны такие темы «сатиры» журнала: излишнее обилие мебели в комнатах, слишком громкий голос у женщин, привычка пить много кофе, чая, лимонада, например, в маскарадах и т. п.

Следует отметить, что  «Всякая всячина» очень много  материала черпала из иностранной  морально-сатирической журналистики, в частности из знаменитого «Зрителя» Аддисона и Стиля, послужившего образцом для множества журналов Западной Европы. Ряд очерков в журнале Екатерины, рисующих якобы русские нравы, оказывается, на поверку, переделками и переводами (более или менее вольными) из «Зрителя» («Спектатора», как его называли часто в XVIII в.). От Аддисоиа идет и морализм «Всякой всячины». Литературная манера Екатерины 1769 г. и ее журнала целиком определяется поэтикой раннего русского классицизма, к тому же пропущенного через фильтр правительственной идеологии. Изложение очерков журнала сухо, отвлеченно, лишено живых и конкретных красок. Язык журнала — казенно-бюрократический. Поучительный тон его, восходящий к «Зрителю», однако, внутренне отличается от тона английского журнала. Вместо манеры дружеской беседы и пафоса буржуазных добродетелей, во «Всякой всячине» господствует либо начальственный окрик, либо доктринерство, бюрократическое и авторитарное, опирающееся на догмы феодального иерархического мышления.

Отпор правительственному журналу со стороны Новикова и  других журналистов 1769 г. быстро охладил  пыл Екатерины-журналистки. В результате, к концу года она начала поход  против журналов, возникших по ее же инициативе или при ее поощрении. Почти все журналы 1769 г. прекратили существование. Закончилось издание и «Всякой всячины». В 1770 г. были выпущены накопившиеся в портфеле редакции за прошлый год и еще не напечатанные статьи в виде сборников под названием «Барышек Всякия всячины».

Журнальная  полемика 1769 года (о мастерстве журналиста, о сатире)

 

Первые несколько  месяцев своего существования «Всякая  всячина» доминировала во внезапно образовавшемся поле сатирической журналистики. Но скоро, особенно с момента появления  таких журналов, как «Трутень»  и «Адская почта», события начали выходить из-под контроля императрицы и гегемонии «Всякой всячины» наступил конец. Шутливой снисходительности домашней сатиры и насаждавшейся журналом императрицы развлекательной болтовне была противопоставлена по-настоящему боевая, талантливая и необычайно богатая по форме сатира, представленная в журналах Н.И. Новикова и Ф.А. Эмина.

 

Камнем преткновения, вызвавшим острую полемику между  новиковским «Трутнем» и екатерининской «Всякой всячиной», стал вопрос о  предназначении сатиры и границах дозволенности осмеяния конкретных носителей пороков и виновников общественных злоупотреблений. Повод для полемики дала сама «Всякая всячина». В майском листе, отвечая одному из корреспондентов, издатели журнала поставили вопрос о возможности исправления природы человека средствами сатиры. «Снисхождение и человеколюбие» — вот что объявлялось истинным проявлением «любви к ближнему». Действия же тех, кто стремится исправлять пороки, осмеивая и критикуя их носителей, рассматривались как проявление злобы и нетерпимости, несовместимых с законами любви. И в помещенном вслед за этим ответом письме некоего Афиногена Перочинова (корреспонденции явно мистифицированной) предлагались правила, которыми следовало бы руководствоваться тем, кто желает критиковать людские недостатки: «1) Никогда не называть слабости пороком. 2) Хранить во всех случаях человеколюбие. 3) Не думать, чтоб людей совершенных найти можно было, и для того. 4) Просить Бога, чтоб дал нам дух кротости и снисхождения». При таком понимании характера сатиры допустимость критики в литературе социальных пороков практически сводилась на нет. При этом, не довольствуясь предложенными правилами, «Всякая всячина» сочла нужным сопроводить письмо Перочинова постскриптумом: «Я хочу завтра предложить пятое правило, а именно, чтоб впредь о том никому не рассуждать, чего кто не смыслит; и шестое, чтоб никому не думать, что он один весь свет может исправить». Сам стиль предложенных правил, особенно двух последних, позволяет с уверенностью утверждать о причастности Екатерины II к их сочинению, а может быть, и об ее авторстве.

До сих пор императрица  не встречала активного противодействия  той линии, которую она стремилась проводить на страницах руководимого ею журнала. Но на этот раз позиция, занятая «Всякой всячиной», вызвала ответную реакцию. Первым выступил «Трутень». В листе V этого журнала от 26 мая было помещено письмо на имя издателя «Трутня» от некоего Правдулюбова. В письме изложенные на страницах «Всякой всячины» правила подвергались резкой критике: «Многие слабой совести люди никогда не упоминают имя порока, не прибавив к оному человеколюбия. Они говорят, что слабости человекам обыкновенны и что должно оные прикрывать человеколюбием... но таких людей человеколюбие приличнее назвать пороколюбием... Любить деньги есть также слабость, почему слабому человеку простительно брать взятки и набогащаться грабежами. Пьянствовать также слабость или еще привычка; однако пьяному можно жену и детей прибить до полусмерти и подраться с верным своим другом. Словом сказать, я как в слабости, так и в пороке не вижу ни добра, ни различия».

Публикация в «Трутне» письма Правдулюбова означала выход  полемики на поверхность, ибо здесь  впервые были свободно и открыто  изложено мнение, противоположное точке  зрения «Всякой всячины». Ее позиция объявлялась сродни позиции человека, наделенного «слабой совестью и к тому же выступающего защитником пороков». Автором письма, подписанного фамилией Правдулюбов, был, по всей вероятности, Н.И. Новиков. В его лице Екатерина II столкнулась с решительным и убежденным противником, и она ответила «Трутню» в резких тонах в № 66 своего журнала. Называя критические замечания Правдулюбова «ругательствами», она инкриминировала «корреспонденту» Новикова желание «истребить милосердие» и «за все да про все кнутом сечь». Претендовавшая на человеколюбие и терпимость, издательница «Всякой всячины» в своем раздражении явно теряла самообладание.

Новикова не смутили  выдвинутые в адрес «Трутня» обвинения. В листе VIII от 16 июня он помещает второе письмо Правдулюбова, из которого можно сделать вывод, что высокое положение издателей «Всякой всячины» не было для него секретом. Он остроумно прощает «Всякую всячину», объясняя ее нападки на «Трутень» недостаточно хорошим владением русским языком. Учитывая немецкое происхождение императрицы, намек был достаточно язвительным. Но Новиков не ограничился замечаниями по поводу стиля автора материалов «Всякой всячины». В его рассуждениях он усмотрел черты «самовластья», чего как огня боялась Екатерина II: «Госпожа Всякая всячина написала, что пятый лист „Трутня" уничтожает. И это как-то сказано не по-русски: уничтожить, т. е. в ничто превратить, есть слово самовластью свойственное, а таким безделицам, как ее листки, никакая власть неприлична».