Военная социология в России: история, современное состояние и перспективы

В целях выявления  подлинных причин поражений в  минувшей войне феврале-марте 1906 г. по инициативе начальника Генерального штаба генерал-лейтенанта Ф. Ф. Палицына и начальника Академии Генерального штаба генерал-лейтенанта Н. П. Михневича  был проведен письменный опрос офицеров - выпускников Академии Генерального штаба 1880-1903 гг., участников войны.

Перед респондентами  были поставлены два вопроса: 1) какие  недочеты выявила война в специальной  подготовке и практических навыках  офицеров; 2) какие следует произвести изменения в академическом образовании с учетом опыта войны. Письма с вопросами разослали по 300 адресам в военные округа и центральные управления. К сентябрю 1906 года поступило лишь 20% от числа разосланных анкет. Однако, по заключению комиссии, созданной в Генеральном штабе, их количество было признано достаточным, чтобы сделать выводы, “которые являлись бы обобщением взгляда на поставленные вопросы” [45].

Лейтмотивом в  полученных ответах проходила мысль  о неготовности России и ее армии  к войне. Высказывались интересные предложения по улучшению качества обучения офицерского состава и  боевой подготовки войск. Некоторые  из них были учтены руководством Военного министерства и Генерального штаба  в ходе осуществления военной  реформы 1906-1912 годов.

По аналогичной  теме, но с использованием обширного  инструментария (анкета содержала 36 вопросов), в 1907-1908 гг. под эгидой Общества ревнителей военных знаний был проведен почтовый опрос офицеров-участников войны.

Некоторые из методов  прикладных исследований находили свою реализацию и в годы Первой мировой  войны. Например, использование формализованного анализа документов - писем, отправленных с фронта для оценки настроений солдатских масс [46, с. 158] или анкетные опросы - для  изучения “влияния войны на хозяйство  и жизнь населения деревни” [47].

Не смотря на то, что подобного рода исследования носили эпизодический и фрагментарный  характер, можно сделать вывод, вплоть до 1917 года отечественная военная  социология как в теории, так и  в практике прикладных исследований развивалась в русле мировой  науки. Более того, как уже указывалось  ранее, есть основания полагать, что  именно российским ученым принадлежит  приоритет во введении в научный  обиход термина “военная социология”, определении ее предметной области  и постановке вопроса об институционализации  данной отрасли научных знаний.

К сожалению, многое из накопленного на рубеже Х1Х-ХХ веков  научного теоретического и эмпирического  наследия российских ученых оказалось  утраченным или невостребованным в  последующие годы развития военной  социологии.

1. 3. Этап становления  методики и техники  военно-социологических  исследований и  формирования теоретико-методологических  основ социологии  войны (1917 - середина 1930-х  годов) и этап  институционального  запрета в развитии  военной социологии (конец  1930-х - начало 1960-х  годов)

В качестве основных характерных тенденций послеоктябрьского  периода в развитии социологической  науки на территории Советской России прежде всего следует выделить: бурный рост числа прикладных и свертывание  теоретических исследований, вытеснение представителей “буржуазных” концепций, становление и развитие коммунистической идеологии.

В период 1920-х - начала 1930-х годов в Красной Армии  проводились широкомасштабные эмпирические исследования и социально-статистические обследования войск, 80% которых было посвящено изучению “военно-социальных проблем через призму социально-классовых  отношений, социально-классовой структуры  армии и флота” [48, с. 144].

Наибольшее распространение  в этот период получили исследования молодого пополнения в масштабах  войсковых соединений, а также  проводимые Главным управлением  военно-учебных заведений (Гувуз) исследования среди курсантов и слушателей военных школ и курсов [49, с. 5].

Преимущественно эмпирический уровень этих исследований был вызван “недостаточностью их теоретического обоснования, неразработанностью их исследовательских программ и  инструментария… отсутствием единого  центра организации и проведения военно-социальных исследований, а  также отсутствием системы подготовки профессиональных социологов” [48, с. 153-154].

В этом отношении  счастливым исключением стало исследование, проведенное в войсках Московского  военного округа в 1924-1925 гг. учеными  Лаборатории промышленной психотехники Наркомата труда и Секции прикладной психологии Государственного института  экспериментальной психологии, известное  под названием “Язык красноармейца”. Отчет о данной работе являет собой  образец глубоко научного подхода  к разработке программы и инструментария исследования, обработки и интерпретации  полученных результатов.

Группа из 13 сотрудников  научно-исследовательского подразделения  под руководством И. Н. Шпильрейна в  начале 1924 года получила задание от агитотдела ПУ РККА и РККФ “установить  словарь красноармейца и словарь  политвоздейственной работы: устный и письменный”. С применением  формализованного анализа документов и анкетирования учеными был  экспериментально обследован 1241 красноармеец (язык красноармейца - II 223 слова), подвергнуто  обработке 12 стенограмм политзанятий на различные темы (язык политрука - 12 806 слов), 141 письмо красноармейцев в  редакцию окружной газеты “Красный воин” (20 456 слов), 2 номера названной газеты за 1924 г. (красноармейская пресса - 54 338 слов) [50, с. 18-19, 22]. Кроме того, в  ходе исследования изучалась грамматическая форма языка красноармейцев.

Результаты исследования, организованного и проведенного в три этапа: весна, осень 1924 года и весна 1925 года (выборочная совокупность составляла около 30 тыс. чел.), показали низкий политический, культурный и  образовательный уровень красноармейцев с одной стороны, и слабую эффективность  “политвоздейственной” работы на них со стороны политорганов - с  другой. Представленный военно-политическому  руководству отчет содержал богатейший статистический и иллюстративный материал: фотографии, таблицы, гистограммы и  т. п.

Политические  режимы тоталитарного характера, имеющие  мощную систему репрессивных органов, как правило, не нуждаются в альтернативных источниках информации о состоянии  общества и социальных институтов государства. Поэтому социологическая наука  с ее обширными потенциальными диагностическими и прогностическими возможностями  в таких условиях часто оказывается  невостребованной и даже представляющей для политической системы определенную опасность.

К рубежу 1920-1930-х  годов “социология практически  стала свертываться и фактически была заменена абстрактно-упрощенной системой догм и апологетикой... Cугубо  политическими приемами было приостановлено развитие социологической науки” [51, с. 6, 39].

Проведение исследований в армии и на флоте (как и  в целом в обществе) было ограничено, а ко второй половине тридцатых годов -полностью прекращено.

Однако утверждение  о том, что отечественные ученые в рассматриваемый период не смогли внести существенного вклада в развитие мировой военной социологии и  все их достижения конца XIX - начала XX веков были сведены на нет в  годы расцвета тоталитаризма, нам представляется верным лишь в части касающейся развития социологии на территории СССР.

Российские ученые, разрабатывавшие проблемы социологии в период до 1917 года, вынужденные  в добровольном или принудительном порядке покинуть территорию страны, продолжали свою научную деятельность в зарубежье.

Анализируя документы  Международного института социологии (Париж) и зарубежную социологическую  периодику межвоенного периода, можно порой обнаружить русские  фамилии в самых неожиданных  сочетаниях с названиями стран, научных  и учебных заведений. Так, в 1920-1930-е  годы разработкой социологических  проблем занимались: в Гарвардском  университете - Питирим Сорокин и  Николай Тимашев, Страсбургском - Георгий  Гурвич, Парижском - Евграф Ковалевский, Женевском - Александр Миллер и Дмитрий  Мериманов, Дрезденской высшей технической  школе - Федор Степун, Тегеранском  университете - Эльбургский-Серебряков.

Был в их числе  и ученый, ранее работавший на поприще  военной социологии, - бывший профессор  Николаевской академии Генерального штаба  генерал-лейтенант Н. Н. Головин, чьи  научные изыскания получили за рубежом  международное признание*.

Предшествующая  научная деятельность позволила  Головину во второй половине 1930-х годов  вплотную подойти к обоснованию  целостной концепции и плана  создания “социологии войны”, нашедших свое отражение в его работах**.

*Есть основания  полагать, что исследования русского  ученого оказали влияние на  формирование во Франции после  Второй мировой войны “новой  науки о войне” - полемологии,  получившей в настоящее время  широкое развитие во многих  странах.

**См. основные  работы Н. Н. Головина [52-55]. Кроме  того, он привлекался П. А. Сорокиным  к совместной работе над 3-м  томом (посвященным социологическому  анализу войн и революций) фундаментальной  работы последнего “Социальная  и культурная динамика” (Sorokin P. A. Social and Cultural Dynamics, 4 v. New York, 1937-1941. –  V. 3: Fluctuation of Social Revolutionships, War and Revolution. Chaps 9-14).

Признавая необходимость  наличия отрасли научных знаний, изучающей войну “как явление  социальной жизни”, русский ученый предлагал в качестве таковой  рассматривать “социологическое исследование, объектом которого будет изучение процессов  и явлений войны с точки  зрения существования, сосуществования, сходства и последовательности их. Иначе говоря, наука о войне  должна представлять собою социологию войны” [56, с. 7].

В социологическом  наследии Н. Н. Головина, помимо обоснования  научного статуса и места “социологии  войны” в ряду общественных и военных  наук, определения ее проблематики, структуры, задач и пределов возможностей в решении конкретных проблем  социальной практики, выработки методологических основ и формирования методических приемов, представлены и обоснованы такие социальные показатели как  “военное напряжение страны” и  “моральная упругость войск”. Для  определения последнего из них им была предложена определенная система  индикаторов, включавшая, в частности: соотношение кровавых потерь и потерь пленными; соотношение количества попавших в плен и количества бежавших из плена; уровень заболеваемости войск, в том числе случаи симуляции  и членовредительства; процент дезертиров в войсках; содержание писем как  показатель настроения солдатской массы  и др.

Трагедия русской  военной социологии периода 1920-1930-х  годов заключается в том, что  в то время, как в зарубежье  без опоры на исследовательскую  практику предпринимались попытки  создания теоретических основ военной  социологии (“социологии войны”), в  Советской России в условиях жестких  идеологических рамок без должного теоретико-методологического обеспечения  проводилось значительное количество прикладных военно-социологических  исследований. В результате эти обе  разрозненные ветви научных поисков  зачахли в конце 1930-х годов, не сумев в полной мере реализовать  значительный научный и творческий потенциал, заложенный в них всем предыдущим периодом развития отечественной  военной социологии.

Наступивший с  середины 1930-х годов период институционального запрета социологии, продлился вплоть до начала 1960-х годов. Эти три десятилетия  в значительной степени затормозили  поступательное развитие военной социологии в СССР и способствовали забвению всего предшествовавшего опыта  организации и проведения военно-социологических  исследований.

1. 4. Этап возрождения  и институционализации  военной социологии (середина 1960-х  годов - по настоящее  время)

Возрождение военной  социологии в СССР было непосредственно  связано с процессом институционализации  советской социологической науки  в целом. Оживление общественно-теоретической  мысли, связанное с решениями XX съезда КПСС (1956 г.), инициировало начало процесса институционализации социологии.

Образование 19 июня 1958 года Советской социологической  ассоциации при Президиуме АН СССР, создание к середине 1960-х годов  первых социологических учреждений - отдела социологических исследований в Институте философии АН СССР и аналогичных подразделений  и лабораторий в университетах  и институтах Москвы, Ленинграда, Свердловска, Новосибирска и других городов способствовало формированию интереса военных ученых к возрождавшейся отрасли научных  знаний.

Начало современного этапа в истории военной социологии было связано функционированием  с сентября 1965 г. в Военно-политической академии имени В. И. Ленина в составе  военно-научного общества кружка конкретных военно-социологических исследований под руководством кандидата философских  наук капитана 1 ранга В. М. Пузика.

За время существования  кружка (в рамках военно-научного общества слушателей и курсантов кружок по социологии функционирует и в  настоящее время) через него прошли сотни слушателей, преподавателей и  адъюнктов Военно-политической академии. Гуманитарной академии ВС и Военного университета, способствовавших впоследствии распространению социологических  знаний в армии и на флоте. Наиболее продуктивно кружок функционировал в период с 1965 по 1975 год.

Занятия в кружке отнюдь не ограничивались изучением  основ социологической теории и  методики. Первые серьезные социологические  исследования в Советских Вооруженных  Силах были проведены именно участниками  кружка. Своеобразным итогом деятельности кружка явился выход в свет в 1971 году первой отечественной работы по теории, методологии и методике военно-социологических  исследований [57].