Творчество Макс Вебера

смысле  слова) живут исключительно для политики, а не за счет политики, то это необходимо означает «плутократическое» (властвование богатых) рекрутирование политических руководящих слоев. Но последнее, конечно, еще не означает обратного: что наличие такого плутократического руководства предполагало бы отсутствие у политически господствующего слоя стремления также жить и «за счет» политики, то есть использовать свое политическое господство и в частных экономических интересах. Не было такого слоя, который не делал бы что - либо подобное каким-то образом. Профессиональные  политики непосредственно не ищут вознаграждение за свою политическую деятельность, на что просто должен претендовать всякий неимущий политик. А с другой стороны, это не означает, что не имеющие состояния политики исключительно или даже только преимущественно предполагают частнохозяйственным образом обеспечить себя посредством политики и не думают или же не думают преимущественно «о деле». Для состоятельного человека забота об экономической «безопасности» своего существования эмпирически является — осознанно или неосознанно — кардинальным пунктом всей его жизненной ориентации. «Совершенно безоглядный и необоснованный политический идеализм обнаруживается если и не исключительно, то по меньшей мере именно у тех слоев, которые находятся совершенно вне круга, заинтересованного в сохранении экономического порядка определенного общества» , эта в особенности относится к внеобыденным, то есть революционным, эпохам. «Но сказанное означает только, что не плутократическое рекрутирование политических соискателей, вождей и свиты связано с само собой разумеющейся предпосылкой, что они получают регулярные и надежные доходы от предприятия политики. Руководить политикой можно либо в порядке «почетной деятельности», и тогда ею занимаются, как обычно говорят, «независимые», то есть состоятельные люди.¹⁰ Или же к политическому руководству допускаются неимущие, и тогда они должны получать вознаграждение» . Профессиональный политик, живущий за счет политики, может быть чистым чиновником на жалованье. Тогда он либо извлекает доходы из пошлин и сборов за определенные обязательные действия— чаевые и взятки представляют собой лишь одну, нерегулярную и формально нелегальную разновидность этой категории доходов, — или получает твердое натуральное вознаграждение, или денежное содержание, а нередко и то и другое вместе.

Руководитель  политикой может приобрести характер «предпринимателя», как арендатор, или покупатель должности в прошлом, или как американский босс, расценивающий  свои издержки как капиталовложение, из которого он, используя свое влияние, сумеет извлечь доход. Либо же такой политик может получать твердое жалованье как редактор, или партийный секретарь, или современный министр, или политический чиновник. Все партийные битвы суть не только битвы ради предметных целей, но прежде всего также и за патронаж над должностями. Ущемления в распределении должностей воспринимаются партиями более болезненно, чем противодействие их предметным целям. Со времени исчезновения старых противоположностей в истолковании конституции многие партии (именно так обстоит дело в Америке) превратились в настоящие партии охотников за местами, меняющие свою содержательную программу в зависимости от возможностей улова голосов.

Превращение политики в «предприятие», которому требуются навыки в борьбе за власть и знание ее методов, созданных современной партийной системой, обусловило разделение общественных функционеров на две категории, разделенные отнюдь не жестко, но достаточно четко: с одной стороны, чиновники-специалисты, с другой — «политические» чиновники. «Политические» чиновники в собственном смысле слова, как правило, внешне характеризуются тем, что в любой момент могут быть произвольно перемещены и уволены или же «направлены в распоряжение».

Таким образом, чиновник-специалист и в отношении всех обыденных потребностей оказывался самым могущественным¹¹.

На сегодняшний  день совершенно неясно, какую внешнюю  форму примет предприятие политики как «профессии», а потому - еще  менее известно, где открываются  шансы для политически одаренных людей заняться решением удовлетворительной для них политической задачи. У того, кого имущественное положение вынуждает жить «за счет» политики, всегда, пожалуй, будет такая альтернатива как журналистика или пост партийного чиновника как типичные прямые пути, или же альтернатива, связанная с представительством интересов: в профсоюзе, торговой палате, сельскохозяйственной палате, ремесленной палате, палате по вопросам труда, союзах работодателей и т.д., или же подходящие посты в коммунальном управлении. Ничего больше о внешней стороне данного предмета сказать нельзя, кроме того, что партийный чиновник, как и журналист, имеет скверную репутацию «деклассированного». Увы, если прямо этого им и не скажут, все равно у них будет гудеть в ушах: «продажный писатель», «наемный оратор»; тот, кто внутренне безоружен против такого к себе отношения и неспособен самому себе дать правильный ответ, тот пусть лучше подальше держится от подобной карьеры, ибо, во всяком случае, этот путь, наряду с тяжкими искушениями, может принести постоянные разочарования. Так какие же внутренние радости может предложить карьера «политика» и какие личные предпосылки для этого она предполагает в том, кто ступает на данный путь? Можно сказать, что в основном три качества являются для политика решающими: страсть, чувство ответственности, глазомер¹². Страсть — в смысле ориентации на существо дела,  страстной самоотдачи «делу», тому богу или демону, который этим делом повелевает. Однако одной только страсти, сколь бы подлинной она не казалась, ещё, конечно, недостаточно.  Необходима еще и ответственность именно перед этим делом, она должна стать основой всей деятельности. А для этого — в том-то и состоит решающее психологическое качество политика — требуется глазомер, способность с внутренней собранностью и спокойствием поддаться воздействию реальностей, иными словами, требуется дистанция по отношению к вещам и людям. «Отсутствие дистанции», только как таковое, — один из смертных грехов всякого политика, — и есть одно из тех качеств, которые воспитывают у нынешней интеллектуальной молодежи, обрекая ее тем самым на неспособность к политике» . Ибо проблема в том и состоит: как можно втиснуть в одну и ту же душу и жаркую страсть, и холодный глазомер? Политика «делается» головой, она должна быть обдуманной и взвешенной. И все же самоотдача политике, если это не фривольная интеллектуальная игра, но подлинное человеческое деяние, должна быть рождена и вскормлена только страстью. Но полное обуздание души, отличающее страстного политика и разводящее его со «стерильно возбуждёным» политическим дилетантом, возможно лишь благодаря привычке к дистанции – любом смысле слова. «Сила» политической «личности» в первую очередь означает наличие у нее этих качеств.

И потому политик ежедневно и ежечасно должен одолевать в себе совершенно тривиального, слишком «человеческого» врага: обыкновеннейшее тщеславие, смертного врага всякой самоотдачи делу и всякой дистанции, что в данном случае значит дистанции по отношению к самому себе.¹³

Тщеславие есть свойство весьма распространенное, от которого не свободен, пожалуй, никто. А в академических и ученых кругах — это род профессионального заболевания. Но как раз что касается ученого, то данное свойство, как бы антипатично оно ни проявлялось, относительно безобидно потому, что как правило, оно не является помехой научному предприятию. Совершенно иначе обстоит дело с политиком. Он трудится со стремлением к власти как необходимому средству. Пытается достичь её любыми способами. Поэтому «инстинкт власти», как это обычно называют, действительно относится к нормальным качествам политика. Грех против святого духа его призвания начинается там, где стремление к власти становится неделовым, предметом сугубо личного самоопьянения, вместо того чтобы служить исключительно «делу». Ибо, в конечном счете, в сфере политики есть лишь два рода смертных грехов: уход от существа дела и — что часто, но не всегда то же самое — безответственность. Тщеславие, его Вебер понимает как потребность по возможности часто самому появляться на переднем плане, сильнее всего вводит политика в искушение совершить один из этих грехов или оба сразу. Чем больше вынужден демагог считаться с «эффектом», тем больше для него именно поэтому опасность стать «разболтанным» или не принимать всерьез ответственности за последствия своих действий и интересоваться лишь произведенным «впечатлением». Его неделовитость навязывает ему стремление к блестящей видимости власти, а не к действительной власти, а его безответственность ведет к наслаждению властью как таковой, вне содержательной цели. И потому, что власть есть необходимое средство, а стремление к власти поэтому одна из движущих сил всякой политики, нет более пагубного искажения политической силы, чем бахвальство выскочки властью и тщеславное самолюбование чувством власти, поклонение ей. «Политик одной только власти», культ которого ревностно стремятся создать и у нас, способен на мощное воздействие, но фактически его действие уходит в пустоту и бессмысленность. И здесь критики «политики власти» совершенно правы. Внезапные внутренние катастрофы типичных носителей подобного убеждения показали нам, какая внутренняя слабость и бессилие скрываются за столь хвастливым, но совершенно пустым жестом. Это — продукт в высшей степени жалкого и поверхностного чванства в отношении смысла человеческой деятельности, каковое полностью чужеродно знанию о трагизме, с которым в действительности сплетены все деяния, а в особенности политические.

   Исключительно верно именно то, и это основной факт всей  истории (более подробное обоснование здесь невозможно), что конечный результат политической деятельности часто и нередко регулярно оказывался в совершенно неадекватном, часто прямо-таки парадоксальном отношении к ее изначальному смыслу. Но если деятельность должна иметь внутреннюю опору, нельзя, чтобы смысл, то есть  служение делу, отсутствовал. Как должно выглядеть то дело, служа которому, политик стремится к власти и употребляет власть, — это вопрос веры. Он может служить целям национальным или общечеловеческим, социальным и этическим или культурным, внутримирским или религиозным, он может опираться на глубокую веру в «прогресс» — все равно в каком смысле — или же холодно отвергать этот сорт веры, он может притязать на служение «идее» или же намереваться служить внешним целям повседневной жизни, принципиально отклоняя вышеуказанное притязание, — но какая-либо вера должна быть в наличии всегда. Иначе его властолюбивые устремления, нечестность будут тяготеть и над самыми мощными политическими успехами.

  Итак, итогом этой главы, вернее выводом  можно сделать утверждение – политик по профессии идет в политику ради личной выгоды, а также удовлетворения своих властных амбиций. Часто он забывает о том, что ответственен за людей, над которыми правит, или которые выбрали его. Он идет на поводу у своих идей, стремится к наибольшему материальному благополучию любыми способами. Однако же профессиональный политик может быть и хорошим руководителем, в течение совей карьеры он приобретает различные навыки, общается с другими имеющими определенную власть людьми. В данном вопросе все зависит от самого человека, если он честен и справедлив, хочет быть объективным, он таким и будет, а если политик стремится только к наживе, вряд ли из него выйдет хороший политический деятель.

  Таким  образом, из тенденции рационализации  политической жизни логически вытекает идея превращения политики в своего рода «предприятие», которому требуются профессионально подготовленные люди с разными знаниями и умениями – чиновники-специалисты и «политические» чиновники.

Если  эти принципы удастся провести в  нашу жизнь, то постепенно пойдет процесс ее рационализации. Утвердится порядок, согласно которому «ходить во власть» должны профессионально подготовленные, компетентные в управлении люди, которые прошли подготовительную учебу и службу, выдержали специальные экзамены, доказывающие их способности и возможности работать на политическом «предприятии», что нельзя путать просто с интеллектуальными способностями. Остальные же должны почувствовать рациональность состояния быть свободным от профессиональной политики, чтобы обрести свободу для занятия иным делом профессионально. Следует заметить, что это вовсе не исключает право для всех людей  оказывать влияние на власть, на характер принимаемых политических решений. 
 

       Заключение. 

Итак, можно прийти к выводу, что в настоящее время, в частности в нашем государстве, большинство стереотипов политического благородства претерпели значительные изменения по сравнению с понятиями, преобладавшими во времена Макса Вебера. Точнее говоря, понятия остались прежними, а вот методы и способы проведения, а также средства, необходимые для осуществления политики в некоторой степени изменились. Преобладающее меньшинство политиков, опирающихся на обстоятельства жизни, диктующих свои условия, вынуждено рассматривать саму политику не более чем профессию или как работу, за которую они регулярно получают реальную прибыль.  И учитывая относительную нестабильность политической жизни в стране (по крайней мере, она хорошо представлена в иллюзорном виде со стороны заинтересованных лиц), каждый старается получить наибольшую выгоду в период предоставляемой возможности. Также как, к примеру, рабочий, работающий за станком, более заинтересован в увеличении темпа роста своего материального благосостояния посредством получения зарплаты, нежели, скажем, в темпах роста производства (это уже входит в обязанности работодателя).

Остальное же незначительное большинство может, и хотело бы жить «для» политики, но либо они не имеют достаточного влияния на политическом Олимпе и у них отсутствует значительное количество средств для приобретения этого влияния; либо они являются заложниками вышеуказанных средств и вынуждены лишь озвучивать политические идеи в интересах своего кредитора. Это широко распространено было и в прежние исторические эпохи и сейчас. Изучение политических проблем в историческом аспекте позволило Веберу дать определенные советы и предостережения, которые позволили бы избежать ошибок, допущенных ранее. Идеи Вебера  не потеряют актуальности еще долгое время.

Есть  еще один немаловажный вывод после прочтения «Политика как призвание и профессия» - настоящий политик может сочетать в себе профессионализм и призвание. Он набирается опыта на пути восхождения к вершине власти,  умело использует ее, не ущемляя интересов свои подчиненных.

Закончить хотелось бы словами самого Вебера: «Политика  есть   мощное   медленное   бурение  твердых пластов, проводимое одновременно со страстью и холодным глазомером. Весь исторический опыт подтверждает, что возможного нельзя было бы достичь, если бы в мире снова и снова  не тянулись к невозможному.  Но тот,  кто на это способен, должен быть вождем, мало того, он еще должен быть — в самом простом смысле слова – героем. И даже те, кто не суть ни то, ни другое, должны вооружиться той твердостью духа,   которую не сломит и крушение всех надежд; уже теперь они должны вооружиться ею, ибо иначе они не сумеют осуществить даже то, что возможно ныне. Лишь тот, кто уверен, что он не дрогнет, если, с его точки зрения, мир окажется слишком глуп или слишком подл для того, что он хочет ему предложить; лишь тот, кто вопреки всему способен сказать «и все таки!»,— лишь тот имеет  «профессиональное призвание»  к политике».