Шпаргалка по "Психологии"

Нормы морали представляют собой специфический способ регуляции человеческого поведения и являются видом социальных норм. Однако, помимо этого, каждая общественно-историческая система существует как явление массового сознания, общественной психологии. Рассматриваемая в этом качестве мораль содержит определенную систему нравственных ценностей, на которые ориентируется личность. Таким образом мораль осуществляет регулятивную функцию.

Законодатель должен стремиться к тому, чтобы со стороны общественного мнения применение уголовного права как способа регулирования поведения в обществе оценивалось как полезное. Такая оценка возникает, как правило, тогда, когда становится очевидно, что иные механизмы социального контроля не дают необходимого результата.

Признание обществом необходимости применить уголовно-правовой запрет для регулирования общественных отношений выступает для законодателя главным социально-психологическим основанием криминализации. С другой стороны, в общественном сознании существуют традиционные представления о пределах вмешательства права в жизнь людей. Криминализация не должна разрушать эти представления, ибо «отход от данного принципа может привести к неэффективности уголовного закона не только как регулятора общественных отношений, но и как воспитателя общественного мнения».

Все это определяет важность изучения существующих в обществе представлений о преступлении и преступниках. Закон может внедрять новые представления в сознание населения, но такая работа требует больших затрат усилий и времени. Есть ли смысл расходовать значительные средства для изучения указанных представлений, если исходить из презумпции предустановленности того, что является преступлением? Если следовать сторонникам такой позиции, то теряет смысл изучение общественных представлений о должном и сущем в уголовном праве, ибо наиболее значимые антисоциальные деяния относятся к категории «вечных» преступлений, т.е. в любом обществе признаются общественно опасными и уголовно противоправными. Некоторые ученые настаивают, что имеется группа деяний, всегда признаваемых преступными в силу своей опасности для всех (грабеж, убийство и т. д.). Однако с такой позицией вряд ли можно согласиться.

«Система добродетелей, так же как и система преступления и порока, меняется вместе с ходом истории», — писал французский криминолог Г. Тард. Этот автор ставил вопрос: возможно ли существование «природных склонностей», которые во все времена и во всех социальных организациях были бы сочтены «вредными, антисоциальными и преступными»? Он отвечал на этот вопрос отрицательно, допуская только то, что некоторые определенные действия, например убийство или кража, но только у лиц своей социальной группы (рода, племени, семьи), во все времена рассматривались как преступные.

Французский социолог Э. Дюркгейм также считал, что нет действий преступных самих по себе, независимо от того, как их оценивает общество. Развивая тезис о том, что преступление — это то, что признается преступным на данной стадии развития общества, Дюркгейм указывал, что согласно законам Афин Сократ был преступником и его осуждение имело бесспорное основание в действующем тогда праве. «Однако вменяемое ему в вину преступление, — говорил он, — а именно независимость мысли, послужило на благо не только человечеству, но и его собственной стране. Оно помогло сложиться новой морали и вере, в которой нуждались жители Афин, ибо традиции, в соответствии с которыми они жили до этого, не соответствовали более существовавшим условиям жизни». Далее Дюркгейм справедливо замечает, что «либеральная философия имела своих предшественников в лице всякого рода еретиков, которые в силу закона наказывались гражданскими властями на протяжении всех средних веков».

В американской социологии проблема социальной обусловленности уголовно-правового запрета ставится в рамках школы интеракционистов. В наиболее крайнем виде ее позицию выразил Ричард Куинни: «Никакое поведение не является преступным до тех пор, пока оно не будет определено таковым государством в установленном порядке. В этом смысле «преступное поведение» отличается от «непреступного поведения» только в связи с определением, даваемым поведению другими. Не качество поведения, а характер действий, предпринимаемых против него, придает поведению характер преступного».

Приведенная точка зрения представляется слишком радикальной, однако необходимо учитывать, что даже лишение человека жизни само по себе, вне зависимости от социальной оценки данного акта, не может во всех случаях быть признано преступлением. Уголовно-правовой запрет не распространяется на случай войны, необходимой обороны, смертной казни и т. п. Эту мысль проводил, в частности, Э.Я. Немировский, писавший, что «убийство уродливых детей не только не запрещалось в древней Спарте, но было узаконено; убийство в осуществление завета кровной мести еще и недавно рассматривалось как долг».

Аналогичную тенденцию подметил финский криминалист Клаус Макела, отмечая, что «лингвистически-идеологические структуры влияют на образ мышления таким образом, что структурированное насилие не осознается как проблема». В этом также проявляется социальная производность понятия преступного, меняющегося с изменением определяющих это понятие социальных условий. По мнению американского социоантрополога Маргарет Мид, единственными социальными нормами, пользующимися «всеобщим признанием, являются некоторые (к тому же различные по своему характеру) ограничения в убийстве, некоторые имущественные права и запрет инцеста».

Таким образом, изучение представлений общества о преступном является крайне необходимым для обоснования уголовно-правового запрета конкретного деяния с точки зрения учета уровня общественного правосознания и психологии во избежание конфликта уголовно-правовых и объективных социальных норм.

К социально-психологическим основаниям криминализации можно в определенной степени отнести относительную распространенность и типичность криминализируемых деяний. Ведь, с одной стороны, «право регулирует реакцию общества и государства на такие ... поступки индивидов, которые по крайней мере являются реально возможными, то есть представляют собой проявления некоторых общих тенденций и закономерностей». Криминализация единичных отрицательных поступков бессмысленна, так как не имеет регулятивного значения.

Однако имеется и верхний предел для однородных актов антисоциального поведения, определяющий возможность их криминализации, поскольку «любая попытка криминализировать слишком распространенные формы поведения была бы ... дисфункциональной, так как результат вышел бы за пределы практических возможностей уголовной юстиции и тем самым была бы возведена в норму безнаказанность деяний, объявленных преступными». Кроме того, перевод большого числа граждан с распространенными формами отклоняющегося поведения в категорию преступников не будет воспринят общественным правосознанием как справедливый, что вряд ли будет способствовать повышению престижа уголовного закона, а следовательно и государства, которое такие законы принимает. Как указывает профессор Хульсман, деяние не следует криминализировать, если оно совершается слишком большим числом людей и расценивается населением как дозволенное.

Кроме того, объявляя широко распространенные в обществе деяния преступными, законодатель тем самым переводит большое число его членов из числа законопослушных граждан в разряд преступников. При этом при криминализации совершенного человеком деяния на него налагается клеймо преступника, что само по себе уже является довольно тяжким наказанием, поскольку обычному человеку трудно осознать себя преступником, тем более что деяние, объявленное преступлением, может не оцениваться им как преступное. Следовательно, при криминализации широко распространенного деяния возникает ситуация, при которой значительная часть членов общества переводится в число преступников, что может отрицательно сказаться на его состоянии. Кроме того, принятие подобной меры может привести к криминализации индивидуального сознания значительной части индивидов со всеми негативными последствиями. «Совершенно очевидно, — пишет С.В. Полубинская, что разрушение существующих в обществе представлений о преступлениях, так же как и перевод уголовным законом большой массы членов общества в категорию преступников, может отрицательно сказаться на моральном состоянии общества».

24. Предмет и компетенция судебно-психологической экспертизы (СПЭ). Классификация СПЭ.

Специфика назначения судебно - психологической экспертизы Судебно-психологическую экспертизу, как правило, не следует назначать на начальных стадиях предварительного следствия, т.к. для решения поставленных перед экспертизой вопросов требуется значительный объем информации, как о криминальной ситуации, так и об участниках исследуемых событий (особенно об испытуемых).

Если планируется проведение судебно-психологической и судебно-психиатрической, то СПЭ не должна предшествовать психиатрической во избежание выхода психолога за пределы своей научной компетенции.

Не следует также назначать "искусственные" комплексные судебные психолого-психиатрические экспертизы (КСППЭ), т.е. с целью иллюзорной экономии времени объединять две экспертизы в одну без достаточных на то оснований. Например, при наличии у подэкспертного пограничных состояний.

К ком - способности обвиняемых, страдающих отставанием в психическом развитии, не связанным с психическими расстройствами, полностью осознавать значение своих действий и руководить ими;

- способности обвиняемых, свидетелей, потерпевших, с учетом  их индивидуально - психологических  и возрастных особенностей, состояния, умственного развития правильно  воспринимать имеющие значение  для дела обстоятельства и  давать о них правильные показания;

- способности потерпевших  по половым преступлениям правильно  воспринимать характер и значение  совершаемых с ними действий;

- наличия (отсутствия) у субъекта  в момент совершения противоправных действий состояния аффекта;

- возможности возникновения  различных психических состояний, препятствующих осуществлению профессиональных  функций (в частности, взаимодействия  с техникой);

- психического состояния  лица, покончившего жизнь самоубийством, в период, предшествовавший смерти;

- наличия в показаниях  лица, данных им в ходе следственных  действий, признаков оказываемого  на него давления, внушения, заученности, которые могли бы свидетельствовать  о недобровольности дачи показаний (анализ видеозаписи следственных  действий);

- наличия возрастных, индивидуально-психологических  особенностей интеллектуальной, эмоционально-волевой  сферы, характера, которые могли  бы в существенной степени  снизить способность подэкспертного  понимать значение своих действий  при осуществлении сделки; 

- наличие у лица индивидуально-психологических  особенностей, которые могли бы  оказать существенное влияние  на глубину и интенсивность  субъективных переживаний наступившего  морального вреда;

- места жительства ребёнка  в случае развода родителей.

Виды психологических экспертиз выделяются по их частному предмету, что позволяет индивидуализировать специальное исследование, конкретные экспертные задачи.

В юридической литературе предполагалось классифицировать психологические экспертизы в уголовном процессе по признаку процессуального положения испытуемого и по признаку личности испытуемого (например, экспертиза несовершеннолетнего потерпевшего, экспертиза свидетеля, страдающего сенсорной недостаточностью) [См. Мельник В.В., Яровенко В. В. Теоретические основы судебно-психологической экспертизы Владивосток, 1991. С. 21—22.]. Процессуальное положение испытуемого может служить дополнительным (вторичным) критерием для определения особенностей того или иного вида психологической экспертизы, уже классифицируемой по частному предмету. Выделять “признак личности” не вполне корректно с психологической точки зрения по существу, он уже учитывается при разработке частного предмета.

Применительно к сфере уголовного процесса сформировался ряд видов судебно-психологических экспертиз, классифицируемых по частному предмету [См.: Коченов М. М. Указ. соч. С. 37—100; Мельник В. В., Яровенко В. В. Указ, соч. С 21—40; О назначении и проведении судебно-психологической экспертизы (по уголовным делам): Методическое письмо Прокуратуры СССР. М., 1980.]. Поскольку, как было сказано, само основание классификации (частный предмет) формируется с учетом психологического и юридического критериев, постольку и виды экспертизы “приспособлены” к решению тех задач, которые значимы для рассмотрения уголовных дел. Примером могут служить экспертизы, проводимые для установления наличия или отсутствия психического состояния, предрасполагающего к самоубийству, состояния беспомощности и его причин при изнасиловании. Понятно, такого рода экспертизы для гражданского процесса не актуальны.

Поэтому существует необходимость выделить виды психологических экспертиз, которые могут быть полезны при рассмотрении гражданских дел. При этом следует учитывать методологический опыт разработки видов экспертизы в уголовном процессе; общие положения о компетенции психолога-эксперта и специфике задач, решаемых в рамках психологического исследования.

На наш взгляд, наиболее распространенными в гражданском процессе следует признать следующие виды психологических экспертиз:

• экспертиза эмоциональных состояний;
• установление способности (стороны в процессе, в том числе несовершеннолетнего) в полной мере осознавать значение своих действий и(или) в полной мере руководить ими;
• определение способности сторон, свидетелей (как взрослых, так и несовершеннолетних) правильно воспринимать имеющие значение для дела обстоятельства и давать о них правильные объяснения, показания;
• определение личностных особенностей сторон в деле;
• исследование особенностей функционирования в человеко-машинных системах (при выполнении человеком профессиональных функций в области управления современной техникой) — преимущественно в отношении ответчиков по регрессным искам;
• определение содержания и иерархии основных мотивационных линий личности.