Информационный город

Здравоохранение представляет собой даже более интересный случай возникающего диалектического отношения между концентрацией и централизацией услуг, ориентированных на индивидуального потребителя. С одной стороны, экспертные системы, коммуникации on-line и видеопередачи с высокой разрешающей способностью позволяют получать медицинские услуги на больших расстояниях. Например, в практике, которая стала обычной, хотя в 1995 г. еще не рутинной, высококвалифицированные хирурги надзирают с помощью видеосредств за операциями, выполняемыми на другом конце страны или мира, буквально направляя менее опытную руку другого хирурга в человеческом теле. Регулярные проверки здоровья также проводятся через компьютер и телефон на базе компьютеризованной свежей информации о пациентах. Местные центры здравоохранения поддерживаются информационными системами с целью улучшить качество и эффективность работы на первичном уровне. Однако, с другой стороны, в большинстве стран крупные медицинские комплексы возникают в специфических местах, обычно в больших метрополисах. Организованные вокруг больших больниц, тесно связанные с медицинскими факультетами и школами медсестер, они объединяют в физической близости частные клиники, возглавляемые самыми выдающимися врачами больницы, радиологические центры, лаборатории, специализированные аптеки и довольно часто магазины подарков и морги, чтобы обслужить весь диапазон потребностей. И действительно, такие медицинские комплексы являются крупной экономической и культурной силой в районах и городах, где они расположены, и имеют тенденцию расширяться со временем на окрестности. Вынужденный переселяться, комплекс переселяется в целом.

Парадоксально, но школы и университеты - это институты, наименее затронутые виртуальной логикой, встроенной в информационную технологию, несмотря на предсказанное квазиуниверсальное использование компьютеров в классных комнатах развитых стран. Но вряд ли классные комнаты растворятся в виртуальном пространстве. В случае начальных и средних школ дело в том, что они являются как центрами по уходу за детьми или приютами для детей, так и учебными учреждениями. В случае университетов это происходит потому, что качество образования еще ассоциируется и долгое время будет ассоциироваться с интенсивным взаимодействием лицом к лицу. Таким образом, крупномасштабный опыт заочных университетов независимо от их качества (плохого - в Испании, хорошего - в Британии) показывает, что это такая форма образования, которую люди выбирают, если не могут учиться в традиционных университетах. Эти формы могли бы играть значительную роль в будущей, лучшей системе образования для взрослых, но едва ли смогут заменить нынешние институты высшего образования.

Компьютерные коммуникации распространяются по миру широко, хотя, как отмечалось выше (в главе 5), географически крайне неравномерно. Некоторые сегменты обществ во всем мире, неизменно сконцентрированные в высшем профессиональном слое, взаимодействуют друг с другом, укрепляя социальное измерение пространства потоков.

Нет смысла перечислять весь список эмпирических иллюстраций воздействия информационной технологии на пространственное измерение повседневной жизни. Из различных наблюдений возникает сходная картина одновременного пространственного рассеяния и концентрации через посредство информационных технологий. Как показывает обследование, проведенное в 1993 г. Европейским фондом улучшения жилищных условий, люди все чаще работают и управляют услугами из дома. Поскольку рабочие места, школы, медицинские комплексы, предприятия, предоставляющие потребительские услуги, территории для отдыха, торговые улицы, торговые центры, спортивные стадионы и парки еще существуют и будут существовать, а мобильность людей, циркулирующих между всеми этими местами, возрастает именно благодаря новой, приобретенной свободе в организации работы и социальных сетей, время становится все более гибким, а места - все более уникальными по мере того, как люди циркулируют между ними все быстрее и свободнее.

Тем не менее взаимодействие между новой информационной технологией и текущими социальными изменениями оказывает существенное воздействие на города и пространство. С одной стороны, существенно трансформировалась городская планировка, но эта трансформация не следует единому универсальному образцу, она широко варьирует в зависимости от исторических, территориальных и институциональных контекстов. С другой стороны, упор на интерактивность между местами превращает пространственные структуры поведения в непрестанно меняющуюся сеть взаимодействий, которая лежит в основе возникновения нового рода пространства - пространства потоков.

2.2 Трансформация городской формы

Информационная эпоха возвещает новую городскую форму - информациональный город. Однако как индустриальный город не был всемирным повторением Манчестера, так и возникающий информациональный город не будет копировать Силиконовую долину, не говоря уж о Лос-Анджелесе. Однако, как и в индустриальную эру, несмотря на чрезвычайное разнообразие культурных и физических контекстов, в транскультурном развитии информационального города имеются общие фундаментальные черты. Я покажу, что благодаря природе нового общества, основанного на знании, организованного вокруг сетей и частично созданного из потоков, информациональный город является не формой, но процессом, процессом, который характеризуется структурным доминированием пространства потоков. Прежде чем развивать эту идею, необходимо, я полагаю, показать разнообразие возникающих в новый исторический период городских форм, чтобы противодействовать примитивному технологическому видению, когда на мир смотрят сквозь сетку бесконечных автомагистралей и оптико-волоконных сетей.

Образ гомогенного бесконечного пригородного / экс-городского пространства города будущего опровергается даже своим невольным образцом, Лос-Анджелесом, противоречивая сложность которого раскрыта в чудесной книге Майка Дэвиса "City of Quartz" 59. Однако к концу тысячелетия возникает мощная тенденция: вокруг американских метрополисов, на Западе и Юге, на Севере и Востоке волна за волной возникают пригороды. Джоэл Гарро подметил в своем журналистском рассказе о подъеме пригорода - Эдж Сити (Edge City), что эта пространственная модель в Америке повсюду имеет сходные черты, находясь в центре нового процесса урбанизации. Автор эмпирически описывает Эдж Сити сочетанием пяти критериев:

"Эдж  Сити - это любое место, которое: а) имеет более пяти миллионов  квадратных футов сдаваемой в  аренду офисной площади - места  работы в информационную эпоху; б) имеет шестьсот тысяч или  более квадратных футов сдаваемой в аренду торговой площади;... в) имеет больше рабочих мест, чем спален; г) воспринимается населением, как единое целое; д) совершенно не походит на "сити", каким он был всего тридцать лет назад".

Автор рассказывает, что такие места растут как грибы вокруг Бостона, Нью- Джерси, Детройта, Атланты, Феникса, в Южной Калифорнии, в районе залива Сан-Франциско и Вашингтона. Это и территории для работы, и центры обслуживания, вокруг которых миля за милей простираются дома на одну семью со все боле плотной застройкой, где организуется "центральное положение" дома в частной жизни. Автор замечает, что эти экс-городские констелляции "связаны вместе не железными дорогами и линиями метро, но автомагистралями, скоростными магистралями и спутниковыми антеннами тридцати футов в диаметре. Характерный для них монумент - не конная статуя героя, но солнечные атриумы и тенистые вечнозеленые деревья во дворах штаб-квартир корпораций, центров здоровья и торговых центров. Новые урбанистические районы отмечены не пентхаузами старых городских богачей или лачугами старых городских бедняков, вместо этого характерное для них сооружение - это знаменитый изолированный дом на одну семью, пригородный дом, окруженный газоном, который сделал Америку цивилизацией, обладающей наилучшими жилищными условиями из всех, которые мир когда-либо знал".

Естественно, там, где Гарро видит неугомонный "дух фронтира", присущий американской культуре, всегда создающей новые формы жизни и пространства, Джеймс Говард Кунцлер видит господство достойной сожаления безликости, "географии нигде", вновь разжигая многолетний спор между сторонниками и противниками резкого отхода Америки от европейского наследия в сфере организации городского пространства. Однако для целей моего анализа я рассмотрю только два главных пункта этого спора.

Во-первых, развитие этих слабо связанных между собой экс-городских констелляций подчеркивает функциональную взаимозависимость различных единиц и процессов в данной городской системе, простирающейся на очень большие расстояния, минимизируя роль территориальной близости и максимизируя коммуникационные сети во всех их измерениях. В ядре американского Эдж Сити находятся потоки обмена.

Во-вторых, эта пространственная форма и в самом деле очень специфична именно для американского опыта. Ибо, как признает Гарро, она встроена в классическую структуру американской истории, всегда подталкивающей к бесконечным поискам "земли обетованной" и ее заселению. Хотя чрезвычайный динамизм этого поиска действительно помог построить одну из самых жизнеспособных наций в истории, это было сделано ценой возникновения (со временем) ошеломляющих социальных проблем и проблем окружающей среды. Каждая волна социального и физического эскапизма (например, бегство из городских центров, оставившее низшие общественные классы и этнические меньшинства запертыми в руинах) углубляла кризис американских городов и затрудняла управление чересчур растянутой инфраструктурой и подвергающимся чрезмерным стрессам обществом. Если строительство тюрем, арендуемых частными компаниями ("jails-for-rent") в Западном Техасе, не считать благим процессом, дополняющим сокращение социальных и физических инвестиций в центры американских городов, fuite en avant ("бегство вперед") американской культуры и пространства, по-видимому, дойдет до предела, т. е. до отказа смотреть в лицо неприятной реальности. Таким образом, профиль американского информационального города представлен не только феноменом Эдж Сити, но и отношением между быстрым развитием новых "экс-городских" районов, упадком городских центров и старением искусственной пригородной среды.

Европейские города вошли в информационную эпоху по другому пути пространственной перестройки, связанному с их историческим наследием, хотя они столкнулись с новыми проблемами, не всегда резко отличающимися от проблем, возникающих в американском контексте.

 Увядающий  шарм европейских городов

Новая городская динамика крупных европейских метрополисов в 1990-х годах характеризуется несколькими тенденциями.

Деловой центр является, как и в Америке, экономическим двигателем города, встроенным в сеть глобальной экономики. Деловой центр состоит из инфраструктуры телекоммуникаций, коммуникаций, развитых услуг и офисного пространства, опирающейся на создающие технологию центры и учебные институты. Он процветает благодаря обработке информации и контрольным функциям. Они обычно дополняются туризмом, аэропортами и дальними скоростными магистралями - это узел сети, связывающей между собой метрополисы. Таким образом, деловой центр существует не сам по себе, но благодаря своим связям с другими эквивалентными узлами, организованными в сети, которая и формирует узел как реальную целостность управления, инноваций и работы.

Новая менеджерская технократическая и политическая элита создает закрытые для посторонних пространства, столь же изолированные и удаленные от города в целом, как буржуазные кварталы индустриального общества. Но из-за того, что профессиональный класс больше, они создаются во много большем масштабе. В большинстве европейских городов (Париж, Рим, Мадрид, Амстердам), в отличие от Америки - если мы исключим Нью-Йорк, самый неамериканский из городов США, - замкнутые жилые кварталы имеют тенденцию присваивать городскую культуру и историю, размещаясь в восстановленных или хорошо сохранившихся районах городского центра. Этим они подчеркивают факт, что когда господство четко установлено и подкреплено силой (в отличие от Америки нуворишей), элите не нужно отправляться в пригородную ссылку, чтобы убежать от простонародья. Однако в случае Соединенного Королевства, где ностальгия по жизни дворянства в сельской местности выражается в строительстве дорогих резиденций в избранных пригородах метрополисов, а иногда в урбанизации очаровательных исторических деревень в окрестностях крупных городов, эта тенденция ограничена.

Пригородный мир европейских городов социально диверсифицирован. Пространство его сегментировано в различных периферийных районах вокруг центрального города.

Имеются традиционные рабочие пригороды, часто организованные вокруг больших государственных многоквартирных жилых массивов, позже перешедших в собственность частных владельцев. Есть новые городки, французские, британские или шведские, где живет более молодое население, принадлежащее к средним классам, возраст которого затрудняет им проникновение на жилищный рынок городского центра. Имеются также периферийные гетто более старых государственных жилых массивов, примером которых является парижский La Coumeuve, где живут новые иммигранты и рабочие, лишенные "права на город". В европейских городах пригороды являются также местом сосредоточения как традиционного промышленного производства, так и новых высокотехнологичных отраслей, которые размещаются в новейших и с точки зрения окружающей среды наиболее привлекательных периферийных районах метрополиса, достаточно близко к коммуникационным центрам, но в удалении от старых индустриальных районов.

Центры городов до сих пор формируются их историей. Так, традиционные рабочие кварталы, населенные чаще работниками сферы услуг, составляют особое пространство. Оно наиболее уязвимо и потому становится полем битвы между представителями бизнеса и среднего класса, предпринимающими попытки перестройки, и вторжением контркультур (в Амстердаме, Копенгагене, Берлине), пытающихся присвоить "полезную ценность" (use value) города. Поэтому они часто становятся оборонительными анклавами для рабочих, которым не за что бороться, кроме своих домов. Одновременно они являются значимыми соседскими общинами и вероятными бастионами ксенофобии и местного патриотизма.