Социология политики Макса Вебера

Есть два способа  сделать из политики свою профессию: либо жить для политики, либо жить за счет политики и политикой. Кто живет  для политики, в каком-то внутреннем смысле творит свою жизнь из этого - либо он открыто наслаждается обладанием властью, которую осуществляет, либо черпает свое внутреннее равновесие и чувство собственного достоинства из сознания того, что служит делу, и тем самым придает смысл своей жизни. Именно в таком смысле всякий серьезный человек, живущий для какого то дела, живет также и этим делом. За счет политики как профессии живет тот, кто стремиться сделать из нее постоянный источник дохода; для политики - тот, у кого иная цель.  

Если государством или партией руководят люди, которые  живут исключительно для политики, а не за счет политики, то это означает "плутократическое" рекрутирование политических руководящих слоев. Несомненно, профессиональные политики непосредственно не вынуждены искать вознаграждения за свою политическую деятельность, на что должен претендовать всякий неимущий политик.  

Руководить политикой  можно либо в порядке "почетной деятельности" и тогда ее занимаются "независимые", то есть состоятельные  люди. Или же к политическому руководству  допускаются неимущие и тогда  они должны иметь вознаграждение. Профессиональный политик, живущий за счет политики, может быть чистым чиновником на жалованье.  

Подлинной профессией настоящего чиновника - это имеет  решающее значение для оценки нашего прежнего режима - не должна быть политика. Он должен управлять прежде всего беспристрастно - данное требование применимо даже к так называемым политическим управленческим чиновникам по меньшей мере официально, пока под вопрос не поставлены государственные интересы господствующего порядка.  

Так какие же внутренние радости может предложить карьера политика и какие личные предпосылки она предполагает в том, кто ступает на данный путь? Этот вопрос задает себе Вебер и вот, что он считает по данному поводу. Прежде всего, она дает чувство власти. Даже на формально скромных должностях сознание влияния на людей, участия во власти над ними, но в первую очередь - чувство того, что и ты держишь в руках нерв исторически важного процесса. Также необходимо отметить, что в основном три качества являются для политика решающими: страсть, чувство ответственности, глазомер.  

Политика есть мощное медленное бурение твердых  пластов, проводимое одновременно со страстью и холодным глазомером.  

И закончить  данный пункт своей работы я бы хотела словами Вебера:" Лишь тот, кто уверен что он не дрогнет, если, с его точки зрения, мир окажется слишком глуп или слишком подл для того, что он хочет ему предложить; лишь тот, кто вопреки всему способен сказать " и все- таки! ",-лишь тот имеет профессиональное призвание к политике".  
 

5. Заключение.  

Подводя итоги  небольшому экскурсу в социологию М.Вебера, хочу отметить, что далеко не все  рассмотренные немецким социологом проблемы политики получили здесь освещение. Свою задачу я видела не в том, чтобы  дать анализ всей совокупности вопросов, так как мне это не по силам. Подобное мероприятие не по силам и ученному и даже целому научному коллективу. Оно не по силам и поколению социологов. Потому что с каждым десятилетием, с каждым витком в развитии современных обществ, принадлежащих к самым разным кладам, открываются новые возможности осмысления и интерпретации веберовского учения.  

Некоторые из веберовских  тем, перекликающихся со "злобой" нашего дня были затронуты в данной работе, а некоторых я даже не коснулась в своем докладе.  

Властители наших  дум долгое время считали, что для нравственного преображения общества достаточно экономических, политических, ну в лучшем случае также и " общекультурных" преобразований. Но, как мы видим, ни одной из этих революций в отдельности, ни всех их вместе не было достаточно для решения этой задачи.  

Как добросовестный ученый, Вебер не оставлял не раскрытой  ни одной иллюзии - и при принятии любого решения он просчитывал слишком  много "ходов вперед", больше, чем  это допустимо для политика. В  этом была и его проницательность, но и его просчет: он слишком переоценивал возможности рациональной раскладки, не оставляя места для не предусмотренных, случайных моментов, которые в данном случае позволяют реально действующему человеку быть увереннее и решительнее в своих действиях.  

Возможно, что  более глубокое почтение текстов  по социологии Макса Вебера поможет  лучше разобраться во многих практических вопросах, которые ныне стоят перед  Россией, несомненно, переживающей этап модернизации. Возможно учения Макса  Вебера никогда не утеряют своей познавательной ценности. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Макс Вебер

и социалистическая традиция  

Одним из истоков "веберовского ренессанса", возникшего в Западной Европе несколько десятилетий  назад, стал интерес к той чрезвычайно  глубокой по своему содержанию трактовке феномена социализма, которая проходит через многие труды и политическую публицистику выдающегося немецкого социолога. Многие ее аспекты до сих пор актуальны и вызывают многочисленные споры. 

В принципе такая  ситуация вполне объяснима и не может вызывать особого удивления, поскольку веберовская концепция социализма складывалась в ходе дискуссии, развернувшейся в конце XIX в. в интеллектуальных кругах Германии под влиянием быстрых и неоспоримых успехов социал-демократов, тогда еще прочно стоявших на платформе классического марксизма. В известном смысле веберовская "Речь о социализме", прочитанная летом I918 г. австрийским офицерам в Вене, является итогом этой чрезвычайно поучительной дискуссии. 

До начала 1990-х  гг. в отечественной научной литературе, как и в литературе других бывших социалистических стран, работы М. Вебера, посвященные этому вопросу, или обходились молчанием, или же подвергались разгромной критике [1, с. 5; 2; 3]. Например, насколько мне известно, российский массовый читатель смог впервые частично познакомиться с веберовской "Речью о социализме" только из появившегося в 1981 г. русского перевода книги британского марксиста Д. Льюиса, посвященной марксистской критике взглядов М. Вебера, которой было предпослано столь же критическое предисловие А. Г. Здравомыслова [2, с. 7, 146]. 

Такое отношение  к веберовскому наследию, помимо известной  традиции идеологического противопоставления "буржуазного" и "марксистского" мировоззрений, имело также вполне прагматическую психологическую основу: разработанная немецким ученым методология почти мгновенно позволяла выявить ахиллесову пяту "реального социализма" - резкое усиление под влиянием внутренних и внешних обстоятельств иррациональных моментов в развитии бюрократического управления, не говоря уже о том, что она могла составить опасную конкуренцию рассмотрению проблемы бюрократии в рамках классических марксистских текстов - от марксовой "Критики гегелевской философии права" до последних ленинских писем. Чтобы этого избежать, естественно, было необходимо усиливать противопоставление Маркса Веберу, изображая последнего как "буржуазного Маркса", "анти-Маркса" и т.п. 

По-видимому, такого рода стереотипы были причиной того, что "Речь о социализме", при всей ее актуальности, не была включена в  первый крупный, изданный по-русски, сборник веберовских работ, появившийся в 1990 г.  

Инерция такой  критики сказалась и при выходе первого русского ее перевода в начале 1991 г. в "Вестнике Московского университета". Тогдашняя редакция этого журнала  не только снабдила предисловие переводчика собственными "критическими пояснениями", сводящимися к тому, что "далеко не все можно принять в веберовской оценке социализма" [5, с. 40], но и сочла возможным, не обращая внимания на оригинал, внести "критические поправки" в сам текст перевода, вычеркивая отдельные слова и "смягчая" некоторые веберовские выражения. Именно последнее обстоятельство делает необходимым переиздание перевода в его первоначальном виде, хотя следует признать, что его выход в свет в начале 1990-х гг. уже не мог тогда повлиять на характер дискуссии о перспективах социализма в СССР, развернувшейся с началом "перестройки". Новая политическая элита выбрала совсем другой путь, сделав, на первый взгляд, неактуальными все прежние споры. 

Самому М. Веберу этот небольшой доклад о социализме, по трагической случайности оказавшийся  последним текстом, посвященным  теоретическому анализу данной проблемы, представлялся только началом новой  серии теоретических разработок в рамках большого семестрового курса о социализме, который он намеревался прочесть в Мюнхенском университете, вернувшись после долгого перерыва к преподавательской деятельности. Характер этой работы позволяет с большой степенью уверенности утверждать, что в конце жизни у него не только сложилась вполне определенная концепция современного социализма, но и ясное представление о том какую роль играло марксистское учение в его формировании. 

При всем многообразии и постоянстве обсуждения проблемы отношения Вебера к марксистской традиции [6; 7], она, по всей вероятности, никогда не сможет быть разрешена окончательно. В этом смысле обсуждение любой из веберовских гипотез, так или иначе связанных с трактовкой работ Маркса, ждет судьба бесконечного спора, продолжающегося вокруг вопроса о научной и идейной направленности знаменитой "Протестантской этики". Например, Т. Парсонсу она представлялась "опровержением Маркса" [8, p. 40; 9]. Напротив, один из друзей Вебера Г. фон Шульце-Геверниц имел не меньшее право полагать, что в этой работе "Макс Вебер развивает дальше центральные идеи марксистской теоретической конструкции(Lehrgebaude). Он присоединяется к Марксу там, где он описывает дух капитализма, но он отвергает односторонность марксовой теории, являющейся наследницей гегелевской диалектики" [10, S. XV]. 

В настоящее  время многие ученые разделяют точку  зрения, согласно которой отношение  Вебера к Марксу и его учению было самым что ни на есть серьезным, и  большинство его выводов, особенно сделанных в связи с обсуждением проблемы происхождения капитализма и западной цивилизации, могут свидетельствовать не о противоположности их взглядов, но, скорее, об их взаимодополнительности [11, S. 102]. На примере "Речи о социализме" мы предоставляем читателю самому судить о том - насколько справедливыми являются столь распространенные в недавнем прошлом в марксистской литературе утверждения о том, что "Вебер изучал марксизм главным образом по работам Каутского..., а позднее по книге "Современный капитализм" (основательному изложению "Капитала") В.Зомбарта" и поэтому "оказался не в состоянии постичь концепцию развития общества через его последовательные фазы из-за ошибочной философской позиции" [1, с.181; 4, с. 144, 146]. 

Анализ веберовских  работ, посвященных проблеме социализма, напротив, свидетельствует не только о хорошем знакомстве с классическими марксистскими текстами, но и о научном характере и направленности их критики. Например, как и Маркс, Вебер признавал всю важность и необходимость духовной и социальной эмансипации рабочего класса, понимая ее, однако, иначе, чем руководители современной ему германской социал-демократии, которые, по его замечанию, "не терпят свободы мысли, продолжая штемпелевать в головах массы раздробленную систему Маркса в качестве догмы" и "свободы совести, являющейся для них только фразой, о чем может сообщить любой берлинский городской миссионер" [12, S. 26]. 

Вебер был убежден  в том, что предпосылки такого подхода к основополагающим ценностям  европейской культуры коренятся  в профетических, эсхатологических элементах марксистской мысли, ядром которых является утопия "пролетарской диктатуры", сформировавшаяся в ранних работах Маркса и Энгельса, начиная с "Коммунистического манифеста". 

Вместе с тем, отвергая любую форму революционного утопизма, неизбежно связанного с идеей классового и группового насилия, Вебер никогда не утверждал, что социализм как тенденция экономического и политического развития является утопичным и поэтому неосуществимым. Об этом наглядно свидетельствует и его венская лекция. Ее своеобразный итоговый характер проявляется в многообразии затронутых в ней сюжетов и нюансов аргументации. Их анализ, естественно, выходит за рамки данного краткого предисловия. Представляется принципиально важным выделить лишь те ее моменты, которые, будучи теснейшим образом связанными с общей веберовской методологией социального анализа, не выделяются, однако, автором специально. 

Фундаментальной является сама мысль Вебера о том, что "социализм самых различных  типов существовал повсюду на земле в любой период и в любой стране" [13]. В этом положении весьма отчетливо отразился специфический характер дискуссии о формах социализма в немецкой научной литературе. Ее своеобразным итогом было опубликование в 1893 г. книги Р. Пёльмана об античном социализме, в которой тема параллелизма в развитии социалистических идей в классической древности и в современной Западной Европе была центральной [14]. При всех допущенных Пёльманом преувеличениях, представленный им материал позволил в дальнейшем сопоставить два явления, возникшие в античный период и уже тогда вступившие в соприкосновение. Речь идет о тенденции к формированию административно-бюрократической системы, основанной на огосударствлении экономики. Основные элементы такой системы сложились еще в древней Месопотамии, где шумерские цари III династии Ура сконцентрировали большую часть всей экономической деятельности в рамках единого бюрократического хозяйственного комплекса [15, с. 267-280; 16, с. 24-28]. Но еще дальше в этом направлении пошли македонские цари Египта из династии Птолемеев, создавшие экономическую систему, в некоторых своих чертах напоминавшую систему, созданную в СССР Сталиным [16, с. 27-28]. На основе идеализации древневосточных монархий в античный период формировались разноообразные утопические концепции общественного устройства, в основе которых лежал принцип строжайшей иерархии и руководства обществом со стороны просвещенной элиты [17]. Во многом под влиянием античной утопической литературы мыслителями эпохи Возрождения и нового времени создавались коммунистические проекты, формировавшие своеобразный интеллектуальный климат и литературную традицию, которые оказывали воздействие на идеологию европейского рабочего движения, а в дальнейшем и на марксистскую концепцию социализма.