Политические модернизации Российского общества, исторический опыт и перспективы

В общем все говорит о том, что сегодня мы живем в совершенно иной стране, хотя осуществленные преобразования не привели еще к тотальной смене ментальности российского населения. Но трансформация общественной психологии – это самый сложный и долговременный тип преобразований.

Если задаться вопросом: когда началась нынешняя революция, то надо будет признать, что точкой ее отсчета, или, образно говоря, ее детонатором был август 1991 года. ГКЧП и последовавший вскоре после провала этого путча указ президента РСФСР Б.Н. Ельцина, фактически запретившего КПСС, привели к параличу всей политической системы и предельному обострению и без того очень сложной социально-политической и экономической ситуации в стране. Распад СССР, произошедший вскоре после этих событий, еще больше обострил положение.

Окончательный слом советской экономической системы произошел в 1992 году, когда была осуществлена либерализация цен и проведена приватизация основной части государственной собственности. Это был второй этап революции. Кульминация событий наступила осенью 1993 г., когда в сентябре-октябре 1993 года после расстрела Белого дома и роспуска Верховного совета РСФСР были распущены советы и когда закончилось фактическое двоевластие. Принятие новой Конституции 12 декабря 1993 года поставило точку в революционном марше. В декабре 1993 года завершился третий этап революции и начался период укрепления новой власти, этап эволюции.

По глубине и радикальности осуществленных преобразований четвертая революция в России может быть сравнима лишь с Октябрьской революцией 1917 года. Однако между этими двумя эпохальными историческими событиями существует немало принципиальных различий, наиболее существенное из которых следующее. В то время как Октябрьская революция прервала естественный ход российской истории и ставила своей главной целью построение неведомого ранее общества полной социальной гармонии и равенства, общества, известного прежде только в теории, как коммунистическое, четвертая революция изначально преследовала диаметрально противоположную цель: вернуть Россию на естественный, исконный, т.е. буржуазный путь развития.

Если признать, что главная цель нашей нынешней революции та, о которой говорилось выше, то следует задаться и такими вопросами, как: существовали ли объективные причины и предпосылки для такой революции и, если они были, то какие; имелись ли в СССР, а затем в независимой России такие политические силы, которые признавали бы необходимость социальной революции и, если они имелись, то каковы были их программы и т.д.?

Говоря о причинах, следует, вероятно, признать, что объективные мотивы для социальной революции, как это не покажется сейчас удивительным, были.

Главная из них заключалась в том, что система государственного социализма, или так называемая командно-административная система, исчерпавшая к началу 50-х годов ХХ столетия свой ресурс и превратившаяся фактически в тормоз социально-политического и экономического развития страны, не поддавалась реформированию. Самым убедительным подтверждением такого вывода является то, что, несмотря на огромные усилия и затраты, ни хрущевские реформы, ни косыгинские, ни горбачевские не давали долговременного устойчивого позитивного результата и не достигали цели модернизации самой системы, на что очень надеялись ее инициаторы и архитекторы. Ограничивая и фактически подавляя свободу, инициативу, предприимчивость в самых различных областях жизни, командно-административная система превратилась в непреодолимый барьер на пути общественного прогресса в СССР.

Кроме объективной причины внутреннего характера на ситуацию в нашей стране заметно воздействовала и объективная внешняя причина. Развитый западный мир, постоянно модернизируясь, устойчиво развивался и быстро уходил вперед. Именно этому строю, а не социализму, как долгое время надеялись многие, удавалось решить принципиальные вопросы общественного развития более эффективно. Чем больше времени проходило, тем очевиднее становилось, что командно-административный социализм явно проигрывает историческое соревнование между двумя социальными системами – капиталистической и социалистической.

Что же касается объективных предпосылок для революции то, как представляется, их в 80-х годах в Советском Союзе не было. Действительно, разве в недрах советского социализма формировались производительные силы и производственные отношения принципиально нового типа и, соответственно, новые группы и слои населения, являющиеся продуктом этих сил и отношений? Нет, таковые не формировались. Научно-техническая революция, начавшаяся на Западе в 60-е годы, где такие силы и отношения зарождались, лишь частично затронула СССР (например, в ВПК и в космической сфере) и, в отличие от Запада, не привела к формированию постиндустриального общества с переходом в информационное, т.е. общества, основанного на высоких и информационных технологиях, представляющих собой ни что иное, как новые производительные силы. На их базе формируются не только новые слои и группы населения (например, напрямую связанные с компьютерными технологиями), но и новые производственные отношения.

Если бы все это существовало в СССР, мы могли бы с уверенностью говорить о наличии объективных предпосылок для социальной революции. Но этого не было. Не лучше дело обстояло и с субъективными предпосылками. Действительно, разве были у нас до 1988–1989 годов более или менее организованные оппозиционные силы, которые ставили бы своей целью свержение советского строя и возвращение к капитализму? Даже в конце 1980-х годов у основной части возникшей весьма аморфной оппозиции главным лозунгом был: «Социализм с демократическим лицом».

Заканчивая сюжет о наличии субъективных причин и предпосылок, следует заметить, что без них не могут складываться и полноценные субъективные. Если же они все же образуются, то это происходит под воздействием иных факторов (например, внешних). Не имея под ногами прочной родной почвы, они вступают в антагонистическое противоречие с существующей в стране системой и, как правило, раньше или позже терпят поражение.

Если взять за основу и за данность сказанное выше, то надо будет признать, что субъективных предпосылок и, соответственно, движущих политических сил для четвертой революции в СССР и России не было. Но кто же в таком случае начинал и двигал эту революцию?

Поначалу, во второй половине 1980-х годов, это была группа реформаторски настроенных руководящих деятелей КПСС (или реформаторское крыло) во главе с ее генсеком М.С. Горбачевым, а затем группа радикально (фактически революционно) настроенных руководителей новой России во главе с Б.Н. Ельциным. Да, наша история распорядилась так, что президент России, фактически антипод и антагонист М.С.Горбачева, завершил дело, начатое последним генсеком КПСС и единственным (первым и последним) президентом СССР. Быстро ухудшающаяся экономическая и социально – политическая ситуация вынуждала обоих предпринимать все более радикальные меры и двигаться по пути радикализации преобразований, или, иначе говоря, по революционному пути.

Исходя из сказанного, можно сделать вывод о том, что радикальные реформы начала 1990-х годов явились прямым продолжением перестроечных процессов конца 1980-х. Без перестройки, фактически парализовавшей советскую общественно-политическую систему, переход к революционным преобразованиям 90-х годов был бы невозможен. Перестройка подготовила почву и предпосылки для такого перехода, в т.ч. через углубление системного кризиса.

Несмотря на прямую взаимосвязь, между перестройкой М.С.Горбачева и революцией Ельцина есть и принципиальные различия.

Первое из них состоит в разной направленности этих социальных процессов. В то время как перестройка преследовала цель совершенствования социализма и фактически перехода к социал-демократическому пути развития (с точки зрения автора, это было бы более естественным для советского общества), революция Б.Н. Ельцина была по сути своей и изначально направлена на полный отказ от социализма и переход к буржуазному устройству западного типа.

Либеральный, буржуазно-демократический характер 4-й российской революции не только способствовал решению некоторых фундаментальных вопросов нашего общественного бытия, но и поставил перед нашим обществом ряд не менее сложных проблемных вопросов. Главный из них следующий: может ли либерализм западного типа быть системой идейных ценностей для российского общества и может ли он быть компасом страны на пути к желанной цели? То есть может ли он привести нас к подлинно демократическому, открытому, правовому, социальному государству с развитым гражданским обществом, устойчиво и активно взаимодействующим с внешним миром.

На взгляд автора, либеральный характер нынешней революции лишь частично может решить стоящие перед нами проблемы и не приведет нас к указанной выше цели. Ибо неверное решение проблемы собственности , в принципе противоречащее демократическому решению вопроса власти, по определению не может привести к образованию мощного среднего класса – основной опоры стабильности, главного потребителя и потому одного из основных двигателей общественного прогресса.

Кроме вышеуказанного негативного есть и позитивный итог революции. Он состоит в том, что впервые за всю нашу историю мы отошли от централизованной модели организации власти и государственного устройства и стремимся выстроить демократическую, значительно менее централизованную систему власти. Можно спорить, подходит это для России или нет, но мир идет по пути демократизации уже давно, и это дает положительные результаты.

В экономической и духовной сферах ситуация, как представляется автору, сложнее. С одной стороны, мы видим здесь плюрализм форм собственности, производственных отношений, структур и мировоззрений, что относится к позитивным факторам, с другой – сосредоточение финансовой и информационной власти в руках олигархов, что, безусловно, относится к отрицательным явлениям.

2.3 Политическая модернизация Российского общества в данное время

В современных условиях главный смысл социальной революции в любой стране, не исключая Россию, состоит в том, чтобы открыть стране дорогу не только прогрессу производительный сил и тем социальным слоям, которые с ними связаны, но к реальной, а не фасадной демократии, важнейшему средству реализации этого прогресса.

Приход и утверждение демократии в России, как и во многих других странах, происходили под несомненным воздействием глобальных демократических волн . Каждая такая волна демократизации была, с одной стороны, результатом нового состояния общества, его растущих устремлений и следствием борьбы народов за свои интересы. С другой стороны, она вела к развитию гражданского общества, росту числа партий и общественных движений, что, в свою очередь, вело к новым демократическим приливам, открывало перед страной новые горизонты прогресса. По закону природы приливы наталкивались на сопротивление консервативных и ретроградных сил, прежних устоев, которое, как правило, приводило к откатам.

Чем ближе к нашему времени, тем мощнее и масштабнее становятся волны демократизации, тем глубже и фундаментальнее их воздействие на мир. Россия, как представляется, также не стоит в стороне от воздействия этих процессов. Это, разумеется, означает, что за определенным нынешним отливом обязательно наступит прилив.

В демократическом развитии Россия всегда отставала от авангардных стран, что явилось следствием недостаточного общего развития ее социума и государства. Тем не менее, для нее также были характерны и демократические приливы, и консервативные отливы. Но сила их была слабее и результаты скромнее, чем в колыбели демократии – Европе.

В результате отставания, особенно в ХХ веке, основную часть которого страна шла оригинальным путем советского народовластия, опыт демократии (в общепринятом смысле) накапливался с трудом. Пойдя в начале 1990-х годов в начальную школу демократии, страна столкнулась с безудержной вольницей, при которой демократические институты зачастую не только не выполняли своих функций, а, напротив, дискредитировали саму суть своего предназначения. Очень быстро вольница стала угрожать не только самой демократии, но еще и целостности и даже самому существованию государства. Чтобы остановить негативное развитие событий, руководство страны пошло на определенные ограничения демократических норм. Полное преодоление этапа вольницы позволит, надо надеяться, отказаться от ограничений и постепенно, шаг за шагом, освоить все демократические ценности, накопленные человечеством.

Между глубинными экономическими и политическими процессами существует прямая и тесная связь. Формирующиеся в экономической сфере новые группы собственников, из которых постепенно вырастают слои и классы, объективно нуждаются в своей доле политической власти . Чем сильнее этот слой или класс, тем больше его политические амбиции. Стремясь реализовать эти амбиции, новый класс апеллирует к народу, избирателям, к демократии. Однако демократия воспринимается новым классом не более чем средство для достижения власти. Народ же, веря какое-то время в обещания нового класса, также стремится стать субъектом политической жизни. Но без экономического благополучия, высокого уровня жизни реализовать народный идеал невозможно. Только народ, достигший высокого уровня жизни, не только имеет то, что надо защищать, но и становится мотивированным на такую защиту. Бедный народ либо индифферентен к политической жизни и выборам, в частности, либо – не более чем средство в руках властной элиты, которым легко манипулируют при достижении собственных целей.

2.4 Императивность и основные субьекты политической модернизации в современной России

Изложение предыдущих лет мне хотелось бы продолжить и порассуждать не только об императивности модернизации, по поводу которой мнение достаточно единодушное , но и об основных субъектах политической модернизации современной России.

Но прежде мне хотелось бы объяснить, почему я выбрал именно эту тему для своего доклада, и какие факторы я имею ввиду под субъектами политической модернизации.