Догоняющая модернизация

    Иными словами, этот выбор не полностью  произволен и лишен предварительных  посылок, как мог бы быть выбор  в условиях общественной tabula rasa, на которой можно воплотить любой  политический проект. Данный выбор  определяют не только сами процедуры, т.е. конкретные политические действия, — он зависит и от структурных факторов, прежде всего, причинно обусловленных культурными традициями и широким общественно-экономическим контекстом. В самом деле, начинать строить демократию можно, не дожидаясь, пока созреют подходящие, благоприятные для нее условия, однако, в конечном счете, исход конкретного демократического транзита и перспективы консолидации демократии зависят и от структурных факторов.

    Демократия  как институционализированная неопределенность все же предполагает выбор между вариантами, которые сами в значительной степени определены. В самом деле, именно структурные — государство - и нациеобразующие, социально-экономические и культурно-ценностные — факторы определяют содержательное наполнение выбираемых формальных процедур и институтов (и объясняют, например, почему в одних случаях выборы становятся важнейшим институтом консолидируемой демократии, а в других — используются новой олигархией в качестве механизма самосохранения).

    Многие  исследователи приводят мнение о неправомерности каких-либо аналогий между посткоммунизмом и признанными “классическими” поставторитарными демократизациями в Южной Европе и Латинской Америке. Спору нет, противники уподобления демократизации и посткоммунизма совершенно правы, когда фиксируют очевидные особенности посткоммунистических трансформаций: двойную задачу политической демократизации и перехода к рыночной экономике; необходимость демонтажа значительной части устаревающих производственных мощностей ради модернизации и реструктуризации других; отсутствие, в большинстве случаев, первоначального пакта между реформаторами и консерваторами; возникновение этнонационалистической (т.е. сущностно недемократической) реакции на коммунистический коллапс; зачаточный характер гражданского общества при аморфности связей между его изолированными протоэлементами и государством и др.

    Современный посткоммунизм и в самом деле многомерен. Именно поэтому разные его стороны могут быть концептуализированы в разнообразных теоретических моделях, интерпретирующих посткоммунизм и как демократизацию авторитарного политического режима, и как трансформацию политической системы с сохранением многих традиционных черт, и как переход от командной экономики к рыночной, и как составной элемент глобальной демократической волны, и как распад последней в мире империи либо национальное самоопределение со становлением новых государственности и национальной идентичности. Возможны и другие теоретические описания. В отдельных своих измерениях посткоммунизм одновременно принадлежит разным, хотя и взаимопересекающимся, типам и модификациям явлений и процессов. Время для создания интегрированной теории посткоммунизма, по всей видимости, еще не пришло, пусть даже потому, что само посткоммунистическое развитие продолжается и не получило сколько-нибудь завершенных, выкристаллизовавшихся форм. Эта содержательная неопределенность отражена и в самом термине “посткоммунизм”, который воспринимается как негативный по смыслу³.

    Является  ли третья демократическая волна конечной?  Не останутся ли страны на периферии между демократией и тоталитаризмом? Причинами затянувшегося демократического транзита могут служить: ограничение политической рола парламентов в пользу исполнительной власти, стремление избранных президентов продлить закрепленные конституцией сроки пребывания главы государства на своем посту, создание партийной системы с преобладанием президентской партии, давление властей на свободные средства массовой информации и общественные организации, многочисленные нарушения правил проведения выборов и в снижении их конкурентного характера. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2.2 ОРГАНИЧЕСКАЯ МОДЕРНИЗАЦИЯ

    Органическая модернизация характерна для стран-лидеров мирового технологического и экономического прогресса, таких как США и стран Западной Европы, осуществивших переход к рациональному общественному устройству в результате длительного внутреннего развития. Страны с бывшими авторитарными режимами, ныне принимающие участие в третьей волне демократизации, для преодоления демократического транзита заимствуют у стран-лидеров, сложившиеся у них демократические институты. Таким образом, органическая модернизация является неким эталоном и своего рода целью для догоняющей модернизации. Но возможно ли осуществить демократический транзит и прийти к этой конечной цели?

    Демократия, как форма жизни не может стоять на месте. Чтобы жить, ей необходимо развиваться в соответствии с  переменами, уже свершившимися и  только грядущими. Если демократия не движется вперед, если пытается остаться неизменной, она вступает на путь регресса, ведущий к угасанию.

    Американцы  твердо заверяют в своей преданности  принципам правления в интересах  большинства при соблюдении  прав меньшинства, разделению властей, верховенства закона, равенства и равных возможностей, всеобщего избирательного права и честных выборов, гражданских свобод и справедливости для всех, хотя на практике они реализуются не полностью. Все это не преходящие достижения отцов-основателей нации, оставленные ими в наследство будущим поколениям американцев. И уже эти завоевания, согласно трактовке, надежны, бесспорны и непоколебимы.

    Демократия  одновременно и состязательная система, обеспечивающая честную конкуренцию  конфликтующих интересов и противостоящих целей, и система организации  общественного обсуждения, призванная вырабатывать и продвигать общие интересы и коллективные цели. Р.Даль выделил следующие критерии демократического процесса:

• всеобщее избирательное право
• равное и основанное на информации понимание существа стоящих проблем
• эффективное участие в процессе принятия решений на всех его этапах
• действенный контроль, как за выработкой повестки дня, так и за делегированием власти

   По  словам Дж.Дьюи демократическое правление  базируется на убеждении, что никакой  человек или группа людей не обладает достаточной мудростью, чтобы управлять другими без их согласия. Это убеждение косвенно предполагает, с одной стороны, равенство, поскольку «общественная воля возникает как, совокупное выражение идей многих людей», а с другой – наличие возможности, ибо все люди имеют право формировать и высказывать соображения по поводу своего места и благополучия в рамках социального порядка.

    Что кается демократии, как образа жизни, то, похоже, нет ни одной крупной  нации, где государства или культуры, которые бы в основном, а тем более – полностью соответствовали её критериям. И Соединенные Штаты здесь, конечно не исключение. В этом плане, сложившиеся стили жизни нельзя назвать подлинно демократическими. Именно это имел в виду Дьюи, когда описывал демократию как радикальную идею и ту задачу, которую нам еще предстоит решить. Малого того, нет никаких гарантий, что это предприятие увенчается успехом. Возможно, что демократического образа жизни так никогда и не удастся достичь⁴.

    Но  это не означает, что демократическая жизнь – всего лишь вымысел. Ведь, как подчеркивал С.Хук, тот факт, что нет абсолютно толстого человека, не мешает нам проводить различие между более и менее толстыми людьми.

2.3 СОИАЛЬНЫЕ И ЭКОНОМИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ

    Общество, как мы выяснили, является определяющим фактором  в период демократического транзита. Оно и лишает легитимности авторитарный  режим, и толкает правящую элиту на либеральные реформы в начале самого перехода и завершает этот переход, ведь только восприятием значительной части общества, сложившихся демократических институтов, как приемлемых и не имеющих легитимных альтернатив осуществляется консолидация демократии.

    Что же переживает гражданское общество в период демократического транзита? Проанализируем на примере России.

    На  первом этапе реформ маятник качнулся от социалистической мысли к либеральной, но ситуация изменилась и вновь пробудился интерес к традиционалистским, национально-патриотичеким, а в ряде случаев и шовинистическим движениям, что вполне закономерно в ситуации кризиса, распада и тяжёло переживаемой униженности страны. Одновременно происходит расширение сферы бездуховного, примитивного прагматизма, в основе которого лежит, по видимому, атомистический индивидуализм в ситуации продолжающейся дезинтеграции общественных связей. В целом общественное сознание граждан России может быть охарактеризовано сегодня как противоречивое и фрагментарное. Утрачена не только целостность картины мира, но зачастую точки отсчёта оказываются потерянными отсюда -  непредсказуемость, иррациональность политического поведения, пропасть между мнением и действием, повышенная эмоциональность восприятия происходящего, чередуемая с приступами безразличия и усталости от политики. В то же время продолжают действовать многие укоренившиеся привычки и стереотипы восприятия и поведения, иной раз спасающие нас от сползания к хаосу, но одновременно воспроизводящие те самые модели, от которых хотелось бы избавиться в демократической России. Произошёл разрыв между наметившимся плюрализмом ценностей и их институционализацией, социально-экономические интересы в отличие от потребительских структурируются крайне медленно. Свобода выбора в ситуации подобного ценностного хаоса нередко превращается в случайный выбор под воздействием последнего события или только что подхваченной новомодной теории.

      Приходится констатировать, что  политическая культура российского  общества всё ещё далека от  гражданской.

      В стороне от кризиса не  могла остаться и сфера властных  отношений в обществе. Между тем  никакая стабилизация или устойчивое развитие невозможны без преодоления кризиса легитимности, имеющего весьма глубокие основании в политическом сознании граждан. И дело здесь не ограничивается эмоциональной реакцией на текущие события. Пафос разрушения, направленный в своё время против атрибутов советской государственности, продолжает сохранять сильную инерцию и в настоящее время, подрывая основы государственности как таковой. Этому в немалой степени способствует неутихающая компрометационная война «всех против всех», особенно обостряющаяся в ситуации избирательной компании. Негативизм по отношению к власти приобретает устойчивый характер и сегодня он уже, пожалуй, даже в меньшей степени распространяется на коммунистический режим, нежели на демократический, дискредитируя тем самым саму идею демократии. Очевидно, что если данную тенденцию не удастся приостановить в самое ближайшее время, то отношение ко всякой власти как к «власти от дьявола, а не от Бога», а к политике, как к заведомо грязному делу, может надолго зафиксироваться в сознании, войти в политическую культуру общества, обрекая на успех практически любой последующий режим, грозит подрывом самих основ российской государственности⁵.

    Ещё одна проблема относительно кризиса  легитимности власти в России проистекает  из отношения власти и собственности. Государство при капитализме выполняет принципиально иные функции, нежели в докапиталистических обществах: отличительной чертой здесь выступает разделение единого комплекса  на политические и экономические отношения. Именно это и придаёт капиталистическому государству устойчивость и автономию. В условиях рынка частная сфера неизбежно носит ограниченный характер: возникает проблема регулирования внеэкономических и непроизводственных отношений, то есть потребность в наличии специфических органов социального контроля, вынесенных за рамки производственных отношений.

      Для социалистического государства  была характерна неразделимость  сфер власти и собственности.  Государство при социализме контролировало  все области жизни, включая  производственную и распределительную. В процессе обвальной приватизации последних лет произошло внешнее разделение этих сфер, и тенденция вроде бы в этом отношении остаётся довольно сильной. «Старое » государство подорвано, ибо потеряло главную функцию контроля над распределением, но «новое» государство капиталистического типа ещё не создано.