Отраслевой и региональный менеджмент

В то же время  нельзя не заметить, что эти исследования несут в себе значительный элемент  дискуссионности. Это касается как  работ, основанных на эмпирическом материале (например, индексы политического риска в регионах РФ всегда вызывают споры ), так и теоретических трудов.

 В центре  дискуссий за рубежом оказались  две проблемы. Во-первых, некоторые  авторы поставили под сомнение  институциональную значимость регионов как политических акторов. Во-вторых, справедливую критику многих западных исследователей вызывало отношение к региональной власти России как к воплощению демократических перемен.

 Наряду  с противоречивостью и неоднозначностью экспертного анализа российского регионализма другой проблемой является связь результатов этого анализа с практикой. Несмотря на моральную и интеллектуальную поддержку процессов регионализации, реальный курс западных стран продолжает базироваться на прагматичном убеждении в том, что гораздо легче иметь дело с одним — центральным — правительством, чем с 89 региональными администрациями.

Желание иметь  перед собой стабильную и одновременно внутренне плюралистическую Россию поставило Запад перед серьезной дилеммой. Но даже в тех случаях, когда в расчет все же принималась российская региональная реальность, о сбалансированной политике как таковой говорить не приходится. Лишь ограниченное число субъектов нашей Федерации заслужили особого внимания иностранных правительств: это, прежде всего, Калининградская область (из-за географической близости к странам ЕС и НАТО), Дальний Восток (соседство с АТР), некоторые «этнические» республики вроде Татарстана, а также отдельные регионы, которые получили репутацию относительно надежных деловых партнеров (Новгородская, Томская области и ряд других).

Однако критерии подхода даже к этим регионам расплывчаты. Например, несмотря на то, что большинство  зарубежных исследователей Саратовскую  область относят к числу наиболее перспективных с точки зрения бизнеса, министерство торговли США заявило, что в этом регионе у властей нет связной и прозрачной политики по отношению к иностранным партнерам. США практически не давали сколько-нибудь определенных разъяснений по поводу своего выбора Томской области в качестве одного из ключевых региональных партнеров в России. Это отсутствие логики и последовательности со стороны государственных структур усугубляется тем обстоятельством, что для многих западных фирм, работающих в России, также характерно отсутствие долгосрочной стратегии.

Стратификационная пирамида российского политического  социума привела к вызреванию в нем различных ориентаций в  отношении всего комплекса международной  политики.

 Федеральный  центр анализирует глобализацию  преимущественно в геополитическом плане. Ни в военной доктрине, ни во внешнеполитической концепции РФ, принятых в 2000 г., нет не то что оценки, но даже простого упоминания роли регионов на международной сцене. Видимо, в МИДе и Министерстве обороны на самом деле считают, что все связанное с безопасностью и иностранными делами до сих пор решается исключительно в Москве.

     Подход федерального центра к  влиянию глобализации на регионы,  безусловно, имеет и свою логику, и право на существование. Однако  важно отметить две обусловленные этим проблемы. Первая — структурная адаптация главного внешнеполитического ведомства страны к реалиям федерализма. Стараясь как-то приспособиться к региональной активности на международном поприще, МИД создал Консультативный совет по связям с субъектами Федерации, однако об эффективности работы этого органа трудно сказать что-то определенное. Представительства МИДа в регионах (еще одна новация последних лет) изначально были задуманы как чисто канцелярские инстанции, лишенные каких бы то ни было политических функций. Однако, если МИД хоть как-то старается работать с оглядкой на регионы, то Министерство обороны — важнейшее ведомство, связанное с внешней и военной политикой, — вообще не имеет никакой стратегии политических коммуникаций с региональными лидерами.

Региональные  органы власти, как правило, в своей  международной деятельности мотивированы скорее геоэкономическими, чем геополитическими соображениями. Переплетение геополитики  и геоэкономики особенно заметно  на примере приграничных регионов. Однако на этом пути все регионы встретили огромные трудности, связанные с таможенной и визовой политикой Центра.

Следует заметить, что приверженность регионов геоэкономической стратегии, естественно, не означает бесконфликтности в ее реализации. К примеру, зависимость от иностранных товаров или рабочей силы может иметь негативные геоэкономические последствия для регионального хозяйства. На финансово-экономической почве возможны конфликты региона и с федеральным центром: к примеру, в бытность свою краснодарским губернатором Н. Кондратенко грозился остановить экспорт нефти и нефтепродуктов через все порты края, что явно шло вразрез с международными обязательствами, находящимися в компетенции российского правительства.

Конечно, объективные  конфликты интересов между регионами и федеральным центром в области международных связей сосуществуют с практикой конструктивного сотрудничества этих субъектов. В данном смысле фронтальное противопоставление регионы — центр выглядит контрпродуктивным. К примеру, приграничное сотрудничество требует участия Москвы хотя бы потому, что в большинстве приграничных регионов России имеются базы Министерства обороны, без которого решение проблем безопасности и экологии кажется нереальным.

 Региональная  «парадипломатия» способна помочь установлению добрососедских отношений с близлежащими странами в том случае, если традиционные внешнеполитические инструменты недостаточно эффективны (так, например, создание в Пскове латышского землячества может в некоторой степени смягчить отношения России с Латвией в целом). Регионы своими усилиями могут дополнить некоторые внешнеполитические шаги федерального правительства: так было в июле 2000 г., когда губернатор Приморского края Е. Наздратенко «подхватил» инициативу В. Путина по политическому сближению РФ и КНДР, наполнив ее экономическим содержанием. Без деятельного участия регионов невозможно осуществление многих широкомасштабных транспортных проектов, будь то коридор «Север — Юг» (идея его активно поддерживается руководством Татарстана и Министерством транспорта РФ) или транспортировка каспийской нефти (при разработке маршрутов которой правительство России делает особый акцент на возможностях Астрахани). Регионы способны выступать посредниками при этнических конфликтах (на это, в частности, была направлена так называемая Гаагская инициатива руководства Татарстана, озвученная в рамках международного проекта «Управление этническими конфликтами в пост-советских государствах» с участием политических деятелей Абхазии, Крыма, Приднестровской республики).

Еще одна проблема, касающаяся регионального уровня внешнеполитического  участия, состоит в том, что геоэкономические приоритеты российских регионов входят в противоречие с геополитической  логикой не только федерального центра, но и части зарубежных государств. Многие формы субнационального взаимодействия воспринимаются в Европе сквозь призму геополитических в своей основе представлений: либо как «школы интеграции», то есть как прелюдии к вхождению тех или иных стран в современные «транснациональные режимы» (вроде НАТО или ЕС), либо, наоборот, как альтернативы расширению этих «транснациональных режимов», если таковое будет признано не соответствующим стратегическим целям Запада.

Осознание ограниченных экономических и финансовых возможностей отдельных субъектов Федерации привело к зарождению межрегионального уровня интеграции, который вплоть до мая 2000 г. отождествлялся с восьмью межрегиональными ассоциациями. Для региональных элит они были теми форумами, которые позволяли привлечь внимание федерального центра, как к внутренним, так и к внешнеэкономическим проблемам краев, областей и республик.

 Ситуация  изменилась после начала президентской  административной реформы. Пока  сложно предвидеть, как стратегии  развития новых федеральных округов  будут соотноситься с потенциалом каждой из восьми межрегиональных ассоциаций, хотя такая задача прямо ставится в «Положении о полномочном представителе Президента». Не менее сложно предсказать, сможет ли какой-либо из семи новых федеральных округов претендовать на некую роль за пределами России; однако существует высокая вероятность того, что их создание даст стимул к появлению шести (за вычетом Москвы, и так являющейся лидером) центров геоэкономического влияния в России.

 Пока же совершенно очевидно, что международный потенциал нынешних российских регионов сильно различается. В самом общем плане мы можем выделить три типа «интернационализированных регионов»

1. Регионы  с большим экспортно-импортном  потенциалом. На их территории  находятся финансовые либо индустриальные центры, располагающие достаточными материальными ресурсами, котирующимися за пределами государства и позволяющими привлекать иностранные инвестиции. В настоящее время экономическое развитие России характеризуется концентрацией деятельности иностранных инвесторов в ограниченном числе наиболее динамичных и политически стабильных субъектов Федерации («локомотивных регионах»), где имеются развитая экономическая инфраструктура, относительно высокая платежеспособность населения, а также запасы сырья. Важный фактор для иностранных инвесторов — региональная политика, гарантирующая частные вложения и предоставляющая льготы по налогообложению.

 Одна из проблем регионов-лидеров состоит в том, что федеральный центр так до сих пор и не решил, следует ли их поддерживать на государственном уровне. В российском правительстве сильны голоса тех, кто полагает необходимым создавать условия наибольшего благоприятствования для слабых, отстающих регионов. Однако известно, что эффективность и равенство противоречат друг другу.

 Представляется, что весьма распространенная  в российских верхах концепция  опоры на регионы, связанные  с экспортом минерально-сырьевых  ресурсов, очень уязвима по той  причине, что такой вывоз дает  лишь относительные преимущества (падение мировых цен на сырье или открытие за рубежом новых месторождений приводят к ухудшению конъюнктуры экспорта и могут подорвать социально-экономическое развитие соответствующих субъектов Федерации).

 2.«Этнические» республики. Их международный «капитал» носит не столько материальный, сколько религиозно-культурный и политический характер. Именно этнические республики в составе России (а точнее, их правящие элиты) стали основными оппонентами федерального центра в вопросе о суверенитете; они пытались концептуально оспорить многие направления внешней политики России.

 Другая  особенность этнических регионов  состоит в том, что значительную  роль в их развитии играют  неформальные центры влияния,  связанные с конфессиональными  структурами. Многие из этих  регионов финансируются единоверцами из-за рубежа. Тесное переплетение религиозного и этнического факторов неизбежно приводит к их интернационализации.

3. Приграничные  регионы. Это — та категория  субъектов Федерации, для которых  основной «капитал» международного  сотрудничества носит территориально-географический характер.

Их специфика  состоит, во-первых, в том, что из-за особого отношения государства  к своим внешним границам все  эти регионы неизбежно вплетены в сложнейшую комбинацию факторов, связанных с геополитикой, геоэкономикой и безопасностью. При этом для экономики большинства приграничных территорий огромную роль играет транзит. Фактически в России существуют 45 региональных субъектов международной транзитной деятельности. Однако формы ее осуществления не ограничиваются геоэкономическими или геофинансовыми рамками, а наталкиваются на межгосударственные отношения и конфликты. Сама концепция транспортных коридоров (будь то «Балтика — Черное море», «Евразийский транспортный коридор» или пока гипотетическое новое «издание» Великого шелкового пути) отражает смешение интересов регионов, финансово-промышленных групп и государств. То же касается стратегии прокладки газопроводов и нефтепроводов. В то же время любая нестабильность в приграничных регионах самым негативным образом сказывается на геополитических интересах всего государства. В целом, повышенный «удельный вес» проблем безопасности типичен для подавляющего большинства приграничных регионов России.

Вторая характерная черта приграничных регионов состоит в том, что большинство из них находятся на стыках цивилизаций. Для России это обстоятельство имеет два последствия. Для ее западных регионов, стратегически нацеленных на интеграцию в евро-атлантическое пространство, это приводит к необходимости устанавливать соответствующие правовые, политические и иные стандарты. При этом потенциал приграничных регионов по адаптации демократических норм, закрепившихся среди передовых стран и являющихся необходимым условием дальнейшей интеграции России в современную мировую систему, весьма высок.