Сюжет исторического романа Лермонтова «Вадим»

Сюжет исторического романа Лермонтова «Вадим»

Сюжет юношеского романа Лермонтова построен на рассказе о том, как Вадим, сын мелкопоместного дворянина, разоренного богатым соседом явное сходство с повестью Пушкина «Дубровский», примыкает к восставшим пугачевцам и мстит за честь своей семьи, несправедливость, свидетелем которой он был с детства. Романне был закончен Лермонтовым. Несмотря На незавершенность, произведение представляет интерес как наиболее ранняя попытка осветить в литературе тему Крестьянского восстания под руководством Пугачева. Вспомним, что Пушкин приступил к интенсивному сбору Материал для «Истории Пугачева» в 1833 г., а роман о народном восстании был закончен им к 1836 г. Дело, конечно, не в хронологическом опережении. Надо обрати, внимание на позицию авторов, оценку ими крестьянского восстания. Пушкин, как мы знаем, не мог до конца принять «русский бунт, бессмысленный и беспощадный».

Роман создавался с учетом реалистических и романтических традиций русской и западноевропейской прозы 30-х годов XIX в. Так, образ Палицына, деспота и самодура, во многом напоминает пушкинского Троекурова. В изображении Вадима чувствуется влияние французской школы «неистовых» романтиков Гюго, Виньи и др.. Но основу повествования составили личные впечатления начинающего автора. При изображении помещичьей жизни отразились случаи бесчеловечного отношения дворян Пензенской губернии к своим крепостным. Еще более заметна опора на реальные факты в разработке исторической линии. Лермонтов пользовался изустными преданиями о расправе пензенских крестьян-пугачевцев над помещиками. В романе запечатлены эпизоды, происходившие в 9-10 километрах от Тархан, близ Нижнеломовского монастыря, в селе Красном и т. д.

Лермонтов горячо убежден в том, что именно восстание призвано «дерзко» и «хмельно» отменить прежние нормы социальных отношений. Правда, писателя привлекает в восстании, быть может, не сам результат и его последствия, а энергия, «неистовство» масс, романтическое упоение свободой, но факт остается фактом: юный прозаик безоговорочно принимает сторону народа, поэтизирует «бунт» крестьян и самую неизбежность грозной, жестокой расправы утесненных «низов» над «верхами». В этом необычность лермонтовского романа, объективно подводившего к мысли о необходимости перехода лучших представителей образованного сословия на сторону народа.

В 18 столетии дворянство, потеряв уже прежнюю неограниченную власть свою и способы ее поддерживать,- не умело переменить поведения: вот одна из тайных причин, породивших пугачевский год!»

Все это говорит о том, что Лермонтов одновременно с Пушкиным складывал основу документализма как нового способа художественного раскрытия исторической темы. Но осветить пугачевское восстание с той же широтой и конкретностью, какие свойственны роману Пушкина «Капитанская дочка», юному Лермонтову не удалось. Не хватало художнического опыта. Затрудняло развитие темы и то, что центральный персонаж романа Вадим - романтический герой. Характер его не мотивирован, свойства натуры и поступки преувеличены до крайности. Он - гонимый в мире, несчастный человек горбат, лишен крона, семьи, дружеской ласки. Понимание действительных мотивов пугачевского восстания ему чуждо. Вадим перешел на сторону Пугачева вследствие романтического протеста против «всеобщего» человеческого зла. Все это вносило в роман элементы загадочности, не давало возможности глубоко раскрыть движущие силы национальной истории. Но Лермонтов шел верной дорогой. Он осознавал правоту народного восстания. Роман приобрел острый политический смысл. Не надеясь на публикацию, Лермонтов приостановил работу над произведением. Роман увидел свет уже после смерти поэта - в 1873 г.

Роман отличается антикрепостническим пафосом. Изображая взаимоотношения богатого помещика Палицына с окружающими его людьми, Лермонтов по-ради-щевски остро обнажил язвы дворянско-усадебного быта. Невежество, разгул барской спеси, раздоры из-за земель, бесчеловечное отношение к крестьянам - таковы черты крепостнического уклада, который осознан писателем как бедствие нации и тормоз на пути ее дальнейшего исторического развития. Отсюда и поражающее своей точностью объяснение причин вызвавших восстание: «Умы предчувствовали переворот и волновались: каждая старинная и новая жестокость господина была записана его рабами в книгу мщения, и только кровь его могла смыть эти постыдные летописи.

Библиографическое описание: Мартьянов Е. Ю. Особенности стилистической организации романа «Вадим» М. Ю. Лермонтова [Текст] / Е. Ю. Мартьянов // Филологические науки в России и за рубежом: материалы междунар. науч. конф. (г. Санкт-Петербург, февраль 2012 г.).  — СПб.: Реноме, 2012. — С. 148-151.

«Вадим» - одно из уникальнейших произведений М.Ю. Лермонтова. Неоконченный исторический роман, в основе которого лежит историческое восстание крестьян под предводительством Пугачева в 1773-75 годах, также именуемое крестьянской войной. Роман был опубликован в 1873 году в журнале «Вестник Европы», 1873, № 10, с. 458 — 557, под редакторским заглавием «Юношеская повесть М.Ю. Лермонтова». Датируется 1833 — 1834 гг. на основании свидетельства Меринского, учившегося в это время вместе с Лермонтовым в юнкерской школе: «Раз, в откровенном разговоре со мной, — вспоминал Меринский, — он мне рассказал план романа, который задумал писать прозой, и три главы которого были тогда уже им написаны... Не помню хорошо всего сюжета, помню только, что какой-то нищий играл значительную роль в этом романе... Он не был окончен Лермонтовым...». [1, c. 122]

Отличительная особенность «Вадима» — сочетание в нем субъективно-лирического начала с объективно-повествовательным. Центральный персонаж романа, герой-мститель, в котором «одно мучительно-сладкое чувство ненависти, достигнув высшей своей степени, загородило весь мир» (гл.XIV), органически связан со всем комплексом идей и настроений, составляющих содержание лермонтовской лирики.

Ориентацией на литературные образцы французской повествовательной школы, западного романа «ужасов» объясняются ряд особенностей сюжетно-поэтической структуры романа — утрированно безобразная внешность героя, зловещий колорит в изображении окружающей его толпы мятежников, пристальное внимание к ужасным подробностям пыток и казней, повышенная экспрессивность, эмоциональность стиля, эффектно расцвеченного метафорическими эпитетами, изысканными поэтическими образами, устойчивыми формулами стихотворной речи. Б.В. Томашевский в статье «Проза Лермонтова и западноевропейская литературная традиция» указал на сходство некоторых изобразительных приемов в «Вадиме» Лермонтова и романе Гюго «Собор Парижской богоматери», в котором отразилась поэтика ужасного: портрет Вадима и портрет Квазимодо, описание толпы нищих у ворот монастыря в романе Лермонтова и соответствующие сцены в первых главах романа Гюго. [2, с. 475 — 476]

Эта специфика стилистической манеры Лермонтова в его раннем прозаическом опыте связана и с русской традицией «поэтической прозы», представленной в первую очередь в повестях и романах Марлинского и Гоголя. По определению В. В. Виноградова, «романтическая проза этого типа слагалась из двух контрастных языковых стихий. „Метафизический" стиль авторского повествования и речей романтических героев был близок по образам, фразеологии и синтаксису к стилям романтической лирики. Напротив, в стиле бытовых сцен, в стиле реалистически-жизненного изображения и описания отражалось все многообразие социальных различий повседневной устной речи». [3, с. 519]

Соединение в структуре «лермонтовского» романа лирического и повседневно-бытового начат обусловило и его стилистическую неоднородность: сосуществование в пределах единого произведения, с одной стороны, языка условно-романтического, восходящего к языку лирики и поэм (сюжетные линии, связанные с образами Вадима, Юрия, Ольги), — и с другой — обычной разговорной речи (описание дома Палицына, его окружения, разных сторон помещичьего быта, пейзажные зарисовки), в иных случаях сближающейся с живым, народным словом, диалектными лексикой и фразеологией (сцены с участием дворни, слуг, крестьян, уральских казаков из отряда Пугачева).

Нельзя не заметить, что к подобной стилистической двойственности Лермонтов был подготовлен и своим предшествующим опытом драматического писателя. [4, c.19] Язык «Вадима», первого прозаического произведения Лермонтова, отражает в себе все особенности романтического этапа русской прозы. Выход в свет в 1831 г. «Повестей Белкина», столь непохожих по языку и стилю на все предшествующие опыты русской прозы, на язык «Вадима» влияния не оказал. Поскольку романтизм в предшествующую эпоху наложил свой отпечаток на язык поэзии, в частности на творчество самого Лермонтова, естественно, что «Вадим», этот первый опыт Лермонтова-прозаика, заключал в себе особенности, уже имевшиеся в романтической поэзии. Рисуя в «Вадиме» эпоху пугачевского восстания, Лермонтов не столько стремится к объективной передаче событий, сколько выдвигает на первый план свое личное, авторское отношение как к событиям, так и к героям. В языке и стиле «Вадима» это ярко выраженное авторское отношение к действительности — что было свойственно романтикам — сказывается с особой силой. Например, говоря, что «на его (Вадима) ресницах блеснула слеза», Лермонтов прибавляет: «может быть первая слеза — и слеза отчаяния!». [5, с. 6] Описывая жизнь Ольги, Лермонтов замечает иронически: «Какая занимательная, полная жизнь, не правда ли?» (стр. 10). Лермонтов подчеркивает эту авторскую ремарку, оттеняющую его отношение к описываемому. В отступлениях Лермонтов постоянно обращается к читателю, нарушая эпичность повествовательного тона. Глава IX, например, начинается так: «Кто из вас бывал на берегах светлой Оки? — кто из вас смотрелся в ее волны, бедные воспоминаньями, богатые природным, собственным блеском! — читатель! не они ли были свидетелями твоего счастья, или кровавой гибели твоих прадедов.'., но нет/..» и т. д. [5, c. 27] Авторские отступления все время сопровождают текст романа, так что иногда невозможно провести грань между «объективным» повествованием и авторским «комментарием». В языке и стиле авторских отступлений в особенности наглядно сказывается использование «эмоциональных» языковых средств. Поскольку эти авторские отступления, комментарии всегда «впаяны» в текст, весь стиль романа характеризуется патетической приподнятостью, уже отмеченной исследователями. [6, c. 310—355]

В соответствии с характерной для повести «Вадим» лирической насыщенностью стоят многочисленные случаи введения эмоционально окрашенной лексики в язык «Вадима». «Взошелбезобразный нищий» [5, c. 6], «в этой комнате протекала половина жизни молодой девушки,прекрасной, пылкой» [5, c. 17]; «круглота, белизна ее шеи были удивительны» [5, c. 19]; «чудные звуки разрушили мечтания Вадима» [5, c. 21]; «губы скривленные ужасной, оскорбительной улыбкой» [5, c. 31]; «Вадим почувствовал неизъяснимое сострадание к этим существам» [5, с. 45]; «отвратительноезрелище представилось его глазам» [5, c. 46]. Психологичность, на которую претендовал романтизм, разрушалась в «Вадиме» подобными авторскими оценками. Образ получал прямолинейную авторскую характеристику. Одним из основных явлений, характерных для романтической прозы, является употребление слова не в его конкретном, а в метафорическом значении. Слово у романтиков теряет свою точность, определенность. Вместо одного слова с конкретным значением, дается многословный его метафорический эквивалент. Язык «Вадима» — это еще метафорический язык романтика. С первой же страницы повести мы встречаем фразеологию, которая имеет место и в юношеской поэзии Лермонтова. День угасал» (начало «Вадима»); «Осенний день тихонько угасал» (начало «Джулио»). «И он сделал шаг, чтоб выйти, кидая на нее взор, свинцовый, отчаянный взор» [5, c. 37]; «отчаяниясвинцовая слеза, из сердца вырвавшись насильно, может скатиться» («Видение»); «его душа еще нежила по-настоящему» [5, с. 2]; «сколько я видел людей... душа которых менее жила» («Портрет»). Лермонтов в «Вадиме» ориентировался на поэтические формулы романтизма. Романтическую фразеологию Лермонтов применяет в разработке тем, общих как в прозе, так и в поэзии. Таковы, например, рассказ Вадима о пребывании в монастыре и «Исповедь» (1830); отступление о женихе-призраке в «Вадиме» [5, с. 28] и «Гость» (1830—1831). Лермонтов, таким образом, включает в текст «Вадима» темы, разработанные в поэзии, но сохраняет при этом тот же язык, не различая, подобно Пушкину, что «стихи дело другое». [6, c. 310—355]

Похожая статья: Образ дьявола в культуре (на основе романа Л.Андреева «Дневник Сатаны» и романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита»)

Романтизм рисовал образы, противопоставленные друг другу как образы добра и зла. Так, в повести Лермонтова, например, демонический Вадим противопоставлен «земному ангелу» Ольге (ср. замечание: «эти ангельские черты, эта демонская наружность» — стр. 14). Вадим — это не обыкновенный человек, а романтический герой, в глазах которого «блистала целая будущность», Ольга — «ангел, изгнанный из рая»; таким же романтическим героем является и Юрий. И при изображении этих героев, их поступков и переживаний Лермонтов прибегает к эмоционально-возвышенной лексике, соответствующей их приподнятости над жизнью. В то же время Лермонтов стремится передать внутренние противоречия самих героев. Так Вадим — это демоническая натура, совмещающая в себе величайшее зло с величайшим добром, «два конца незримой цепи, которые сходятся, удаляясь друг от друга» (ср. то же самое противоречие в образе Зары). Этой противопоставленности, антитетичности образов и их внутренним противоречиям соответствует постоянно присущая языку «Вадима» антитеза: «на него (Юрия) были устремлены два черные глаза исветлый кинжал» [5, c. 77]; «она (Зара) была или божество или демон» [5, c. 77]; «где скрываетсядобродетель, там может скрываться и преступление» [5, c. 4]; «надобно иметь слишком великую или слишком ничтожную мелкую душу, чтобы так играть жизнию и смертию». [5, с. 44]

Лермонтов некоторым образам и словам романтизм обнаруживал особый "интерес. Такими излюбленными романтизмом образами были, например, образы стихийных сил природы. Лермонтов постоянно пользовался этими образами в первый период своего творчества. Вспомним признание самого Лермонтова:

Любил и я в былые годы, В невинности души моей, И бури шумные природы, И бури тайныестрастей. («В альбом С. Н. Карамзиной», 1841 г.)

Лермонтов все время вводит лексику, обозначающую стихийные силы природы, что является типичным для романтизма: «Широкий лоб его (Вадима)... был мрачен как облако, покрывающеесолнце в день бури» [5, c. 2]; «этот взор был остановившаяся молния» [5, с. 3]; «он жалел от души... умирающих преждевременно, во цвете жизни, которых смерть забирает вместо их, как буря чащеломает тонкие высокие дерева и щадит пни столетние» [5, c. 8); «скоро она (Ольга) забылась; и тогдадушевная буря вылилась наружу» [5, с. 20]; «это был хаос всех чувств земных и небесных, вихорь» [5, с. 37]; «смерть являлась мутным его очам... как удар грома небесного». [5, с. 69] В то же время Лермонтов в «Вадиме» нередко прибегает к лексике, фразеологии, образам, связанным с христианской мифологией. Однако эта лексика и фразеология лишены своего архаического, церковно-славянского обличья. При изображении романтических своих героев (Вадима, Ольги, Юрия Палицына), при передаче их речей Лермонтов постоянно использует христианскую мифологию. Она довольно однообразна, ограничена в «Вадиме» по своему составу. «Небо — рай — ангел» — вот лексический комплекс, относимый к положительным персонажам; ад — дьявол (демон) — относятся к отрицательным героям.

В начале романа Лермонтов, как упоминалось, дает следующую характеристику Ольге: «Это былангел, изгнанный из рая за то, что слишком сожалел о человечестве» [5, с. 5]; или: «Вадим не сводил глаз с этого неземного существа» [5, с. 13], где упоминание об Ольге дано перифрастически. В диалоге с Ольгой Вадим говорит о том, что у нее «небесные очи». [5, с. 63] В другом месте Лермонтов пишет об Ольге, что «ее небесные очи были неподвижны». [5, с. 79] «Ольга, ты мой ангелутешитель», — говорит Юрий Ольге. [5, с. 85]

Наоборот, Вадима Лермонтов с самого начала выводит рассматривающим «дьявола, изображенного поблекшими красками на св. воротах». [5, с. 2]

Про нищих сказано, что «они уважали» в Вадиме «демона — но не человека». [5, с.2]

Когда Палицын предложил Вадиму стать его слугой, «адская радость вспыхнула на бледном лице». [5, с. 4]

После разговора с Ольгой «чело Вадима омрачилось, и горькая язвительная улыбка придала чертам его... что-то демонское». [5, с. 7]

Похожая статья: Дополнительные средства коммуникативной организации текста при переводе с русского язык на английский (на примере романа И.С.Тургенева «Отцы и дети»)