Савелий — богатырь святорусский

Поселив своего бунтарского героя Савелия в  Костромскую «корежину», на родину Сусанина... исконную вотчину Романовых, отождествив... Савелия с Сусаниным, Некрасов показал, кого в действительности родит костромская «корежная» Русь, каковы в действительности Иваны Сусанины, каково вообще русское крестьянство, готовое на решительную битву за освобождение. 

А. Ф. Тарасов обращает внимание и на такой факт. На костромском памятнике Сусанин стоит перед царем в неудобной позе — коленопреклоненным. Некрасов своего героя «выпрямил» — «стоит из меди кованный... мужик на площади», а фигуру царя даже не вспоминает. Так проявилась в создании образа Савелия политическая позиция писателя.

Савелий — богатырь святорусский. Некрасов раскрывает богатырство  натуры на трех этапах развития характера. Сперва дед находится в числе  крестьян — корежиицев (ветлужинцев), богатырство которых выражается в преоделении трудностей, связанных с дикой природой. Затем дед стойко выдерживает чудовищную порку, которой подвергал крестьян помещик Шалашников, требуя оброк. Рассказывая о порках, дед гордился больше всего выносливостью мужиков. Били сильно, били долго. И хотя у крестьян «языки мешалися, мозги уже потрясалися, в головушках — дерет», все же они уносили домой не мало, «не-выбитых» помещиком денег. Богатырство — в стойкости, и выносливости, в сопротивлении. «Цепями руки кручены, железом ноги кованы... все терпит богатырь». 

Дети природы, труженики, закаленные в битве с  суровой природой и вольнолюбивые  натуры — вот источник их богатырства. Не слепая покорность, а сознательная устойчивость, не рабское терпение, а настойчивая защита своих интересов. Понятно, почему с негодованием осуждает он тех, кому «...дай затрещину —исправнику, помещику тащат последний грош!». 

Савелий явился зачинщиком убийства крестьянами немца  Фогеля. Глубоко в тайниках вольнолюбивой  натуры старика лежала ненависть  к поработителю. Он не настраивал себя, не взвинчивал сознания теоретическими суждениями, не ожидал «толчка» от кого-нибудь. Произошло все само собою, по велению сердца. 

«Наддай!» —я слово выронил,

Под слово люди русские

Работают дружней.

«Наддай! Наддай!» 

Так наддали,

Что ямы словно не было. 

Как видим, у  мужиков не только «топоры лежали до поры!», но у них был неугасимый огонь ненависти. Приобретается  слаженность действий, выделяются вожаки, установлены слова, с которыми «работается» дружней. 

Образ богатыря святорусского имеет еще одну обаятель-ЕЬо черту. Благородная цель борьбы и мечта о светлой радости человеческого счастья сняли грубость этого «дикари», защитили его сердце от ожесточения. Старик назвал мальчика Дему богатырем. Значит, и детская непосредственность, нежность, искренность улыбки вносятся им в понятие «богатырь». Дед в ребенке увидел источник особой любви к жизни. Он перестал стрелять в белок, стал любить каждый цветок, спешил домой, чтобы посмеяться, поиграть с Демушкой. Вот отчего Матрена Тимофеевна не только увидела в образе Савелия патриота, борца (Сусанина), но и сердечного мудреца, способного понять многое лучше, чем ото удается государственным деятелям. Четкая, глубокая, правдивая мысль деда облекалась в «ладную» речь. Матрена Тимофеевна не находит примера для сравнения с тем, как умеет говорить Савелий («Случись купцы московские, вельможи государевы, сам царь случись: не надо бы ладнее говорить!»). 

Условия жизни  безжалостно испытывали богатырское  сердце старика. Измученный в борьбе, истощенный страданиями, дед «недосмотрел» мальчика: свиньи загрызли любимца Демушку. Сердечная рана растравлялась жестоким обвинением «неправедных судей» в сожительстве деда с Матреной Тимофеевной и в преднамеренном убийстве. Мучительно переносил непоправимое горе дедушка, затем «шесть дней лежал безвыходно, потом ушел в леса, так пел, так плакал дедушка, что лес стонал! А осенью ушел на покаяние в Песочный монастырь».

Нашел ли бунтарь  утешение за стенами монастыря? Нет, через три года он вновь пришел к страдальцам, в мир. Умирающий, ста семи лет, дед не отказывается от борьбы. Некрасов тщательно убирает из рукописи слова, фразы, не гармонирующие с бунтарским обликом Савелия. Богатырь святорусский не лишен религиозных представлений. Он молится на могиле Демушки, он советует Матрене Тимофеевие: «А с богом спорить нечего. Стань! Помолись за Демушку! Бог знает, что творит». Но молится он «...за Де-му бедного, за все страдное русское крестьянство». 

Некрасов создает  образ огромного обобщающего  значения. Масштабность мысли, широта интересов Савелия — за все страдное русское крестьянство — делают этот образ величественным, символичным. Это представитель, образец определенной общественной среды. В нем находит свое отражение героическая, революционная сущность мужицкого характера. 

В черновой рукописи Некрасов сначала написал, а затем  вычеркнул: «Молюсь я тут, Матренушка, молюсь за нищих, любящих, за все священство русское и за царя молюсь». Конечно, царистские симпатии, вера в русское  священство, свойственные патриархальному  крестьянству, проявились у этого человека вместе с ненавистью к поработителям, т. е. к тому же царю, к его опоре — помещикам, к его духовным служителям — священникам. Не случайно Савелий в духе народной пословицы выразил свое критическое отношение словами: «Высоко бог, далеко царь». И в то же время умирающий Савелий оставляет прощальный завет воплощающий в себе противоречивую мудрость патриархального крестьянства. Одна часть его завещания дышит ненавистью, и он, рассказывает Матрена Тимофеев-па, путал нас: «Не паши, не сей крестьянин! Сгорбившись за пряжей за полотнами, крестьянка, не сиди!» Ясно, такая ненависть — итог деятельности борца и мстителя, вся героическая жизнь которого дала ему право сказать слова, достойные того, чтобы быть высеченными на «мраморной доске у входа в ад», созданный русским царизмом: «Мужчинам три дороженьки: кабак, острог да каторга, а бабам на Руси три петли». 

Но с другой стороны, этот же мудрец рекомендовал умирая, и рекомендовал не только своей  любимой внученьке Матрене, но и  всем: соратникам по борьбе: «Как вы не бейтесь, глупые, что на роду написано, того не миновать!» В Савелии все же сильнее пафос борьбы и ненависти, а не чувство покорности и примирения.