Ремизов автобиографическое пространство

Ремизов родился 24 июня (6 июля) 1877 года, его родители были представителями двух московских купеческих родов: Ремизовых и Найденовых. Мать, Мария Александровна Найденова, принадлежала к богатому купеческому роду, была женщиной образованной и одаренной. Но, по ряду обстоятельств она вышла замуж за многодетного вдовца Михаила Алексеевича Ремизова, человека интересного, хотя не обладавшего ни общественным положением, ни воспитанием Найденовых. Родители Ремизова поссорились с семьей и оказались в стесненных обстоятельствах. Брак оказался несчастливым. Родив мужу пятерых детей, Мария Александровна неожиданно покинула его, вернувшись к своим братьям. Таким образом, Ремизов вырос в относительной бедности, и первые его впечатления были от уличной жизни промышленных кварталов столицы. Болезненное ощущение одиночества, разрыв родителей с ранних лет мучили мальчика. В поздних воспоминаниях «Подстриженными глазами» (Париж, 1951) Ремизов обозначил этот период как «начало жизни в людстве, с его лютством и мечтой о человечности».

Все его  детство и юность прошли в Москве. Первый свой рассказ литературно одаренный мальчик написал в семь лет. У него рано проснулся интерес к рисованию, чтению (причем самых сложных сочинений Л. Н. Толстого, Ф. М. Достоевского, затем философских трудов И. Канта, А. Шопенгауэра), театру. В годы учебы (в гимназии, откуда вскоре его перевели в Коммерческое училище) играл на домашней сцене (в основном — женские роли), гримировал товарищей. По успешном окончании училища поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, где занимался увлеченно. Увлекался некоторое время марксизмом, а также слушал лекции по философии, истории. Студентом был по ошибке арестован за сопротивление полиции во время демонстрации и сослан на север России. В конце концов Он попадает в Усть-Сысольск, а потом, пробыв там год, Ремизов, в связи с болезнью глаз, поехал в Вологду и с большим трудом остался там жить.

В Вологде  состоялось знакомство со многими ссыльными; среди них были увлеченные литературным и научным трудом А. А. Богданов, А. В. Луначарский, Н. А. Бердяев, Б. В. Савинков, П. Е. Щеголев и др. В Вологду приходили все книжные новинки. Интеллектуальная, творческая атмосфера оказала сильное влияние на самоопределение Ремизова-писателя. Немало тому способствовали личные обстоятельства — встреча с ссыльной С. П. Довгелло, талантливой переводчицей, владевшей многими языками. Их свадьба состоялась в Херсоне 27 июня 1903. Здесь же Ремизов начинает писать, много переводит (например, перевел книгу Ницше «Так говорил Заратустра»), работает над своим романом «Пруд».

Ремизов вернулся из ссылки в 1905 году ,в Санкт-Петербург, где сразу же активно начал заниматься своей литературной карьерой: публикуются его сказки и легенды («Лимонарь», «Посолонь», «Докука и балагурье», «Николины притчи»), романы («Пруд») и повести («Часы», «Пятая язва»), драматургические произведения в духе средневековых мистерий («О Иуде, принце Искариотском», «Бесовское действо», «Царь Максимилиан»). Писателя относили к символизму (в более широком смысле — модернизму), хотя сам Алексей Михайлович никогда не репрезентовал себя как символист. В ранние годы творчества Ремизов действительно находился под заметным влиянием символизма, особенно творчества Андрея Белого. Но более важным для его становления как писателя был пробудившийся с самого раннего детства интерес к духовному наследию древней Руси, к национальной мифологии, старопечатной книге и памятникам народной допетровской культуры¹.

В годы революции и последующей эпохи  военного коммунизма Ремизов оставался в Петрограде, хотя политически был настроен антибольшевистски (сам он был близок к кругам эсеров). Но еще в ссылке он захотел снять с себя славу революционера, к чему его товарищи по ссылке отнеслись снисходительно. Сам Алексей Михайлович говорил про себя так: «Говорилось, что для революции я не гожусь, но и вреда от меня никакого».

Ремизов обозначил свое отношение к революции  уже в рассказе «Слове о погибели Русской Земли», опубликованном в  газете эсеров «Воля народа» почти сразу после Октябрьской революции. Оно содержит прямые реминисценции древнерусского плача о разорении Руси в результате татаро-монгольского набега в 1237. «Взвихренная Русь» дает нам представлении о времени, когда «горела... мечта человека о свободном человеческом царстве на земле», но «никогда и нигде так жестоко» не гремел прежде «погром» (напрямую затронувший жизнь самого Ремизова – его ненадолго арестовывали в период «красного террора»)².

В 1921 году, летом, писатель поехал в Германию на лечение. Как он думал - «временно», но вернуться в Россию ему уже не было суждено.

В ноябре 1923 года Ремизов переехал, в связи  с экономическим кризисом, из Берлина  в Париж, в котором провёл всю  свою оставшуюся жизнь. В эмиграции  Ремизов продолжал много писать (наиболее известными стали его художественные воспоминания о жизни в Петербурге и революции — «Взвихренная Русь», и «Подстриженными глазами»), однако печататься становилось с каждым годом труднее. С 1931 года публикация книг Ремизова почти совсем прекратилась. Его друзья и поклонники основали специальное небольшое издательство в 1953 году, позволившее писателю издавать новые книги. В конце жизни получил советское гражданство. Умер Ремизов в Париже 26 ноября 1957. Похоронен на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, место, не менее символичное, чем все творчество и жизнь Ремизова - кладбище представляет собой место захоронения жителей города и его окрестностей. Но  на нём, на отдельном участке, погребено около 15 000 русских в 5220 могилах.

В творчестве Ремизова причудливо сливаются автобиографическая реальность и богатая фантазия, взращенная на плодородной почве русского фольклора.  Его детство прошло в Москве «облаговестанной колоколами», городе с древними христианскими традициями, в семье, где быт и религиозные воззрения гармонично сливались, образуя на стыке причудливую смесь. Она выражалась в преданиях и легендах, которые были известны Ремизову с детства. Это всевозможные мифы о Божьих посланцах, в которых они были не суровыми и отстраненными от всего земного ангелами, а простыми, уютными и понятными, больше похожими на языческих, родных и домашних духов, приспособленные к повседневности.

Очень большой вклад в формирование мировоззрения мальчика внес его дядя по материнской линии, историк купечества и фабрикант Найденов. Он рассказывал Алексею о старой Москве, чем пробудил у него интерес к истории и народному творчеству. Поэзия народа, народные мифы, древнее слово, передающееся из уст в уста были для Ремизова глубже и интереснее, чем официальная политизированная сухая история. Большее значение для него имело развитие и сохранение души, не личностной, общечеловечесткой, даже, можно сказать, общенациональной, нежели внешней призрачной оболочки.

Ни у  одного русского дореволюционного писателя не было такого количества «снов», особой сновидческой реальности, что усиливает впечатления иррациональность его творчества. В этом художественном пространстве Ремизова все происходит так, как в настоящей русской сказке, в соответствие с некими совершенно неизвестными причинно-следственными законами, - точно так же, как и в сновидениях³. В силу того, как замечает сам Ремизов в своем вступлении, "сказка и сон, словно брат и сестра". И точно так же, как сновидения, его сказки не имеют ни морали, ни идейного содержания, несмотря на то, что они странным и каким-то необъяснимым образом проникнуты некой жизненной философией, или же некой религиозной атмосферой, как могут заметить некоторые читатели. Ремизов также записал некоторые свои сны, которые он действительно видел. И наверняка можно сказать, что таких невероятных снов нет во всей русской литературе.

Фантасмагоричность  его произведений объясняется не только богатой фантазией, развившейся у Ремизова с детства, но и его сильной близорукостью, которую его родители не сразу заметили. До 14 пет, пока подросток не начал носить очки, окружающий его мир был населен для него всевозможными чудовищами, неясными фигурами. То, что он не мог увидеть своими «подстриженными» глазами, Алексей дорисовывал в своей памяти сам. В автобиографии Подстриженными глазами (1951) Ремизов, говоря об истоках и специфических чертах своего творчества, отмечает важность идеи прапамяти («сна»), которая определяет характер построения многих его произведений: «С двух лет начинаю отчетливо помнить. Я словно проснулся и был как брошен в мир... населенный чудовищами, призрачный, со спутанной явью и сновидением, красочный и звучащий нераздельно».

В дореволюцинный период Ремизов написал несколько романов с четко выраженной социальной тенденцией («Крестовые сестры», «Неуемный бубен», оба 1910, и др.). По мнению К.Д. Муратовой: «Все творчество Ремизова отмечено явной печатью влияния Достоевского, иногда это влияние имеет характер прямого подражания. Но человек Достоевского представал перед читателем одновременно в социальном и «сущностном» планах, у Ремизова же он живет главным образом во втором, а социальный служит ему лишь фоном».⁴

Но настоящее  его своеобразие раскрылось в большинстве в тех произведениях, основой которым послужили фольлор и апокрифы. Они являются, по мнению самого автора, «новую форму повести, где действующим лицом является не отдельный человек, а целая страна, время же действия – века». Однако эта «повесть», особенно когда она связана с изображением событий революции и последующей русской смуты, всегда включает в себя обширный и достоверный документальный материал и описывает реальных исторических персонажей, которые выступают под собственными именами. Так построено одно из главных произведений, созданных Ремизовым в эмиграции, – автобиографическая по материалу книга Взвихренная Русь (1927). В ней есть постоянные отсылки к поэтике житийной литературы, в которой обязательны мотивы отторжения неправедного мира, мытарства, бесприютности и духовного очищения в финале. Автор воссоздает русское лихолетье, вводя в свой рассказ тех, с кем он больше всего общался в свои последние петербургские годы, – Блока, Д.С.Мережковского, философа Л.Шестова, собственного ученика, молодого прозаика М.М.Пришвина.

По выходе первых ремизовских книг талант писателя был признан в широком литературном кругу, хотя и не без противоречивых оценок. А. Белый в 1908 г. будто спорил с самим собой: «А. Ремизов — один из первых стилистов наших дней. Но пока его стиль не нашел себе фабулы». А Блок увидел в сборнике рассказов Ремизова (Спб., 1910) освобождение от всяких «вычур», «слов ненужных» ранней его прозы, а в «Эмалиоли» (с новым названием «По этапу») — «законченное создание, заключенное в кристаллы форм, которые выдерживают долгое трение времени». По творчеству Ремизова поэт узнал свойственный времени «клочок <...> души, где все сбито с панталыку, где все в невообразимой каше летит к черту на кулички». Вместе с тем в дневниковой записи конца 1911 г. сетовал на склонность Ремизова лишь «бесконечно мучиться и щетиниться», «когда такой горечью полыни пропитана русская жизнь». Такое суждение следует уточнить.

В творчестве Ремизова эмигрантского периода  доминирует мотив разлуки, также  соотнесенный с соответствующими сюжетами древней литературы (о Петре и  Февронии, о Бове Королевиче), однако имеющий и глубоко личный смысл, особенно в повести «Оля» (1927) и романе «В розовом блеске» (1952). Они навеяны историей семьи писателя (его единственная дочь не последовала за родителями в эмиграцию и умерла в оккупированном Киеве в 1943; в тот же год умерла жена Ремизова С.П.Довгелло). Ремизовым во многих произведениях, созданных на чужбине, предпринимался опыт создания целостной картины народного духа, – от книги «Россия в письменах» (1922) до сборника «снов» и размышлений о формах русской духовности, как они отразились в классической литературе (Гоголь, И.С.Тургнеев, Достоевский). В них он опирался на предания, выражающие религиозные верования, часто далекие от ортодоксального православного канона Эта тема становится основной в книге «Огонь вещей» (1954).

Он, как  и многие другие писатели и художники, не утратил в эмиграции свой творческий потенциал. Сегодня уже и российские литературоведы согласны с тем, что самое важное Ремизов написал в эмиграции. В 1978 году в Советском Союзе впервые вышел том его избранного. В предисловии Ю. Андреев утверждал, что отрыв от Отечества сказался отрицательно на творчестве писателей-эмигрантов, а для Алексея Ремизова был чреват творческим бесплодием. На самом деле Ремизову суждена была долгая творческая жизнь – 45 книг в эмиграции! А всего у него вышло 82 книги. Он верно понял исторический заказ: оставить для последующих поколений повествования о своей жизни не только в России, но и эмиграции. Да, начиная с 1931 года его перестали печатать, вплоть до 49-го, но это понятно – экономический кризис, Вторая мировая война… Сам он говорил: «на «вшивом рынке» (выражение А.С. Пушкина) российской словесности о моих книгах что-то ничего не слышно». В этот момент он стал делать рукописные альбомы – всего их около 400. – уникальное явление, он не только писатель, но и замечательный художник. Он возвращал рукописной книге душу, утраченную в гутенберговскую эпоху. И это тоже одна из граней его уникального таланта⁵.

Одним из главных отличий его произведений является автобиографичность, но не обычная, мемуарная. В ее пространстве он не просто автор-рассказчик, описывающий происходящее с субъективной точки зрения – он такой же мифологизированный персонаж (это особенно проявляется в его последних произведениях), как и герои житий. Его личный опыт, который, казалось бы, может встать в картину мира только как очередной элемент мозаики, подается им как целостная картина мира, надличностный опыт целого поколения. Он никогда в них не предстает реальным человеком, он всегда надевает личину,  а в поздних повестях это литературная маска кочующий по Парижу, вечно бездомный учитель музыки Александр Александрович Корнетов. Бунин не доверял Ремизову, считая, что он нарочно одевает маску, притворяется, лукавит с читателем, но это было не так.

Изощренность  стилистики Ремизова вызвала острые споры о плодотворности или искусственности избранных им художественных решений. Критика (Г.Адамович) увидела в книгах Ремизова лишь прямолинейную имитацию «русской допетровской старины», обвинив автора в нарочитом пристрастии к архаике. А кто-то, как художник М.Добужинский, считали, что на поверку природа дарования Ремизова игровая. Они связывали эту поэтику с подчеркнуто своеобразным стилем быта и социального поведения, который обращал на себя внимание посетителей его квартиры, где обои были расписаны кикиморами, гостям выдавались грамоты об их членстве в изобретенной писателем «Великой и вольной обезьяньей палате», а атмосфера в целом наводила на мысли о «колдовском гнезде». Третьи, как философ И.Ильин, воспринимали Ремизова как «юродивого в пределах культуры» – умного, образованного, даровитого художника, со своим значительным, но особым видением.