Особенности лирики А.С.Пушкина

пределе в самом  человеке:

На холмах Грузии лежит ночная 

мгла,

Шумит Арагва предо  мною.

Мне грустно  и легко, печаль моя светла,

Печаль моя  полна тобою,

Тобой, одной  тобой 

Унынья моего 

Ничто не мучит, не тревожит,

И сердце вновь  горит и любит — оттого,

Что не любить оно  не может…

Бросается в  глаза, что между описанием природы  и остальной 

частью стихотворения (выражением чувства) нет никакой логической связи. Однако

если мы попробуем  отбросить пейзаж и начнем читать стихотворение с третьего

стиха (“Мне грустно  и легко, печаль моя светла ”), то сразу станет ясно, что 

выражение чувства  не мотивировано пейзаж создает лирическое настроение и тем

самым подготавливает читателя к восприятию следующих  строк. Третий стих состоит 

из двух коротких предложении, каждое из которых —  оксюморон (соединение

логически не сочетаемых, противоположных понятии) Читатель как бы стоит перед

загадкой если “мне грустно”, то почему одновременно и “легко” Второй оксюморон 

не прибавляет ничего нового, а по смыслу повторяет  первый: если “печаль”, то

почему “светла”?

...Синонимический  повтор того же оксюморона  усиливает 

напряжение' отчего может быть такое странное сочетание чувств.

Переходу тихой  нежности в бурную страсть, резкой смене  словаря 

и синтаксического  строя соответствует и полное изменение структуры стиха...

Вместо спокойной  симметричной композиции первого четверостишия

— композиция неуравновешенная, стих беспокойный... напевная стихотворная

интонация уступает место неровной, изменчивой, выражающей страстный,

прерывистый характер речи.

Нередко видим  у Пушкина стихи, в которых  природа, просторы

мира и мироздания будто и не названы прямо, но подразумеваются, составляют

скрытый фон; именно это часто дает опять-таки такую  внутреннюю полноту и 

объемность его  внешне совершенно простой и строгой  лирической композиции, его 

художественной  идеи:

Пора, мой друг, пора! Покоя сердце просит, -

Летят за днями  дни, и каждый час уносит

Частичку бытия, а мы с тобой вдвоем

Предполагаем  жить, и глядь, как раз умрем.

На свете счастья  нет, но есть покой и воля.

Давно завидная мечтается мне доля – 

Давно, усталый  раб, замыслил я побег

В обитель дальнюю  трудов и чистых нег.

Здесь ничего не сказано о полях, лесах и т.д.; но, читая эти 

потетически-светлые  строки, невольно видим человека, который  стоит где-то,

положим, у парапета Невы в сером, каменном городе –  и думает о любимой, и

представляет  широкую степь, свою молодость, небо,  простор; представляет, возможно, так  и не увиденную Италию, «адриатические

волны».

Издавна имя  Пушкина было в скрещении лучей  при обсуждении

вопроса о так  называемых «классическом» и «романтическом» началах в искусстве,

о двух генеральных  принципах жизнеощущения и художественной организации 

материала. Действительно, многими любимое и в старые, и в новые времена мнение,

будто Пушкин –  это прежде всего «гармония» (в  узком смысле), «классика»,

спокойствие, светлая созерцательность  

стройная радость, «нирвана», в противовес стихии, опровергается,

во-первых, самой  практикой лирического творчества как раннего, так и позднего

Пушкина, а во-вторых – и самим характером тех споров, которые шли по этой части

вокруг его  поэтики. Вообще в литературе о Пушкине  не раз напоминалось, что Пушкин писал не только «Я вас любил…»  и 

«На холмах Грузии…», но и 

Мчатся тучи, вьются тучи;

Невидимкою луна

Освещаиет снег летучий;

Мутно небо, ночь мутна…

Домового ли хоронят,

Ведьму ль замуж  выдают?..

(1830)

и многое другое в том же духе. Метод письма у  Пушкина тут 

остается «стройным», но жизнеощущение отчасти тяготеет к «хаосу». Но дело,

собственно, не в том, чтобы в пику сторонникам  «дневного», «светлого» Пушкина

доказать,  что  Пушкин, наоборот, был 

«ночным» и  «темным», а в том, чтобы восстановить истину в ее рельефности.

   Пушкин  в данном случае 

гармоничен в  высоком и философском значении слова: он не боится «стихии», а 

одолевает ее, обретает над ней художественную власть. Поэт всю жизнь сражался

как раз с  «классицизмом», а отстаивал «истинный  романтизм» против романтизма

ложного. Это  второе было столь вразумительно, что  мысль, традиция была

немедленно подхвачена и в какой-то степени держится до сих пор: мы внутренне

очень различаем  романтизм как нечто дутое  и фальшивое, как то, что «темно и 

вяло», - и романтизм  как порыв к высокому, как поиск  духовного содержания

человеческой  жизни, как личностное начало.

   Пушкин  – «одно в 

одном» «стихии» и «классики», подрыва и «нирваны» (высшего созерцания): такова

природа его  гармонически-художественного гения.  Не ведать этого – исказить ведущую  черту жизнеощущения, стиля 

Пушкина. Конечно, каждый ищет и находит в Пушкине  подтверждение своим стилевым

принципам, это естественно, это было и будет; но и исконным характером

исходного материала  надо считаться. Универсальность, многомерность  – эти 

качества Пушкина  ныне не должны быть забыты в пользу более частных и плоских.

При подготовке данной работы были использованы материалы с

сайта http://www.studentu.ru