Философские идеи Максимилиана Волошина в контексте культуры серебряного века

ФИЛОСОФСКИЕ ИДЕИ МАКСИМИЛИАНА ВОЛОШИНА В КОНТЕКСТЕ КУЛЬТУРЫ СЕРЕБРЯННОГО ВЕКА

Целью контрольной работы является анализ философско-этических аспектов творчества одного из ярчайших представителей в культуре Серебряного века Волошина, выявление тех значимых сторон его многогранного наследия, которые позволяют говорить о его вкладе в русскую философскую мысль, и которые могут иметь важное значение в современном процессе формирования культуры, духовности, утверждения толерантности во взаимоотношениях людей.

В личности М.Волошина чрезвычайно развито ренессансное начало, которое воплотилось в самых разных видах духовного творчества – живописи, поэзии, художественной критике, публицистике, эссеистике. Эти аспекты его деятельности получили достаточно широкое освещение, особенно в последнее десятилетие, в трудах В.Купченко, А.Лаврова, В.Мануйлова, З.Давыдова, Н.Песковой, Н.Бонецкой и др. Особо здесь следует отметить В.П.Купченко, директора дома-музея М.Волошина, который проделал огромную исследовательскую работу (около 400 публикаций) по изучению биографии и творчества поэта-мыслителя.

Между тем, ряд исследователей, - Э.Соловьев, Л.Столович, Н.Арефьева и др., - считают, что Волошин по праву занимает особое место также и в истории русской философии. Аргументируя эту мысль Л.Н.Столович подчеркивает, что «…в самой философии существует не только логико-рациональный стиль и стиль религиозно-мистический, но также эстетическо-образный стиль изложения философских идей» [1, с.133]. Действительно, именно в этом стиле написаны труды Ф.Ницше, Ф.Достоевского, Л.Толстого, А.Камю. Вполне правомерно рассматривать М.Волошина в этом ряду.

Чем же вызван возрастающий интерес к личности и творчеству Волошина? В чем величие его мудрости, чем актуальны его идеи для нас, современников?

В свое время К.Ясперс писал: «Все великое есть явление на грани перехода» [2, с.251]. Поэтому, величайшие духовные творения создаются именно в переходные моменты истории, на грани разных эпох. Это вполне относится и к рассматриваемой нами теме.

М.Волошин принадлежит к тому периоду в истории культуры России, который обозначают как Серебряный век (рубеж ХІХ-нач.ХХст.), который с наибольшей силой проявился в таких направлениях интеллектуально-художественного творчества как религиозная философия, символизм и авангард. Достаточно вспомнить имена П.Флоренского, Н.Бердяева, С.Булгакова, Л.Шестова, Г.Шпета, Д.Мережковского, Вяч.Иванова, А.Белого, А.Блока, А.Ахматовой, О.Мандельштама, В.Кандинского, К.Малевича и других глубоко одаренных людей, оставивших заметный след в разных областях духовного творчества.

Некоторые исследователи даже полагают, что этот период правильнее было бы называть Золотым веком или русским Ренессансом, как это делал, например, Н.Бердяев [3]. Интересную, на наш взгляд, точку зрения на этот счет излагает В.И.Мильдон в статье «Русский Ренессанс или фальшь Серебряного века?» Так автор замечает, что русский Ренессанс «…невзирая на его оригинальность типологичен, является аналогом Ренессансу западноевропейскому» [4, с.41]. В.Мильдон делает такой вывод на том основании, что в творчестве деятелей культуры рассматриваемого периода обнаруживается рост внимания к индивидуальному бытию человека, утверждается идея самоценности человеческой личности, акцентируется мысль, что жизнь человек является абсолютной величиной. Эти тенденции, основателем которых был в русской литературе А.Пушкин, по мнению автора, были прерваны в 60-80-х гг. ХІХв., когда на первый план были выдвинуты идеи служения общему благу, коллективизм, идея жертвы для блага и освобождения народа и т.д. Творчество деятелей Серебряного века стало, с одной стороны, реакцией на эту приземленность и демократизацию культуры ХІХ века. Хотя, очевидно, не все было так просто; ренессансеные идеи в России проявляли себя достаточно противоречиво. Так, Н.Бердяев замечает: «у нас совсем не было индивидуализма, характерного для европейской истории и европейского гуманизма, хотя для нас же характерна острая постановка проблемы столкновения личности с мировой гармонией (Белинский, Достоевский)» [3, с.141]. А с другой стороны, нельзя не согласится с В.В.Бычковым о том, что творческий взлет данной культуры был реакцией на глобальный кризис, который переживало человечество, «…кризис культуры, искусства, религии, духовности, государственности, самого человека и человечества и одновременно – напряженное ожидание некоего небывалого воспарения духовности, культуры, самого бытия человека к чему-то принципиально новому…» [5, с.48]. Ощущение этой кризисной ситуации в России усугублялось еще и катастрофическими событиями, связанными с революцией и гражданской войной, которые вызвали психологическое потрясение русской нации. Культурный Ренессанс сопровождался острым чувством грядущей гибели старой России. Горькой констатацией звучат строки стихотворения Волошина «Мир»:

«С Россией кончено…на последях

Ее мы прогалдели, проболтали,

Пролузгали, пропили, проплевали,

Замызгали на грязных площадях» [6, с.150].

Именно в такой атмосфере на стыке двух столетий, на переломе двух образов жизни, когда осуществлялась «переоценка ценностей» происходило становление поэта-мыслителя. Возможно эти сложные обстоятельства, обострившие восприятие происходящего во многом обусловили то, что поэтические строки, публицистика Волошина поднимаются до уровня философских обобщений по поводу судьбы России, судьбы человека, они звучат как пророческие. И в этом смысле место М.Волошина в истории русской философии не подлежит сомнению, поскольку историософские мотивы, антропологизм – это центральные темы русской философской мысли. Без всякого сомнения, Волошин впитал многие идеи русской религиозной философии с ее острым интересом к такого рода проблемам.

Анализировать его мировоззренческие представления непросто, они не укладываются в какие-то однозначные оценки, тем более что не представляют более или менее стройную систему. Известно, что Волошин прошел, как он сам выразился, сложный этап «блуждания духа». Он несомненно хорошо знал античную философию. Н.Г.Арефьева в своей работе «Максимилиан Волошин и античность» доказывает, что Волошин был знаком с трудами Пифагора, Платона, Плотина, Порфирия, Лукреция, стоиков [7]. Он знал западноевропейскую средневековую философию и философию Нового времени. В своей автобиографии Волошин отмечает увлечение буддизмом, магией, оккультизмом. В 1902 году он побывал в Ватикане и увлекся католицизмом: «Я люблю католицизм, потому, что он принял в себя все живое, настоящее, жизненное, что было в язычестве» [8, с.98]. Огромное влияние на его мировоззрение оказала французская литература и живопись. Он проникся многими идеями эстетики символизма, творчества П.Верлена, А.Рембо, С.Малларме и др. Символизм, как известно, идейно соприкасался с платоническими и христианскими символическими концепциями мира и культуры. С русскими поэтами-символистами он был знаком лично – К.Бальмонт, Вяч. Иванов, А.Белый. Русский символизм акцентировал внимание на проблеме личности и истории, их таинственной связью с Вечностью. Внутренний мир личности в творчестве символистов – показатель общего трагического состояния мира и одновременно - ощущение близкого обновления. Эти мотивы звучат и в поэзии Волошина.

Бесспорно, в жизни поэта, огромное значение имела русская религиозно-философская мысль – творчество Ф.Достоевского, В.Соловьева Л.Толстого, П.Флоренского, Н.Бердяева, Л.Шестова. Но, пожалуй, отдельно следует сказать о том влиянии, которое оказал на него Рудольф Штейнер – немецкий философ-мистик, основатель антропософского общества, который пытался найти синтез религии и науки в целях самоусовершенствования человека. Штейнер учил, что современные христиане утратили реальное внутреннее ощущение Христа-Богочеловека. То глубокое благочестие, которое было присуще простым пастухам и одухотворенное знание ученых-магов, когда они восприняли весть о рождении Христа, утрачено. Нужна духовная наука, антропософия, открывающая в человеке духовные способности, которые заново укажут ему дорогу к Христу. Это возможно, по мнению Штейнера, на пути сближения христианства с эзотерическим язычеством. Более того, он утверждал, что тонкие материальные оболочки Того, Кто умер на кресте, ранее принадлежали Будде и Заратустре.

Отсюда становится понятным интерес М.Волошина к Востоку, буддизму, магии, оккультным учениям, язычеству. В «Автобиографии» он пишет о своем восприятии мира: «Я – язычник по плоти и верю в реальное существование всех языческих богов и демонов – и, в то же время, не могу его (мир – Т.Н) мыслить вне Христа» [8, с.98]. Свое учение о человеке Штейнер понимал как путь к раскрытию в человеке «тайных» духовных сил. Это возможно, по его мнению, с помощью особой системы воспитания, особых упражнений (занятия музыкой, постановкой мистерий, медитацией и пр.). «Я обязан ему, - писал М.Волошин, - больше чем кому-либо познанием самого себя» [8, с.98]. Вообще увлечение Р.Штейнером в среде русской интеллигенции было достаточно распространенным явлением. Об этом оставили свои воспоминания Ася Тургенева [9], Н.Бердяев [3, с.178]. Однако из всех деятелей Серебряного века, как считает Н.Бонецкая, наиболее серьезное влияние Штейнер оказал на А.Белого и М.Волошина [10]. М.Волошин подчеркивал, что сам он постоянно на всех этапах духовных исканий возвращался к книгам и к мыслям немецкого мистика. Волошин даже считал, что это учение является своеобразной анатомией души и духа.

Но несмотря на такую открытость разным философским учениям, все же внутренний мир Волошина достаточно самостоятельный. В нем есть самобытность, верность себе, а с другой стороны, интерес к столь разным идеям. Внимательный их анализ позволил ему избежать догматизма и фанатизма и быть свободным мыслителем.

Тема человека в творчестве Волошина – центральная. Современный российский философ Э.Соловьев считает, что понимание Волошиным человека и его места в мире можно определить понятием космоперсонализм, подчеркивая тем самым, что для мыслителя индивидуальное бытие человека имеет высочайшее космическое достоинство. Многие исследователи творчества Волошина связывают его с традициями русского космизма. Здесь следует подчеркнуть, что, отдавая дань этому течению русской мысли, Волошин все-таки был нетипичным космистом, «белой вороной русского космизма» [11]. В самом деле, в то время многие русские религиозные философы и поэты-символисты стремились преодолеть индивидуализм и выдвигали на первый план идеи «соборности», «соборной культуры», которые были актуальны в русской философии со времен народничества, славянофилов, Ф.Достоевского, В.Соловьева. Ею вдохновлялись многие мыслители Серебряного века. И хотя понимали они ее по-разному, тем не менее, это является типичной чертой русской религиозной мысли. Однако судьба этой идеи в России имела драматическое развитие, «…осуществилось лишь обратное подобие этой «соборности» в русском коммунизме, который уничтожил всякую свободу творчества и создал культуру социального заказа, подчинив всю жизнь организованному извне механическому коллективу» [3, с.142]. Но, может быть, потому так легко и была привита в России идея коммунистического коллективизма, что почву для него подготовили задолго до этого целые поколения русских мыслителей, внося в массовое сознание идеи русской общины, соборности и т.д.?

М.Волошин в этом отношении действительно является «белой вороной», так как в его творчестве мощно звучит «мотив предвечного космически заданного индивидуального «Я» [11]. Так же, как и его учитель Р.Штейнер, он считал человека не праздным зрителем по отношению к мировому устройству, а деятельным со-творцом. Волошин вовсе не идеализировал человека, хорошо понимал несовершенство человеческой природы, но был твердо убежден, что человек вносит в мир то драгоценное сокровище, которым является Любовь, освящающая мир, привносящая в него гармонию. Ведь любовь – это наиболее глубинная сущность человека, это то, что делает людей людьми. Любовью человек вносит в мир что-то новое, он соучаствует в работе космической иерархии «…чтоб выплавить из мира Необходимости и Разума вселенную Свободы и Любви» [12, с.147]. Волошин был убежден, что все положительные силы человека в любви, но в той именно, которая подразумевает понимание, прощение, терпимость, самопожертвование. В ином случае и любовь может стать не созидающей, а разрушительной силой, и тогда она становится страшнее ненависти, ибо «…ненависть только тень любви» [13, с.194]. Из этих и других строк поэта видно, что Волошин хорошо владеет диалектикой, искусством сочетать противоположности, видеть их подвижность, переходы друг в друга. Очевидно, этому умению он научился у Штейнера и других немецких мистиков, для которых эта черта была одной из важнейших.

М.Волошин призывает человека к «пересозданию» самого себя, к тому, чтобы человек сам был Вселенной и Творцом, чтобы осознал себя Божественным и Вечным. Изменить мир – это значит, прежде всего, изменить себя, путем самопознания открыть в себе Бога, который есть Любовь, таким образом открыть в себе истинного человека. В стихотворении 1922 года «Бунтовщик» он пишет:

«Твой Бог в тебе

И не ищи другого

Ни в небесах, ни на земле.

Проверь весь внешний мир –

Везде закон, причинность,

Но нет любви.

Ее источник – Ты!

Бог есть Любовь…» [14, с.221].

Дисгармония мира, следовательно, это только отражение несовершенства самого человека. Волошин жил во время грандиозных потрясений, когда мир жаждал жертв и был «великим гневом пьян». Но поражает его безграничная вера в человека. Поэт считал, что нужно всегда и каждому помнить, что во всяком человеке скрыт ангел, на котором только наросла дьявольская маска, и надо помочь ему избавится от нее, вспомнить самого себя, открыть в себе «искру» Божества.

«Верь в человека. Толпы не уважай и не бойся.

В каждом человеке чти распятого в безднах Бога» [15, с.317].

В дневниковых записях М.Волошина можно обнаружить такие мысли: «Все заповеди, которые от Бога и для Бога утверждают: «Возлюби», «Азм есмь». Те же, что от людей, - запрещают и ограничивают, - «не убий», «не укради», «не прелюбодействуй». Они для общественного устроительства» [16, с.453]. В этом плане идеи Волошина созвучны философии Н.Бердяева, который отбрасывал социоморфизм в понимании Бога и его отношения с человеком. «Бог присутствует не в имени Божьем, не в магическом действии, не в силе этого мира, а во всяческой правде, в истине, красоте, любви, свободе, героическом акте. Наиболее неприемлемо для меня чувство Бога как силы, как всемогущества и власти… К Богу неприменимо ни одно понятие, имеющее социальное происхождение» [3, с.164]. Как видно, Волошин вполне разделял такое представление.

В ситуации, когда война, революция вселили во многих людей злобу, Волошин молился и делал все, что было в его силах, «…чтоб братьям помешать себя губить, друг друга истреблять» [17, с.132].

Илья Эренбург писал, что стихи Волошина – это безупречно точные видения. Когда в период революции и войны слепота смежила глаза очень многим людям и большей части интеллигенции, которая оказалась по обе стороны баррикад и воевала каждая за свою Родину, Волошин один из немногих сохранил ясный взгляд и мудрость в оценке событий. Так в статье «Гражданская война» (1920) он пишет в иронически-саркастической манере: «Гражданская война развивает в людях истинное братство – в древнейшем смысле этого слова: братство Каина и Авеля. Братья соревнуют в своей любви к родине, как Каин и Авель соревновали в любви к Богу» [18]. И ясно, что в такой войне нейтральных нет, провозглашается принцип – «кто не с нами, тот против нас». А результат – поиски врагов, самоуничтожение, разрушение самих основ общества, государства, культуры, личности. Современным Каинам и Авелям в политике, а также гражданам, и особенно интеллигенции, необходимо, наконец, снять маску слепцов и прислушаться к этим мудрым пророческим словам. В таких сражениях победителей нет.

Вообще же отношение к революции у М.Волошина, как и у многих деятелей культуры того периода, противоречивы. Революция это и возмездие, и попытка разорвать порочный круг несправедливого бытия. Она сметает «гнет веков свинцовых», но в ней же проявляется бессмысленная жестокость, братоубийство, которые нивелируют даже благую цель. В ней «…кто раз испил хмельной отравы гнева, тот станет палачом иль жертвой палача» [19, с.73]. Волошин решительно отвергает этот макиавеллизм в политике о том, что благая цель оправдывает средства. Более того, у него весьма критическое отношение и к самим целям, которые провозглашались в революции – справедливость, равенство, свобода. Мыслитель полагал, что русская революция, которая претендует на всемирное значение, происходит в стране, где нет, по сути, ни капитализма, ни рабочего класса, где торговый оборот даже в годы расцвета промышленности такой небольшой, что может свободно уместиться «в кармане любого американского миллиардера». Россия в тот период – это страна, где «…наш пролетарий – голытьба, а наши буржуа – мещане» [20, с.136]. И в такой стране, - замечает Волошин, - ведется борьба за свержение «капитализма» и установления «социалистического рая»? Иными словами, очевидно, что объективных предпосылок для социализма в России не было. Поэтому-то ничего революция по существу не меняет и «не в первый раз, мечтая о свободе, мы строим новую тюрьму» [21, с.204]. А рождающаяся советская действительность давала массу подтверждений этим словам – классовая борьба, нигилизм по отношению к культуре, церкви, притеснения интеллигенции, которые поэт прочувствовал на себе, концентрационные лагеря для «кулаков» близ Коктебеля, голод 20-30гг. лишали последних иллюзий. Более того, в статье «Россия распятая» мыслитель предсказал и диктатуру, и сталинизм, т.е. тоталитарный режим, отмечая, что социализм в России сгущенно государственен, так как в обществе все сферы начинают контролироваться государством, все становится политикой, и постепенно исчезает, то, что называется гражданским обществом, где уже ни о каком «царстве свободы» и речи быть не может, и где проявляется «…в комиссарах дурь самодержавья» [22, с.228]. Этот социализм, по мнению Волошина, «…неизбежной логикой вещей будет приведен к тому, что станет искать ее (точку опоры –Т.Н) в диктатуре, а после в цезаризме» [23]. Отсюда, и вытекает главный вывод, к которому Волошин приходит: социализм – это явление отрицательное и, по большому счету, бесперспективное. В революции отобрать чужое, используя насилие можно, но вот построить более совершенное общество, сомнительно, так как в ходе такой революции происходит только перераспределение материальных ценностей, но не осуществляется совершенствование человека. Таким образом, сомнительна и «благая» цель, идеал социализма – сытое, комфортабельное бытие человека, но такое, которое вовсе не требует его духовного роста, самоизменения. В письме М.Сабашниковой 13 января 1918 года он писал: «Первоисток нашего хаоса – это беспредельная, совершенно детская доверчивость и такая же детская вера в возможность немедленного осуществления социалистического рая, а рядом с этим, как основной порок, очень примитивная жадность» [16, с.447-448].

Идеалы революции – равенство, справедливость, свобода не приведут, по мнению мыслителя, к социальной гармонии. Внимательно следя за событиями в России и сравнивая их с Великой французской революцией, Волошин обнаруживает общее. Эти идеалы как самодовлеющие, как абстрактные лозунги становятся в конкретной ситуации источником всяческих бед и несчастий. Так, например, справедливость «…как миг, как порыв любви, как мятеж против беззакония – прекрасна как акт (не как последствие). Справедливость судящая, наказывающая – зло» [13, с.308]. Когда она овладевает помыслами и душами людей, то приводит к братоубийству, уничтожению людей моральному и физическому. Причем, как правило, судящие убеждены, что эта справедливость во имя любви к человечеству, во имя светлого будущего. Если при этом и страдают отдельные люди, то опять таки во имя высшей справедливости, из-за желания отплатить за зло. Как тут не вспомнить великого Ф.Достоевского, который учил, что никакая, даже самая высокая и светлая цель не стоит ничего, если при этом прольется хотя бы слезинка малого ребенка. М.Волошин твердо усвоил этот нравственный урок. Во всех революциях во имя справедливости уничтожаются массы людей. «Робеспьер верил в добродетель: он создал террор. Марат верил в справедливость: он требовал двухсот тысяч голов…У статуи Справедливости в руках меч» [13, с.194]. Но жажда мести, желание отплатить палачам еще большей жестокостью – это безвыходный круг, в котором только накапливается количество зла. Каково же должно быть отношение к злу? Волошин был убежден, что человек являясь звеном в мировой цепи, встречаясь со злом должен постараться превратить его в добро. В этом плане он полемизирует с концепцией «непротивления злу» Л.Толстого, который считал, что избавление от зла состоит в том, чтобы не противится ему, и тогда оно не коснется человека. Но в таком случае, возражает М.Волошин, мы лишаем себя опыта земной жизни, падений, страданий разочарований и неудач, которые как раз и учат человека понимать других и себя, учат сочувствию, состраданию и умению прощать. «Не противясь злу, - пишет он в статье «Судьба Льва Толстого», - я как бы хирургически отделяю зло от себя и этим нарушаю глубочайшую истину, разоблаченную Христом: что мы здесь на земле вовсе не для того, чтобы отвергнуть зло, а для того, чтобы преобразить, просвятить, спасти зло» [24, с.532]. Надо верить в человека и помочь ему пробудить в себе то лучшее, что прячется в глубинах его души. Осуждение же наоборот может убить самые здоровые и лучшие ростки в его душе. Волошин считал, что необходимо не убегать от греха, но грех, приняв на себя, собой его очистить. Что касается идеи всеобщего равенства, которая провозглашалась в революции, то, по мнению Волошина, она тоже утопична. Ведь люди неравны по своим способностям, природным склонностям, таланту, уму, духовным качествам. «Равенство со стороны духовно высшего к низшему – прекрасно и необходимо, но идея равенства в сознании низшего по отношению к высшему – источник всяческого зла, так как ведет к равнению по ничтожнейшему и ограниченнейшему» [13, с.308].

Свобода, если она не ограничена высшими моральными принципами, если она не ориентирована на человека как на абсолютную ценность, превращается либо во вседозволенность, либо в пустой звук. В любом случае это приводит к гибельным результатам. И круг замыкается. А разорвать этот круг можно только одним путем. Надо помнить, что Волошин - религиозный мыслитель, а религиозная философия учила его оценивать все события в перспективе Вечности. Путь, который мог бы вывести из тупика, убежден мыслитель, осуществить духовную революцию, в которой происходит преобразование личности. Она предполагает самопознание человека, открытие в себе Бога (Духа). Когда-то великий соотечественник Волошина Г.С.Сковорода учил, что самопознание – это самый краткий путь к Богу, он пролегает через собственное сердце, через открытие в нем «образа Божьего». Человек всегда зависит от внешних обстоятельств – общества, государства и т.п., если в нем нет собственного внутреннего мира. И такие люди чаще всего склонны к тому, чтобы направлять свою энергию больше на изменение внешних обстоятельств, не изменяя при этом себя. Волошин полагал, что обретение внутреннего мира – это сверхзадача, которая должна стоять перед каждым. Обращаясь к творчеству своих любимых французских писателей, он подчеркивает вслед за Вилье де Лиль Аданом, что становление человека личностью, обретение человеческого в себе – это «…долг человека, который должен быть уплачен до последнего волокна, до последнего ощущения» [13, с.19]. От того, каков человек, зависит каким быть миру. «…Мир никогда не будет иметь для тебя смысла иного, чем ты сам дашь ему» [13, с.19]. Отсюда, на наш взгляд, следует еще один важный вывод, который актуален для всех времен и для всех революционеров и реформаторов прошлых и нынешних. Все преобразования в обществе лишь тогда могут приблизить к цели, если они «замкнуты» на человеке, если в них человек не средство, а цель. Волошин выстрадал эту истину свей собственной жизнью и тем долгим и трудным путем духовного поиска, который он свершил, не боясь ошибок и просчетов, но при этом, будучи чуждым любому фанатизму – будь-то революционному или религиозному. Он никогда не отказывался от своей духовной свободы, как и положено настоящему философу.

Какой же виделась мыслителю будущая Россия? Конечно, не все его прогнозы осуществились в точности. Так, в частности, в статье «Россия распятая» Волошин высказывает мысль о том, что после социалистической революции Россия может вернуться на свои старые исторические пути развития – к монархии, правда, видоизмененной и усовершенствованной. Но едва ли, - замечает мыслитель, - в ней утвердится парламентаризм, поскольку, по его мнению, природа тоталитаризма в дореволюционной и послереволюционной России – едина.

«Что менялось? Знаки и возглавья.

Тот же ураган на всех путях:

В комиссарах – дурь самодержавья,

Взрывы революции в царях» [22, с.228].

Вся разница заключается только в революционных лозунгах и терминологии, которые становятся такими же пустыми, как и лозунг «православне, самодержавие, народность» недавнего прошлого. А внутреннее сходство между большевизмом и русским самодержавием налицо. Первые же шаги большевиков, когда они получили власть, стали совпадать с действиями самодержавия. «…Выборное начало уступило место централизации, специалисты стали чиновниками, канцелярское бумагопроизводство удесятерилось, взятки и подкупность возросли в сотни раз, рабочие забастовки объявлены государственным мятежом и стачечников стали беспощадно расстреливать, на что далеко не всегда решалось царское правительство...наметились исконные пути московских царей – собирателей земли Русской, причем принципы Интернационала и воззвания к объединению пролетариата всех стран начали служить только к более легкому объединению расслоившихся областей Русской империи» [23]. Поэтому Волошин и полагал, что возврат России к монархии или даже установление «социал-монархии» после социалистической революции может быть вполне естественным. Современное развитие России, как мы теперь можем видеть, все-таки осуществляется не совсем так, как это виделось Волошину в 1920 году. Но в каком-то смысле он оказался прав, если иметь ввиду трудности становления демократии и парламентаризма в России и ее тяготение к авторитарной форме правления, к «твердой руке».

Однако любопытно, что, говоря о возвращении России к монархии, Волошин делает следующее замечание: «эти пути представляются мне неизбежными для России северной, простирающейся от Петербурга до Байкала. Но я далеко неуверен, что южная Россия последует за нею, ибо предвижу возможное разделение их путей» [23]. А здесь его прогноз оказался точным, поскольку значительная часть юга Российской империи – Украина избрала самостоятельный и демократический путь развития. Видимо события 1917-1920 гг. – провозглашение Украиной независимости и все последовавшие за этим события, подвели Волошина к такому выводу.

А вообще же идеалом общественного устройства для него является Град Божий. «Но он находится не только за гранью политики и социологии, но даже за гранью времени. Путь к нему – вся крестная, страстная история человечества» [23].

Литература

1. Столович Л.Н. Максимилиан Волошин в контексте истории русской философии (к 130-летию со дня рождения М.А.Волошина) / Л.Н.Столович // Вопросы философии. – 2008. - №3. – С.133-146

2. Ясперс К. Смысл и назначение истории / К.Ясперс. – М.: Республика, 1994.

3. Бердяев М.А. Самопознание (опыт философской автобиографии) / Н.А.Бердяев. – М.: Книга,1990.- 336с.

4. Мильдон В.И. Русский Ренессанс или фальш Серебрянного века? / В.И.Мильдон // Вопросы философии. – 2005. - №1. – С.40-51.

5. Бычков В.В. Эстетика Серебрянного века:пролегомены к систематическому изучению / В.В.Бычков // Вопросы философии. – 2007. - № 8. - С.47-57.

6. Волошин М.А. Мир / М.А.Волошин // Волошин М.А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников / Вступ. ст. З.Д.Давыдова, В.П. Купченко. – М.: Правда, 1991. – С.150.

7. Арефьева Н.Г. Максимилиан Волошин и античность / Арефьева Н.Г. – Астрахань, 2000.

8. Волошин М.А. Автобиография / Волошин М.А. // Литературное обозрение. – 1989. - №2. – С.98-99.

9. Тургенева А. Воспоминания о Рудольфе Штейнере и строительстве первого Гетеанума / А.Тургенева // Вопросы философии. – 2004. - №5. – С.118-132.

10. Бонецкая Н.А. Русская софиология и антропософия / Н.А.Бонецкая // Вопросы философии. – 1995. - №7. – С.79-97.

11. Соловьев Э. Благослови свой синий окоем. Космоперсонализм и историософская ирония Максимилиана Волошина / Э.Соловьев // http:az.lib.ru/w/woloshin_a/text_0080.shtml

12. Волошин М.А. Подмастерье / М.А.Волошин // Волошин М.А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников. Вступ. ст. З.Д.Давидова, В.П.Купченко. – М.: Правда, 1991. – С.147.

13. Волошин М.А. Пророки и мстители / М.А.Волошин // Волошин М.А. Лики творчества.- Ленинград 1998. – С.188-208.

14. Волошин М.А. Бунтовщик / М.А.Волошин // Волошин М.А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников/ Вступ. ст. З.Д. Давидова, В.П.Купченко. – М.: Правда, 1991. – С.219-223.

15. Волошин М.А. Поэту / М.А.Волошин // Волошин М.А. Избранные сочинения / сост. А.В.Лаврова. – М.: Сов.Россия, 1988. - С.317.

16. Комментарии // Волошин М.А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников / Вступ. ст. З.Д. Давидова, В.П.Купченко. – М.: Правда, 1991. – С.426-466.

17. Волошин М.А. Потомкам (во время террора) / М.А.Волошин // Волошин М.А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников / Вступ. ст. З.Д. Давидова, В.П.Купченко. – М.: Правда, 1991. – С.176-177.

18. Волошин М.А. Гражданская война / М.А.Волошин // http://www.hrono.info/libris/lib_we/volosh_ras.html

19. Волошин М.А. Ангел мщения / М.А.Волошин // Волошин М.А. Избранные сочинения / Сост. А.В.Лаврова. – М.: Сов.Россия, 1988. - С.73.

20. Волошин М.А. Русская революция / М.А.Волошин // Волошин М.А. Стихотворения. Статьи. Воспоминания современников / Вступ. ст. З.Д. Давидова, В.П.Купченко. – М.: Правда, 1991. – С.136-137.

21. Волошин М.А. Китеж / М.А.Волошин // Там же, с.204.

22. Волошин М.А. Северовосток / М.А.Волошин // Там же, с.228.

23. Волошин М.А. Россия распятая / М.А.Волошин // http://www.hrono.info/libris/lib_we/volosh_ras.html

24. Волошин М.А. Судьба Льва Толстого / М.А.Волошин // Волошин М.А. Лики творчества. – Ленинград, 1988. – С.528-533.