Анализ стихотворения А.С.Пушкина «К Овидию»

Действительно, старая точка зрения на этого поэта как на блестящего, но легковесного мастера стиха и  воспитанника римских риторов кардинально  пересматривается в наше время. В новом свете предстали теперь перед нами и «Тристии», и «Послания с Понта», в которых прежде видели своего рода поэзию упадка, лишенную особых художественных достоинств. С точки зрения крупнейших ученых наших дней, творчество Овидия представляет собой уникальное явление в истории античной литературы. Его поэзия блещет оригинальностью, полна глубоких психологических наблюдений, проникнута гуманными идеями. В связи с этим и старая тема «Пушкин и Овидий» требует в настоящее время пристального внимания и нового подхода. Она не может быть, естественно, освещена в полном объеме в данной работе.

6. Анализ стихотворения «К Овидию»

Особенный интерес представляет для  нас тот художественный синтез, который  дан Пушкиным в послании «К Овидию»  — синтез, основанный, как показали многочисленные русские ученые, на внимательном чтении «Тристий» и «Посланий с Понта».

Стихотворение делится на две части  и завершается своеобразным заключением. В первой части(53строки), заканчивающейся строкой «где ты свой тщетный стон потомству передал», автор рисует обстановку, в которой жил римский изгнанник, и особенности его поведения в ссылке. При этом Пушкин как бы смотрит на изображаемые им картины сквозь призму «Тристий» и «Посланий с Понта». Во второй части, кончающейся словами «и жалобные звуки Неслися издали, как томный стон разлуки», на первый план выдвигается образ самого автора послания «К Овидию», и место ссылки показано таким, каким оно представляется поэту, прибывшему на юг из северной столицы.

Многочисленные параллели из «Тристий», уже приводившиеся учеными к первой части стихотворения, следовало бы несколько дополнить. После слов «Как часто, увлечен унылых струн игрою, Я сердцем следовал, Овидий, за тобою!» Пушкин действительно придерживается в своих описаниях той последовательности, которая свойственна расположению материала в «Тристиях». Римский поэт описывает сначала свое путешествие в Томи (I книга), затем тяжелые условия жизни на побережье: пустынность местности, отсутствие лесов и виноградников, частые нападения гетов и сарматов (III книга). Начиная со строки «Ты сам (дивись, Назон, дивись судьбе превратной!)» Пушкин, опираясь на четвертую книгу «Тристий» и на многочисленные элегии из разных книг, дает сжатую характеристику манеры поведения Овидия в изгнании, рисует образ изнеженного «певца любви», окруженного враждебным населением. Русский поэт с удивительной меткостью выбрал наиболее характерные штрихи, поняв своеобразие той линии поведения, которой совершенно сознательно придерживался в изгнании Овидий. Римский поэт не протестует, не восстает против Августа, но проливает слезы и умоляет друзей и покровителей помочь убедить принцепса приблизить место его изгнания к родной Италии. Овидий полагает, что только мольбы и слезы могут заставить Августа смягчить гнев. Своим главным оружием он считал кротость, душевную чистоту (candor animi) и поэтический дар — ту великую силу слова, которой в античности придавалось столь большое значение. В послании к Ф. Максиму поэт просит высокопоставленного друга передать Августу в своей красноречивой речи «слезы» изгнанника. В письме к Грекину Овидий пишет, что уже готов был покончить жизнь самоубийством, но богиня Надежды убедила его в том, что «нужны слезы, а не кровь, так как гнев принцепса может смягчиться только от них». Советуя своей жене умолять жену Августа Ливию, изгнанник обращается к ней со словами: «Тебе не повредит, если твоя речь будет прерываться рыданиями, так как слезы имеют часто такое же значение, как слова».

Отношение к слезам в античности было иным, чем в новое время. Греки  и римляне считали, что способность плакать, свойственная только человеку, характеризует его как высочайшее и благороднейшее создание природы. Непонимание этого обстоятельства дало основание многим ученым XIX в. обвинять Овидия в «слезливости». Эта точка зрения была хорошо известна Пушкину. Удивительным представляется нам то обстоятельство, что в период увлечения романтизмом, когда было написано стихотворение «К Овидию», гениальный поэт России заявил: «Суровый славянин, я слез не проливал, Но понимаю их». Как бы полемизируя с традиционной точкой зрения, Пушкин восклицает:

Чье сердце хладное, презревшее харит, 
Твое уныние и слезы укорит? 
Кто в грубой гордости прочтет без умиленья 
Сии элегии, последние творенья, 
Где ты свой тщетный стон потомству передал?

Такое глубокое проникновение во внутренний мир Овидия могло возникнуть лишь при очень внимательном чтении произведений римского поэта. Стихотворение Пушкина неопровержимо свидетельствует о его прекрасном знакомстве с «Тристиями» и «Посланиями с Понта». На то, что Пушкин впервые испытал в это время радость непосредственного знакомства с древним текстом, указывал еще Б. В. Томашевский.

Много интересных деталей можно  было бы найти и во второй части  стихотворения(31строка) «К Овидию». Укажем здесь лишь на то, что со свойственным ему художественным вкусом Пушкин особо выделил замечательную 10-ю элегию III книги «Тристий», написанную в «день, замеченный крылатым вдохновеньем». Создатель «Метаморфоз» описал в ней волшебство северной зимы. С точки зрения образованного римлянина «века Августа», природа как бы подражает искусству (simulaverat artem ingenio natura suo), и в описаниях природы у Овидия пейзаж дается как бы пропущенным сквозь призму изобразительного искусства. Стремясь доказать, что место его изгнания находится на крайнем севере, Овидий рисует картину покрытого льдом моря, в которое вмерзли похожие на скульптурные изваяния корабли. Лед и снег он сравнивает с мрамором. Осмелившись ступить на затвердевшую поверхность моря, он видит под своими ногами неподвижных, заключенных в ледяные оковы рыб. Отношение Пушкина к природе было иным, чем у Овидия. Русский поэт не передал того специфического отношения к природе Понта, которое было свойственно «Тристиям». Однако самое главное Пушкин все же охарактеризовал, назвав Овидия «роскошным гражданином златой Италии». Образ самого автора стихотворения «К Овидию» нарисован во второй части произведения. Поведение самого Пушкина в изгнании было диаметрально противоположно поведению римлянина, и позиция Овидия была неприемлема для него.

Чрезвычайно интересны заключительные строки стихотворения(20). Во всех рукописных текстах, как известно, последних шести строчек не было. После стиха «Не славой — участью я равен был тебе» следовало два заключительных:

Но  не унизил ввек изменой беззаконной 
Ни гордой совести, ни лиры непреклонной.

В окончательной редакции эти стихи  были заменены другими. После слов «да  сохранится же заветное преданье» Пушкин сообщает краткие сведения о месте, времени, когда было написано стихотворение, и о самом себе. Это заключение, по меткому замечанию немецкого ученого М. фон Альбрехта, представляет собой типичную античную sphragis — «печать», которой любили заканчивать свои произведения поэты древности. Такой «печатью» заканчивается, например, поэма Вергилия «Георгики»:

Эти стихи я пропел про уход за землей и быками 
И про деревья, меж тем великий Цезарь войною 
Дальний разит Евфрат и народам охотно покорным, 
Как победитель, дает законы, путь правя к Олимпу. 
Сладкою в те времена был я, Вергилий, питаем 
Партенопеей и цвел, обучаясь на скромном досуге, 
Песней пастушьей себя забавлял и, юностью смелый, 
Титира пел я в тени широковетвистого бука.

У Пушкина мы читаем:

Здесь, лирой северной пустыни оглашая, 
Скитался я в те дни, как на брега Дуная 
Великодушный грек свободу вызывал, 
И ни единый друг мне в мире не внимал; 
Но чуждые холмы, поля и рощи сонны, 
И музы мирные мне были благосклонны.

В противоположность Вергилию, прославляющему военные подвиги Августа, русский  поэт говорит о борьбе греков за свободу, тем самым подчеркивая  различие между собой, Овидием и Вергилием.

Введение отдельных вставок, взятых из античных оригиналов, было очень  характерно, например, для стихотворений  А. Шенье. В собственном комментарии  к элегии XXIII он пишет: «... Я вставлял сюда, по моему обыкновению, куски из Вергилия, Горация и Овидия» — и прямо указывает античные источники для отдельных мест своей элегии. По-видимому, в данном случае Пушкин в какой-то степени близок Шенье, отдавая дань уважения античной поэзии в целом. С произведениями Вергилия, как известно, русский поэт был хорошо знаком. В письме к брату от 24 сентября 1820 г. из Кишинева он вспоминает Броневского, «человека почтенного по непорочной службе и по бедности. Теперь он под судом и, подобно старику Вергилия, разводит сад недалеко от города».

Таким образом, на новом этапе творчества русский поэт вновь обращается к  образу Овидия. В годы, когда он решает проблемы взаимоотношения судьбы человеческой и «судьбы народной», голос народа в оценке действий героя приобретает  для него, как известно, особое значение. Кротость и миролюбие Овидия, обаяние его личности, которые проявились в «Тристиях» и «Посланиях с Понта» и которые были оценены Пушкиным уже в стихотворении «К Овидию», вновь выдвигаются на первый план. Однако если линия поведения Овидия по отношению к Августу не могла соответствовать убеждениям русского поэта, то те же самые принципы поведения римского изгнанника по отношению к окружающему его чужому народу представляются Пушкину заслуживающими высокого одобрения и глубокого восхищения. Как справедливо писал Д. П. Якубович, Пушкин по-разному относится к своим любимым античным авторам в разные периоды своего творческого развития.

Лирическое послание «К Овидию»  написано шестистопным ямбом, проникнуто глубоким сочувствием к римскому изгнаннику. Оно выражает стремление понять поэта – человека другой культуры и другого типа личности. Множество метафор помогают раскрыть это стремление и попытку сравнить судьбу Овидия и свою собственную(«безотрадный плач», «роскошный гражданин», «далекая дружба»). Через «размышления и мольбы» Овидия Пушкин хочет выразить свои мысли и желания, что делает стихотворение более глубоким, эмоциональным, пропитанным горечью и страданием.

7. Заключение

Один из лучших образцов исторической элегии Пушкина южного периода — стихотворение «К Овидию» (1821). В этом стихотворении, как и в некоторых других подобного рода, историческая тема служила для Пушкина средством аналогии, способом высказаться о современном и близком, хотя и не прямым, но глубоко-личным признанием. Не случайно Пушкин так особенно дорожил этим стихотворением. В письме к брату от 30 января 1823 г. он писал: «Каковы стихи к Овидию? душа моя, и «Руслан», и «Пленник», и «N061», и все дрянь в сравнении с ними...».

8. Список используемой литературы
1. Н. В. ВУЛИХ «Образ Овидия в творчестве Пушкина»
2. А.И. Малеин. Пушкин и Овидий. — В кн.: Пушкин и его современники, вып. IV. Пб., 1916, стр. 8 и сл.
3. М. М. Покровский. Пушкин и античность. — В кн.: Временник Пушкинской комиссии, т. 4—5. М.—Л., 1939, стр. 39—40.
4. Д. П. Якубович. Античность в творчестве Пушкина. — В кн.: Временник Пушкинской комиссии, т. 6. М.—Л., 1941, стр. 139—160. 
5. З. А. Бориневич-Бабайцева. Овидиев цикл в творчестве Пушкина. — В кн.: Пушкин на юге. Труды пушкинских конференций Кишинева и Одессы, вып. I. Кишинев, 1958 
6. С. Я. Лурье. Пушкин и русские революционные демократы о Вергилии и Овидии. — В кн.: Публий Овидий Назон. (К 2000-летию со дня рождения). Львов, 1960.
7. См.: З. А. Бориневич-Бабайцева. Овидиев цикл в творчестве Пушкина, стр. 167—200