Культ знания

       Как отмечают исследователи, в арабо-мусульманской культуре «знание» приобрело такую значительность, которой нет равных в других цивилизациях. Универсальному торжеству знания в мусульманской цивилизации отчасти способствовала сама мусульманская религия. В Коране часто подчеркивается мысль об устройстве мира, его законосообразности — этой основной предпосылке научно-познавательной деятельности. Многочисленны и коранические стихи, призывающие человека к размышлению над природными объектами, ибо они несут в себе «знамения» Творца, свидетельствуют о Его искусности, мудрости и благости. Более того, Коран объявляет человека наместником Божиим на земле, призванным потому не только изучить мир, но и преобразовать его. Общую нравственно-психологическую атмосферу, окружавшую знание и науку, во многом определили установки Корана, а не те его стихи, которые могли бы, казалось, воспрепятствовать знанию и науке, поскольку они изображают мир как нечто конечное, относительное, преходящее, над которым властвует теистический Бог, способный совершать всевозможные чудеса, нарушающие обычный ход событий, их причинно-следственные связи.

       Более красноречиво свидетельствует о почитании знания Священное Предание. Основатель ислама объявил поиск науки «обязанностью каждого мусульманина и мусульманки»; он говорил об учебе как о непрерывном процессе, длящемся «от колыбели до могилы» и требующем от человека отважных поисков мудрости «даже в далеком Китае». Мухаммаду принадлежат также слова о том, что «чернила ученого так же драгоценны, как кровь мученика, павшего за веру»; или: «один час размышления лучше семидесяти лет богослужения». Ревнители правоверия тщетно пытались отнести все эти и подобные им призывы на счет религиозно-теологического знания. Поднимающаяся цивилизация уважением и почетом окружала всякое знание, что отражается в изречении, порой возводящемся к самому Пророку: «Берите мудрость даже от уст язычников».

       Люди классического ислама не только культивировали знание, лелеяли мудрость, но и наслаждались магическими чарами, исходящими из самого слова «знание». Считалось, что знание необходимо для души («сердца»), как пища и питье — для тела. Знание порой приравнивали к самой жизни, полагая, что если сердце не получает его в течение трех дней, оно непременно умирает. Благодаря знанию человек приобретает и бессмертие, ибо «знание и книги — вечное потомство мудреца».

       Общественный престиж знания определялся не только тем, что оно превозносилось как самодовлеющая ценность, превышавшая все религиозное и мирское. Считалось, что знание и образование ставит человека вровень с аристократией, дает право на власть. При широкой доступности образования, отсутствии каких-либо формальных ограничений (кастовых, расовых, этнических и даже конфессиональных) на приобретение знания перед каждым честолюбивым юношей открывалась реальная перспектива повышения личного социального статуса. Высокому положению знания соответствовало также почтительное отношение к книге, распространившееся и на сам арабский алфавит, орудия и материал для письма, а также на профессию писца. Приобретение книг для мусульман превратилось в страстное увлечение, становясь символом общественного положения. Громадное значение в развитии книжного дела и культуры вообще имело налаживание на мусульманском Востоке в VIII в. собственного производства бумаги (секрет изготовления которой был перенят у китайцев), впоследствии заимствованного от арабов европейцами.

       Весь мусульманский мир покрылся сетью многочисленных и разнообразных библиотек — дворцовых, частных и публичных. Обычным явлением стали библиотеки, насчитывающие до ста тысяч книг (для сравнения заметим, что знаменитая библиотека Сорбонны к 1340 г. имела у себя только 1720 изданий). В конце X в. библиотека Фатимидов в Каире насчитывала более шестисот тысяч томов, а в одной только Кордове хранилось больше книг, чем во всей остальной Европе. В публичных библиотеках читатели, особенно приезжие и небогатые, не только пользовались книгами, но и бесплатно снабжались бумагой и письменными принадлежностями, там же они находили пристанище и материальную поддержку. Библиотечные книги можно было брать на дом без какого-либо залога. Многие библиотеки являлись одновременно своего рода научными клубами, литературными салонами.

2. КУЛЬТУРА ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ

       Латиноамериканская культура — явление в масштабах всемирной истории сравнительно молодое. Трудно определить дату ее рождения, ибо генетически она восходит к древним «колумбовым» цивилизациям Америки — ацтеков, майя, чибча, инков и других, более мелких этнических групп. Однако хорошо известен год ее «зачатия» — 1492, когда за океан впервые было заброшено латинское «семя». С появлением европейцев на американских землях было положено начало вот уже полутысячелетней истории формирования новых многорасовых обществ, которые возникли на основе широчайшего этнокультурного смешения.

Завоевание и первоначальное освоение Испанией, Португалией, а позднее Францией земель за Атлантическим океаном — период, получивший у испанцев название конкисты, — может и должен рассматриваться не только с военно-политической и экономической точек зрения, но и как один из поворотных моментов в истории мировой культуры. Это была беспрецедентная «встреча двух миров», сопровождавшаяся неравной борьбой, а порой и сотрудничеством, в ходе которых как результат длительного расового и культурного сожительства зародилась и стала развиваться новая цивилизация.

       Европейские пришельцы — испанцы, португальцы, в меньшей степени французы — усилиями своих первооткрывателей, воинов-конкистадоров, католических монахов-миссионеров, а нередко и просто маргиналов, частично смешавшись с местным населением и ввергнув его на первых порах в состояние духовного прозябания, в конечном счете способствовали культурному объединению и европеизации южной части Нового Света под знаком латинизма. Термин и понятие «Латинская Америка» были введены в научный обиход французскими географами и политическими деятелями позднее, лишь в середине XIX в., для обозначения не только территориально-географической совокупности, но и определенного единства в общественно-историческом и, прежде всего, в языковом и культурном плане. Естественно, что в колониальную эпоху (XVI — XVIII вв.) процесс латинизации носил верхушечный характер: эксплуатируемая масса индейцев, беднейших креолов (испанцев и других европейцев, родившихся в колониях), а позднее и негров — рабов, завезенных из Африки, фактически была отлучена от культуры колонизаторов, бережно сохраняя, однако, в своих недрах исконно народные формы общественного и эстетического сознания, богатейший фольклор. Этот фольклор — словесно-мифологический, танцевально-песенный, скульптурно-живописный, ритуально-религиозный — оказался настолько жизнеспособным, что сразу же начал оплодотворять пересаженную романскую культуру иным мироощущением, эстетикой, обусловив создание гибридных, уже не чисто «американских» и не чисто «латинских» культурных ценностей. Так произошла встреча и плодотворное «соитие» цивилизаций, разделенных Атлантическим океаном.

       Достаточно упомянуть своеобразную колониальную архитектуру так называемого «американского барокко», знаменитый фольклор гаучо, с которым связано всемирно известное аргентинское танго, афро-бразильский танец самбо, колониальную керамику, резьбу по дереву и ткачество, не говоря уже о таких индо-испанских памятниках словесной культуры, как знаменитая «хроника (летопись) Инки Гарсиласо (1539 — 1616) — «Подлинные комментарии». Даже церковь — оплот колониализма, приспосабливаясь к местным условиям, не избежала индейских влияний как в декоративном оформлении храмов, так и в литургии. Завоевание независимости в первой четверти XIX в. ознаменовавшее вступление Латинской Америки на путь капиталистического развития и связанное с этим медленное, но неизбежное приобщение к общественной жизни широких масс креолов, индейцев, афроамериканцев, метисов, мулатов и более поздних иммигрантов из всех частей света, способствовало постепенному формированию самобытного как национального, так и континентального самосознания латиноамериканцев². В наши дни понятие «Латинская Америка» символизирует уже не только территориально-географическую совокупность, но, прежде всего, отчетливо ощущаемое единство в области культуры. Видный аргентинский культуролог М. Гаррета по этому поводу писал: «Латиноамериканское единство — это реальность, впитывающая в себя многие различия, вполне закономерные в рамках нерушимой структуры высшего порядка... Мы полагаем, что культурные сообщества, каковыми являются образующие Латинскую Америку нации, совершенствуются и взаимообогащают друг друга в границах объединяющего их континента. Он стал местом эпического слияния испанской и туземных культур, воспринявших или оттолкнувших также и другие наслоения: африканские, европейские, азиатские».

       В отличие от Латинской Америки на севере континента, в англосаксонских Соединенных Штатах, все происходило по-иному. Гам почти на столетие позднее европейские пришельцы столкнулись не с высокоразвитыми местными культурами, а со сравнительно примитивными племенами; нормы пуританской этики не разрешали поселенцам смешиваться с аборигенами, которые чаще всего истреблялись или оттеснялись в труднодоступные районы, позволяя англо-саксонскому «ядру» сохранять свою европейскую первозданность. Иными словами, применяя культурологическую терминологию, можно сказать, что на севере преобладали процессы транскультурации и ассимиляции, в то время как на Юге, в Латинской Америке, определяющую роль играла культурная и биологическая гибридизация. Этому способствовал и такой чисто житейский момент: первые партии испанских конкистадоров — а это были уже довольно значительные массы людей — отправлялись за океан «по-холостяцки», без женщин, брать которых в Америку католической религией было запрещено; протестантская же эмиграция за океан осуществлялась целыми семьями с жесткой пуританской моралью.

Многообразие в единстве и единство в многообразии

       Культура Латинской Америки и входящих в нее регионов и стран, будучи примером локальной культуры, формально начала свое существование, как уже отмечалось, с эпохи великих географических открытий. Фактически же процессы духовного самоопределения в полной мере проявились в Новом Свете с конца XVIII — начала XIX в. в ходе борьбы за независимость, значительно позднее первых контактов между Европой и Америкой. Таким образом, эта культура может считаться сравнительно молодой: если брать средние цифры, то ее «возраст» колеблется между весьма условными цифрами 200 — 300 лет со всеми возможными оговорками. Что касается интересующих нас географических пределов этой культуры, то они обозначены гораздо более четко, включая ту часть американского материка, которая лежит к югу от реки Рио Гранде дель Норте и охватывает южные районы Северной Америки, всю Центральную и Южную Америки, а также большинство островов Карибского моря. Если за важный объединяющий признак взять языковое единство, то границы латиноамериканского мира представляются размытыми лишь в Карибском бассейне и на юге США, где испанский язык и латиноамериканская культура подвергаются влиянию нелатинских, прежде всего англоязычных, культурных систем. Будучи отделенной от внешнего мира океанами и морями (кроме сухопутной границы с США), Латинская Америка со времен Христофора Колумба имела постоянные культурные и иные контакты, особенно с Европой, Африкой и англосаксонской Америкой. В ходе исторического развития все эти контакты способствовали обогащению рождавшейся латиноамериканской культуры, добавляя в нее все новые и новые ценности. Органически взаимодействуя с внешним миром, стремясь выработать и сохранить свою самобытность, отбрасывая все чуждое в культурном наследии других народов и, наоборот, жадно усваивая созвучный ей духовно-эстетический опыт, латиноамериканская культура постепенно приобретала собственное лицо. Процесс этот значительно усилился по мере развития средств массовой информации и включения в активную общественную жизнь все более широких слоев населения, представляющего весь расово-этнический спектр континента с чрезвычайно богатым и животворным фольклором. Любая национальная и локальная культура восходит к своим коллективным архетипам, подобно тому, как человек восходит к своим родителям и предкам. Сегодняшнее лицо латиноамериканской культуры, сохраняя индивидуальную неповторимость, являет черты многочисленных рас, племен и народов, живших, боровшихся и творивших на землях Америки, которую впоследствии, прежде всего по языковому признаку, назвали Латинской.

       Итак, говоря о единстве Латинской Америки, мы не должны забывать и о ее многообразии, об исключительной пестроте конкретных форм общественного и эстетического сознания, отражающих не только пережиточную экономическую многоукладность, но и большую разноликость тех рас и этнических групп, которые внесли и вносят свой вклад в то, что мы сегодня называем латиноамериканской культурой. Другими словами, нельзя забывать, что речь идет о далеко не завершенном процессе. И здесь, как всегда в подобных случаях, высказывались и высказываются разные точки зрения. Давно ушло в прошлое то время, когда Латинская Америка и ее культурные проявления рассматривались как провинциальное, а вернее колониальное, достояние соответствующих метрополий — Испании, Португалии и Франции. Однако вплоть до начала нашего столетия, когда Испания потеряла в Америке свои последние владения — Кубу и Пуэрто-Рико, несмотря на существование многочисленных независимых «испаноамериканских» республик и Бразилии, вопрос о культурной самобытности Латинской Америки поднимался преимущественно ее собственным населением, мало волнуя окружающий мир. Европа долгое время разглядывала заокеанские экзотические страны сквозь лорнет духовного колониализма, словно говоря: «Формальная независимость — одно, а вот культура...» Такое покровительственное, «патерналистское» отношение к Латинской Америке со стороны Европы, отражая изживаемый ныне культурный европоцентризм, во многом поддерживалось и самими латиноамериканцами: многие писатели, художники, музыканты, артисты, особенно ориентированные на привилегированные слои населения, считали своей духовной Меккой Париж, а учителями — европейских собратьев. Даже в наши дни, наряду с широко распространенным тезисом о в корне автономном характере духовных проявлений в Латинской Америке, можно, хоть и редко, услышать утверждения о том, что «...Америка — это Европа».

       Нетрудно заметить, что отождествление с Европой и пренебрежение, в лучшем случае — отсутствие должного внимания, к самобытным культурным ценностям родной земли обычно питалось и поддерживалось элитарными общественными группами. Не говоря уже о конкистадорах и колонизаторах, для которых Новый Свет никогда не был родиной, их наследники по эксплуатации — латифундисты, денационализированная буржуазия, многочисленная клиентура транснациональных монополий и т.д. — образуют ту питательную среду бесплодного космополитизма, на которой вырастают чахлые, бледные, лишенные национального своеобразия цветы антидемократической, антинародной культуры. По мере сужения круга элит и уменьшения их роли в ходе исторического процесса, включения в него широких народных масс — подлинных хранителей и творцов национального (и континентального) самосознания — перед миром все отчетливее вырисовывается латиноамериканская самобытность. Процесс этот в Латинской Америке далеко не закончен, а следовательно, и культурное самоопределение в рамках как всего континента, так и расположенных на нем государств не может считаться завершенным. Поскольку самобытность и единство культуры являются одним из основных отличительных признаков нации, можно сказать, что неравномерность формирования наций на латиноамериканском континенте проявляется и в неравномерности развития и «кристаллизации» культур отдельных стран Латинской .Америки. Одни государства далеко продвинулись по пути создания национально-самобытной культуры (Мексика, Бразилия, Аргентина); другие, обладая общностью языка, территории, экономики, в культурном отношении тяготеют к более крупным соседям; третьи образуют группы стран, разделенных границами и экономическими барьерами, но объединенных многими общими чертами в области культуры. Есть и более любопытные случаи — наличие в пределах одной или нескольких стран двух различных культурных традиций, не успевших полностью переплавиться в ходе национального формирования. Иначе говоря, современная политическая карта Латинской Америки отнюдь не совпадает с ее воображаемой «культурной»  картой,   отражающей,   с  одной  стороны,   более  устойчивую   историческую обусловленность отдельных культурных зон, с другой — противоречивость и незавершенность общественных процессов на континенте.