Серебрянный век

    Не  забывай моих последних  дней,

    Пойми меня, когда меня не станет. 

      Я знаю, друг, дорога  не длинна,

    И скоро тело бедное устанет.

    Но  ведаю, любовь, как  смерть, сильна.

    Люби  меня, когда меня не станет. 

    Мне чудится таинственный обет…

    И, ведаю, он сердца не обманет, -

    Забвения  тебе в разлуке  нет!

    Иди за мной, когда меня не станет.

                                             З. Гиппиус

    Иные  черты психологии наблюдаются у "младших" символистов, второго  поколения русского символизма. Новые  символисты: В. Иванов, А. Бельнт, Ю. Балтрушайтис, А. Блок, С. Соловьев – решительно отмежевываются от прежнего "декадентства". Учению о беспредельной любви к себе, призывая к уходу в уединенный мир мечты и неуловимых настроений, пассивности, внежизненности, преклонению перед образом смерти и болезненно-извращенному эротизму, они противопоставляют идею "соборности", активности, пророческого служения поэта волевым стремлениям к проведению в жизнь своей религиозно-философской идеи.

    Я видел надпись  на скале:

    Чем дальше путь, тем жребий строже,

    И все же верь одной  земле,

    Землей  обманутый прохожий… 

    Чти горечь правды, бойся  лжи.

    Гони  от дум сомненья жало

    И каждой искрой дорожи –

    Цветов  земли в Пустыне  мало… 

    Живя, бесстрашием живи

    И твердо помни в  час боязни:

    Жизнь малодушному в любви

    Готовит худшую из казней.

                             Ю. Балтрушайтис

    Строкой о В. Брюсове.

    Несколько особняком в среде московских символистов стоит Валерий Брюсов. Это был человек с совершенно асимметричным лицом (будто спрыгнувшим  с портрета кубиста), резкими монгольскими скулами и рысьими глазами. Основной чертой характера Брюсова была собранность, скованность. Она замыкала и строгие мысли, и девическую застенчивость. Брюсов не был очень умен от природы, но был бесконечно образован, начитан и культурен.

    Ум  Брюсова не был быстр, но очень  остер и подкреплен особой, брюсовской логичностью. Он был, как это ни странно  звучит, с детства немолодым мальчиком. Мальчиком он остался на всю жизнь, и, вероятно, ребенком он умер. Только у  детей бывает такая пытливость, такая тяга узнать все. Брюсов кидался на все, и все, на что он кидался, он изучал необычайно основательно. Всю жизнь он хотел казаться  и казался не тем, чем он был. Он рисовался вождем, эротическим поэтом, демонистом, оккультистом, всем, чем можно было быть в те дни. Но это был портрет Брюсова, а не оригинал. Как был не похож Валерий Яковлевич на Брюсова! Если Есенин заплатил жизнью за славу, то Брюсов всю жизнь отдал на то, чтоб походить на свои стихи, созданные по образцу лучших  классиков. У него разрыва не могло быть. Его поэзия, с одной стороны, была накрепко связана с ранними символистами, с другой же - его тематическая связь с будущими "кубо-футуристами" несомненна. Брюсов, пожалуй, единственный из русских поэтов дофутуристического периода, умеющий заставить почувствовать дыхание современного капиталистического города, бешеный ритм его жизни, засасывающую и гипнотизирующую динамику, грохот, сутолоку, бесконечные переливы огней, серые сумерки городского рассвета и бесстрастное олово электрических лун.

    Женщине.

    Ты  – женщина, ты –книга между книг,

    Ты  – свернутый, запечатленный  свиток;

    В его строках и  дум и слов избыток,

    В его листах безумен  каждый миг. 

    Ты  – женщина, ты –  ведьмовский напиток!

    Он  жжет огнем, едва в  уста проник;

    Но  пьющий пламя подавляет крик

    И славословит бешено средь пыток. 

    Ты  – женщина, и этим ты права.

    От  века убрана короной  звездной,

    Ты - в наших безднах  образ божества! 

    Мы  для тебя влечем ярем железный,

    Тебе  мы служим, тверди гор  дробя,

    И молимся – от века – на тебя!

                                                В. Брюсов

    Рассматриваемые с более широкой точки зрения как ранние символисты, так и поздние  – явление одной и той же категории. Социальные их корни одни. Основная стихия тех и других –  романтическая мистика, проистекающая из неспособности или неумения найти свое место в реальной жизни, разрыв с реальностью, уход из нее. Но психологический тонус, настроенность у символистов второго поколения уже совершенно иные. "Декаденты" не думали быть творцами жизни. Они были только поэтами. Они проповедовали уход из "грубой" жизни, они хотели быть творцами жизни. Они всегда стремились к тому, чтобы занять место учителей жизни и пророков. В противопоставлениях  реального и нереального, в призыве к активному "религиозному действию", содержащемся в философии В. Соловьева – зачатки всех элементов поэтического мироощущения русского символизма. И здесь сосуществуют такие разные, но столь безмерно талантливые мастера, как В. Иванов, А. Белый, А. Блок, К. Бальмонт.

Глава 3. Поэты новой эпохи.

    Все стихи – отражения дум авторов. Каковы же были они, эти люди, что  остановили время, уловили миг и  проникли в вечность своим лучезарным гением?

1. Вячеслав Иванов – человек настолько ученый, что цитаты вылезали не только изо рта, но и из остатка волос, из-под сюртука. Он рассказывал об эпохе Возрождения так запросто, как будто он только вчера пришел из этой эпохи. Он мог сказать, что встречал Петрарку, а жизнь Бокаччо он знал с точностью до минуты. Это был чемпион знаний, вскормленник столетий, полководец цитат и универсалист языков. Он родился 16 февраля 1866 года в городе Москве. С детских лет, под влиянием матери, очень религиозной и любящей поэзию женщины, поэт полюбил поэзию Пушкина, Лермонтова, Ломоносова, Державина. В возрасте восьми лет он поступил в частную школу, где начал писать стихи и романы. Через год поэт поступил в 1-ю Московскую гимназию, где увлекся греческим языком и античностью. В пятом классе гимназии "внезапно и безболезненно сознал себя крайним атеистом и революционером". После этого в жизни В. Иванова наступила полоса пессимизма, выявившаяся в попытке отравиться. Затем он увлекся Достоевским, а по окончании гимназии поступил в Московский университет на филологический факультет, где получил премию за работу над древними языками. Окончив два курса университета, поэт уехал в Германию, в Берлин, в семинарий профессоров Зома, Моммзена и Гизебрехта. В это время он очень много работал по истории. В те же годы в нем зародились серьезные "мистические искания", и он принялся за изучение В. Соловьева. В 1891 году поэт переехал в Париж, а затем в Рим. В это время В. Иванов стал поклонником Ницше. В 1905 году поэт переехал в Петербург, где стал центральной фигурой в кругу символистов. Он писал замечательные стихи.

Любовь.

Мы  – два грозой зажженные ствола,

Два пламени полуночного  бора;

Мы  – два в ночи летящих метеора,

Одной судьбы двужалая стрела! 

Мы  – два коня, чьи  держит удила

Одна  рука, - одна язвит  их шпора;

Два ока мы единственного  взора,

Мечты одной два трепетных  крыла. 

Мы  – двух теней скорбящая чета

Над мрамором божественного  гроба,

Где древняя почиет красота. 

Единых  тайн двугласные уста,

Себе  самим мы – Сфинкс единый оба.

Мы  две руки единого  креста.

2. Борис Николаевич Бугаев (это его настоящее имя) родился 14 октября 1880 года в Москве. Детство и юность поэта протекли в "атмосфере профессорской семьи". Он с детства полюбил музыку и поэзию, слушая игру матери на рояле и чтение гувернанткой-немкой стихов Уланда и Гете и сказок Андерсона. Эти впечатления навсегда определили любовь Белого к немецкой культуре. В 1891 году он поступил в гимназию, где он заинтересовался философией и увлекся буддизмом и брахманизмом. В 1903 году окончил естественный факультет Московского университета. В эти годы поэт усиленно работал над религиозно-философскими проблемами, сделался ярым последователем В. Соловьева и символистом. Андрей Белый замечательно говорил. Его можно было слушать часами, даже не все понимая из того, что он говорит. Он говорил или конечными выводами или одними придаточными предложениями. Белый мог говорить о чем угодно. И всегда вдохновенно (то, что он знал и то, чего он не знал – было почти одно и то же). Андрей Белый был очень чуток к миру, но глух к себе, как тетерев на току. Он слышал шорох прорастающей мысли и не слышал грохота шагов мира. Белый мог стать бы капиталистом разума. Он намеренно превращал себя в кустаря рассуждений. Белый всю жизнь любил осенние лужи, наблюдал, как в них отражаются небо и облака, и ни разу не предпочел посмотреть прямо на облака.

Солнце.

Солнцем сердце зажжено.

Солнце  – к вечному  стремительность.

Солнце  – вечное окно

В золотую ослепительность. 

Роза  в золоте кудрей.

Роза  нежно колыхается.

В розах золото лучей

Красным шаром разливается. 

В сердце бедном много  зла

Сожжено и перемолото.

Наши  души – зеркала,

Отражающие золото. 

3. Константин  Бальмонт. Когда вдруг затрещали  и завальсировали бальмонтовские рифмы  и послышались бальмонтовские размеры  – поистине произошла литературная революция. Свои стихи Бальмонт выпускал в люди так хорошо одетыми, с такими великолепными манерами , они так чудесно пляшут, так изысканно вежливы; они так забавны, находчивы, блестящи, что, право, иной раз забываешь спросить об этих ловких строках: Да, полно, умны ли они? Глубоки ли они? Интересны ли они сами по себе, вне манер, вне вальса, вне хорошего портного? Однако входят эти  вереницы нарядных стихов в душу легко и свободно, как светские люди в гостиную:

Вечер. Взморье, вздохи ветра.

Величавый возглас волн.

Близко  буря. В берег бьется

Чуждый  чарам черный челн. 

Чуждый  чистым чарам счастья,

Челн  томленья, челн тревог,

Бросил  берег, бьется с бурей,

Ищет  светлых снов чертог.

  Здесь красивый образ заменен изящным  выражением, оригинальная мысль –  оригинальной фразой. Стихотворение  подкупает внешностью, наружностью, осанкой. Торопливость образов, изменчивость, хаотичность, безумие настроений, иллюзионизм, ослепительность внешности, подделка красоты красивостью, необычайная женственность, нежность, моложавость, пассивность характерны для стихов Бальмонта.

Я не знаю мудрости.

Я не знаю мудрости, годной для других,

Только  мимолетности я влагаю в стих.